Не тишина в гостях, а вой в души.
Не взгляд, а бездны, что скользят украдкой.
Личина гладкая – защита от души?
Иль крестная печать поверх разрядки?
О, маска! Ты липнешь, как влажный пластырь
На трещину живую, в сердцевину.
Твоя улыбка – тонкое лезвие,
Готовое вонзиться в глубь причину.
И день за днем, под этим вечным льдом,
Что выдавил я сам, себе же вру,
Я в маске становлюсь, ее лицом,
Тесня бездонный мир в тесную нору.
Она – мой панцирь и мой добрый враг,
Мой щит от боли и мой гроб живой.
Она – привычный, выморочный шаг
Вдоль пропасти, над бездною немой.
Зачем? Чтоб не испепелить лучами
Тот хрупкий мир условностей и лжи?
Чтоб не сорвать покровы над вещами,
Что страшно видеть нам в ночной тиши?
Но под покровом – голод, стыд и страх,
Невыплаканный крик, недолюбленный вздох.
Личина душит, сжимает в тисках,
И превращает дни в бессолнечный мох.
И вот уже не я – я есть обман,
Блуждающий огонь в чужом тумане.
Личины мертвый, выхолощенный план
Заменил мирозданья океан.
Так необходимость ль? Или высший грех –
Смириться, что лицо – лишь грим подтеков?
Что эта ложь – надежней всех одежд?
Что я – лишь отзвук чуждых перекличков?
Сорву! Себя из липкой паутины,
Из кокона привычного вранья!
Пусть взметнутся, как стая лебединая,
Обрывки масок в пламени огня!
Пусть ветер свищет в очи, смоет грим,
Пусть дождь омоет скулы и виски!
Пусть мир услышит первозданный, дикий
Взрев подлинный из сжатой глотки!
Пусть будет страшно! Пусть неловко! Пусто ль?
Но я – не манекен в витрине гроба!
Я вырвусь к свету сквозь личины кору,
Заплачу кровью за свою судьбу!
Иль нет?.. И вновь, встречая взгляд чужой,
Скользнет привычный шелк по жилам, костям...
О, Боже! Смогу ль когда-нибудь душой
Пробить тот лед? Или навек под ним, в плену,
Гореть огнем, закованным во льду,
В тоске по правде, болью немой,
В застенках собственной, подлинной мглой?
|