Асфальт был шершав, жаркой кровью был липок.
И пот мне глаза разъедал добела.
И мир превращался в дрожащий обмылок,
И боль по лицу раскалённо текла.
Он — тенью огромной, детиной в футболке —
Стоял надо мной и победно хрипел.
А я, как щенок, на асфальтовой кромке,
С трудом выдыхал и бессильно сопел.
Гудела чугунным набатом макушка,
И каждый мой вдох был как выстрел в упор.
Но сдаться сейчас — значит прыгнуть в ловушку,
А дальше - позорный, дворовый террор.
Он будет встречать меня в тёмном пролёте,
Глумиться с издёвкой, и ждать за углом.
И жизнь моя сгинет в дворовой дремоте
Сопливым, небрежно растёртым плевком!
Сцепив свои зубы до скрежета в скулах,
Вонзив в тротуар пятерню до кости,
Я встал. Мир качнулся на шатких посулах,
И стал расползаться в глазах, и расти.
И пусть же лицо моё в месиво сбито,
Но в тёмных зрачках разгорелся пожар.
И он развернулся с досадой сердитой
На новый, а может, последний удар.
Но в этот-то раз я был собран и точен.
Нырок под замах, уворот, поворот.
Ответный удар мой был верен и прочен,
И он предрешил этой стычки исход.
Он рухнул, согнулся, хватая губами
Тот воздух, что вышел из горла рывком.
А я же в победу вцепился зубами,
И ненависть била моим кулаком.
За стыд и позор, за бессонные ночи,
За страх, что внутри поселился, как вор.
В итоге он замер..., безлико и молча
Лежал на асфальте, двору на обзор.
Лежал без движенья... Хрипел еле слышно...
А я, весь в крови, и дрожа, и стеня,
Стоял над поверженным. Всё-таки вышло!
Победа! И двор мой теперь для меня!
И знал я, что завтра, и впредь, без оглядки,
Смогу здесь ходить, не боясь темноты.
Дорога к свободе не может быть гладкой,
Порой, через кровь к ней приводят мосты.
|
