Я знал слова, что огненней рубина,
Чтоб выстроить из них хрустальный свод.
Но речь моя лишь вязкая трясина,
Где каждый звук беспомощно замрёт.
Я брал смычок, но струны отвечали
Насмешливым и дребезжащим злом.
И музы мне в ответ лишь промолчали,
Презрительно накрыв меня крылом.
Я ждал огня, что сходит к Прометею,
Искал в себе божественный исток.
Но тщетно я горю и холодею.
В моей груди лишь выжженный песок.
И что теперь? Смотреть, как исполины
Легко творят бессмертные миры,
А мой удел — лепить из серой глины
Фигурки для бессмысленной игры.
Пусть гаснет всё. Пусть рушится беззвучно
Мой карточный, мой призрачный эдем.
Быть может, тишина всего созвучней
Тому, что изначально было «всем».
И в этом штиле, в этой стылой рани,
Где нет ни слёз, ни славы, ни вины,
Я слышу хор беззвучных заклинаний
Всех тех, кто был рождён для тишины. |