В людском прибое, в шёпоте и крике
Я — остров, битый штормом догола.
Мне в каждом жесте видятся улики
Невысказанного, въевшегося зла.
Я строю стены не из кирпичей —
Из пауз, недомолвок, тишины.
И свет чужих, навязчивых очей
Мне выжигает знаки сатаны.
В их доброте — расчётливая сталь,
В объятиях — удушливая сеть.
Они приходят, чтоб сорвать вуаль
И в душу с любопытством посмотреть.
Их смех — как треск ломающихся льдин,
Их жалость — как елей на свежий шрам.
Я средь толпы отчаянно один,
И сердце, как реликвию, не сдам.
Мне говорят: «Откройся, будь собой!»
Как будто «быть собой» — не значит пасть,
Разбитым быть безжалостной толпой,
Что жаждет растерзать, унизить, всласть
Напиться болью, вывернув нутро,
И бросить, как остывший уголёк.
Их милосердье — острое перо,
Что пишет кровью смертный эпилог.
Так я бреду, невидимый никем,
В броне из холода и горьких дум.
Я глух и нем. Я добровольно нем,
Чтоб не смущать их безразличный ум.
Пусть лучше вечный лёд в моей груди,
Чем их огонь, что греет, чтобы сжечь.
Не ждите ничего. Не подходи.
Я разучился верить и беречь. |