Бродить с ружьём наперевес – прибыток небольшой,
А тут я как-то через лес спешил к себе домой.
Ну, шёл, понятно, без ружья – с ружьём-то мне куда ж,
И не люблю охоту я, к чему такая блажь?
О чём толкую вам?… Ах, да: шагал я и шагал,
А тропка кончилась, когда нырнула под завал.
Я обошёл завал кругом – тропы пропал и след,
И в том конце искал, и в том – нигде беглянки нет.
Ведь я бывал здесь и вино мне не туманит взгляд,
Хоть уходи обратно, но… но где же путь назад?
Не думал даже о беде и тропкой шёл притом –
Не видно тропки той нигде и лес мне незнаком.
Без толку в зарослях снуя, не встретил и завал,
Признаться следует, что я изрядно заплутал.
Я приуныл, но вспомнил вмиг по пятнам на сосне,
Что мох, как ведомо из книг, укажет север мне.
Я б направление узнал, наметил бы маршрут,
Вот только мох (каков нахал!) растёт то там, то тут.
Ах, негодяй, чтоб ты засох, чтоб загорелся вдруг!
Не разбирает глупый мох – где север, а где юг.
Я призадумался опять, но снова вспомнил сам
О том, что можно отыскать дорогу по сучкам:
Тепло и свет всегда нужны для листьев и ветвей,
А значит, с южной стороны они растут сильней.
Ищу, потуги нелегки – ну хоть какой бы знак!
Деревьев много, да сучки торчат и так, и сяк.
Не знал я сам, куда залез, досадуя вдвойне,
И всё казалось будто лес насмешки строит мне.
Уже четыре без пяти, а силам есть предел,
По солнцу можно путь найти, когда бы я умел.
Довольно. Дальше ни ногой. И так устал и взмок.
Но тут услышал за собой я тоненький смешок.
Неужто кто-то, наконец, пришёл меня спасти?
Я обернулся – там малец, примерно, лет шести.
Сам в рубашонке и босой, как из былых времён,
И на меня глядит. Постой, откуда взялся он?
“Тебе дай волю, ты как раз блуждал бы до зимы.
А хочешь силою сейчас померяемся мы? –
Сказал мальчишка мне. – Решай, а то я был таков”
От возмущенья через край мне не хватало слов.
Мальцу ответил я: “Не стой у старших на пути,
Ты для начала, милый мой, немножко подрасти”
Хотя, сглотнув обиды ком, я был слегка смущён,
Но что привиделось потом, похоже лишь на сон.
В лесу над зеленью ветвей возвысилась скала,
Стояла мрачно, и на ней травинка не росла.
Громадой каменной видна угрюмая скала,
И величавая сосна по пояс ей была.
В глухом нехоженом углу века приют нашли,
Но что мальчишке: ту скалу он вырвал из земли,
Со смехом вскинул над собой (а “камешек’ немал) –
Мальчишка каменной горой как мячиком играл.
Подбросил вверх разок, другой и так на третий раз
Швырнул скалу одной рукой, что та исчезла с глаз.
Ну ты силач, ну ты и гусь! Скала была страшна,
И я представить не решусь, где рухнула она.
“Малыш! – Я начал. – Ты такой…” А где малец? Пропал.
Шутить изволит надо мной босой метатель скал?
Сказал бы что-нибудь со зла, но даль глуха, слепа,
А через чащу пролегла широкая тропа.
Её тут не было. Опять куда-то заведёт?
Но не на месте же стоять, пойду-ка я вперёд.
Меня качало, как во сне, да я уже привык.
И вижу вдруг – навстречу мне идёт чудной старик:
В одежде белой, а на ней узор блестит слегка,
Как будто вышел старец сей из книжного лубка.
Тропинку чуть не подметал он длинной бородой
И опирался аксакал на посох свой резной.
Куда идёт он напрямик, так немощен и хил?
Мы поравнялись, и старик свой посох уронил,
Остолбенел, не весть о ком бурча себе под нос,
И дребезжащим голоском затем он произнёс:
“Подай мне, путник, посох мой и не сочти за труд.
Быть может, свёл меня с тобой счастливый случай тут.
Ты угодишь мне, как царю, вернув опору ту,
И я богато одарю тебя за доброту”.
Пусть в здравомыслие речей не верилось пока,
И всё же выполнил скорей я просьбу старика.
Лишь руки встретились у нас на посохе резном,
Старик рассыпался тотчас звенящим серебром.
“Ещё один такой сюрприз, с ума совсем сойду!” –
Подумал я, не глядя вниз на эту ерунду,
И, повернувшись, побежал по тропке наугад,
А если встречу свой завал, то буду только рад.
Но мне открылся не завал, поляну встретил я,
Где терем пряничный стоял у сладкого ручья.
В ручье том струйками текли то молоко, то мёд
И на ореховой мели боролись – чья возьмёт.
Хозяин, сказку не тревожь, тебе тут не кино.
Известно всем, что сказка – ложь, и вырос я давно.
Я снова бросился бежать куда глаза глядят,
Меня хлестала ёлок рать и ослеплял закат.
И лес меня не признавал, он тёмен стал и хмур,
Но что сразило наповал, так это дикий тур.
Он был огромен, как гора, земля под ним тряслась.
Ну мог подумать я вчера, что буду втоптан в грязь?
Он вырастал в клубах огня (какой свирепый, ишь)
И мчался прямо на меня. Бежать? Не убежишь!
Топчи меня, сжигай, пали потоками огня!
Но те потоки не сожгли, не тронули меня.
Вновь наваждение? Не ной, в слезах какой резон?
Гляжу вокруг – передо мной опушка. Я спасён.
Себя одёрнул: «Марш туда, иди и не стони!”
И вот я вижу провода и города огни.
Чего никак я не пойму: кем был в лесу пленен?
Кто здесь хозяин? почему меня морочил он?
И мне послышалось тотчас: “Остановись! Смотри!”
Я услыхал чужой приказ, как будто изнутри,
Потом протёр глаза свои – передо мной возник
Из веток, листьев и хвои какой-то странный лик.
Ему, лесному божеству, молились люди встарь,
И как его ни назову, он властелин и царь.
“Прощай, ничтожный человек. – Промолвил царь.– Теперь
В мои владения навек тебе закрыта дверь.
Великий Велес пред тобой, неси ярмо своё.
Прошла удача стороной, ты упустил её.
Ты к непривычному жесток, лишь логику любя,
Так отправляйся в свой мирок, мой лес не для тебя”
Когда домой вернуться смог, не вспомню я никак,
Входя, споткнулся о порог, а в мыслях кавардак.
И память девственно чиста, и горести ушли,
Вокруг знакомые места в бензине и в пыли. |
