нему на руки.
— Я твой папа, — отец поцеловал мальчика в лоб.
Малыш послушно кивнул.
— Видишь, он меня понимает. Ты слушаешься маму?
Вачис снова кивнул.
— Ты просто чудо! Я тебе игрушки сделал, возьми, поиграй, — посадил сына на одеяло, рядом разложил деревянные игрушки. — Посмотрим интересно ли тебе их разбирать? Мы с мамой в свои игры поиграем.
Леонардо потянулся к Соне, обнял и стал целовать.
— Мы помешаем малышу и нехорошо, что он нас видит, — она попыталась сопротивляться.
— Не бойся, в гроте много места и ему нравится то, что он видит. Вачис не против и тому папе не расскажет. Зато у меня есть повод для ревности — ты спишь с Вовой.
— Но ведь ты сам говорил мне: выходи за него замуж. Кстати, как ты узнал о сыне?
— Я был там, у развалин дома, оставался невидим – словно парил над тем местом, когда ты призналась Вове, и потом принес тебе рисунок, вернее, что осталось от него, но ты уже уехала.
— Ты вздохнул и погладил мои волосы, — вспомнила Сона. — Жаль, что рисунок пропал.
— Мы чувствуем друг друга, это самое главное, — Леонардо снял ее туфли и уложил Сону на одеяло...
— Ты стала еще прекраснее, запах твоей кожи сводит меня с ума, — лёжа на спине, он держал ее в объятиях.
— Мне говорят, что я растолстела.
— Глупости не слушай, так говорят из зависти.
Леонардо встал, надел рубашку и пошел к сундуку в глубине грота, открыл его и достал темное женское платье.
— Надень, — принес ей одеяние, и сам стал одеваться.
— Ты подготовился? — она с улыбкой приняла бархатное платье и надела его поверх рубашки.
— Да, мы пойдем на прогулку. Там на лужайке посидим, я поработаю, бери сына на руки.
Сона взяла на руки малыша и вышла из грота – природа ослепила буйством красок, волнуя незнакомыми ароматами. Глаз радовало множество цветов — прекрасные сады, словно море залили всё видимое пространство. Очарованная женщина непроизвольно шагнула в ту сторону, откуда хорошо был виден город.
— Красота! Какое великолепие! – она смотрела с восхищением, малыш, глядя на нее, тоже улыбался.
— Не зря место Флоренцией зовется. Я очень надеялся, что ты увидишь редкую красоту. Хочешь, спустимся в город.
— Нет, нет, — она испуганно прижала к себе сына и пошла обратно к гроту.
Леонардо остановил ее, обнял:
— Не хочешь, не спустимся, не бойся. Мы пойдем на лужайку, как я говорил раньше.
Леонардо взял одеяло, мольберт, узелок и они зашагали вглубь холма. Когда вышли на поляну, мужчина развернул плед. Сона опустила сына на покрывало, Вачис опять принялся разбирать игрушки.
— Смотри, Вачис выполняет мою просьбу: разбирает игрушки, — восхищался художник, устанавливая мольберт и бумагу на нем, — смышленый малыш.
Рядом стоял широкой пень, Леонардо расстелил на нем одеяло.
— Садись сюда, так тебе будет удобнее. Разверни узелок — там яблоки и печенье, поешь.
— Ложка есть?
— Сейчас, — Леонардо развернул платок, лежащий в узелке, и дал ей маленькую золотую ложку.
— Какое чудо! – восхитилась Сона. – Я могу дать ему яблоко.
Она откусила плод и с надкусанного места стала ложкой соскабливать мякоть, получалось пюре, малыш ел с удовольствием.
— Ты часто так делаешь?
— Да, малышу тоже нужны фрукты.
— На поляне под солнцем тепло. Раздень сына, хочу его обнаженным нарисовать.
Сона раздела ребенка, ему понравилось быть нагишом. Вачис стал радостно двигать ручками и ножками.
— Платье тебе нравится?
— Оно замечательное, намного лучше, чем сиреневое платье твоей хозяйки, — Сона расправила складки юбки, — оно мягкое, бархатное, на него можно посадить малыша. Черного цвета, но не мрачное, а торжественное. На плечо перекинут серый, словно серебристый, бархат. Наряд выглядит очень дорогим.
— Ни у кого не повернётся язык владелицу бархатного одеяния назвать крестьянкой.
— Иди ко мне, мой сладкий, — мать поманила сына, Вачис послушно пошел к ней на руки. – Платье купил наверное.
— Нет, сам сделал, — усмехнулся Леонардо.
От неожиданности она заморгала глазами.
— Какая великолепная работа! Ты всё продумал, гениальность не спрячешь! У тебя прекрасно получается, что бы ты не сделал, — она опустила малыша на одеяло.
— Расскажи о вас, что нового, как живете, мне интересно.
— Много событий произошло с тех пор, как мы расстались. Неожиданно появились мои родственники. Помнишь село, где мы побывали в двух домах? — Леонардо кивнул. – Оба дома моих родителей: Егине, она тебе майку дала, оказалась женой моего отца, а старик – брат моей мамы. Полюбили друг друга Рубен и Арус: парень из бедной семьи, девушка — из богатой.
Вачис захлопал в ладоши.
— Увидел молодых вместе отец девушки, рассердился и велел дочери забыть о возлюбленном. Она оказалась беременной. Узнав об этом, строгий родитель выгнал ее из дому. Арус бросилась к любимому, а на пути встала мать Рубена, которая тоже была против их любви. Она обманула девушку — надменно выпалила, что сын видеть ее не желает. Бедняжка ушла из села куда глаза глядят. Как она добралась до города? Кто ей помог? Никто не знает. Сыну та женщина заявила, что девушка сбежала с первым встречным. Он тогда женился на Егине, с горя или назло. Более двадцати лет молчала обманщица, да не выдержала, проболталась невестке. Обманутый сын случайно услышал разговор, ничего не сказал, а утром не проснулся – умер от разрыва сердца.
— Ах! – обронил Вачис и покачал головой.
— Прошел год и сын Егине – Левон, поехал учиться в город, да потерялся и случайно помогла ему Арус. Она расспросила про любимого и узнала о его преждевременной кончине. Вот почему ей тогда стало плохо и ее сердце не выдержало. Такая грустная история любви моих родителей. Я узнала, что мой отец умер на год раньше мамы.
— Надо же, какая сильная любовь была у них, — с уважением в голосе, произнес Леонардо.
— Да, мой отец не смог пережить того факта, что поверил матери и отвернулся от любимой, а мама не смогла смириться с мыслью, что любимый умер от разрыва сердца и у нее сердечко не выдержало.
Решив, что малышу прохладно, Сона взяла его на руки.
— Ты совсем не любопытная. Я предложил тебе: возьми яблоко и печенье. Ты больше ничего трогать не стала, а ведь там есть ещё кое-что.
— Мало ли что там может лежать, — пожала плечами Сона.
— Вот, я и говорю: не любопытная.
Леонардо достал из узелка что-то, развернул и протянул ей.
— Возьми на память обо мне, — на расшитом шелковом платке лежали украшения: колье, серьги, кольцо и браслет.
— Какие красивые драгоценности! Твоя работа, — она посмотрела на Леонардо, он кивнул, улыбаясь. Сона решительно отодвинула его руку, — но я не могу принять дар. Что скажу мужу: взгляни на мои фамильные драгоценности? Оба дома, в которых жила, рухнули. У меня кроме ночной рубашки и сумочки с мелкими предметами ничего не осталось. Или признаться, что мне их любовник подарил? Вова нас искренне любит, счастлив и нам тоже хорошо с ним. Не хочу, чтобы всё изменилось в одну минуту. Ты не думай, что он тихий и молча будет сносить подобные поступки. Я ему так и не осмелилась рассказать, как мы с тобой встретились и кто ты на самом деле.
— Он любит моего сына? – Леонардо положил украшения на одеяло.
— Да, очень любит и балует его, сажает на колени и все ему разрешает. Малыш тянет его волосы, уши, теребит нос, а Вова только смеется.
— Я ему завидую: он играет с моим сыном, спит с моей женщиной. Он выиграл, я проиграл. Останься со мной, мы ведь любим друг друга, что ещё нам надо? — Леонардо смотрел на нее с надеждой.
— Во Флоренции? Нет, нет, ни за что! Мне понадобилось всё моё мужество, чтобы решиться прийти сюда еще раз, — Сона отрицательно покачала головой.
— Куда делись монахи? – хитро щурясь, тихо спросил Леонардо.
Она с опаской посмотрела по сторонам и тихо рассказала:
— Представь картину: ночь, центральная улица, мы трое стоим в свете фар, вокруг сигналят машины, стоят люди и страж порядка идет к нам.
— Что говорили люди? — Леонардо усмехнулся и погладил бороду.
— В толпе смеялись: «Может, они устроили уличный спектакль как новый вид искусства». Их увезли в дом для сумасшедших. Кто бы им у нас поверил, что они монахи и служат инквизиции во Флоренции, а я ведьма. Что о них говорили у вас?
— Прошел слух, что они сговорились с блудницей и сбежали с ней, но их пока не нашли, хотя искали всюду, — рассмеялся Леонардо.
Мастер на шесте укрепил игрушечного голубя и установил его так, чтобы птица летала над малышом. Мальчику понравилось. Вачис встал на ножки и стал приподниматься, тянуться к игрушке. Иногда ему удавалось коснуться птицы и голубь начинал двигаться быстрее, что приводило ребенка в восторг, который он выражал весьма бурно — хлопая в ладоши и топая ножками.
Не теряя времени, художник рисовал малыша в движении.
— Кажется, у меня появятся синяки от его бурного восторга, — видя как ребенок пытается подпрыгивать, лицо матери стало озабоченным и она двумя руками поддерживала сына, чтобы Вачис не соскользнул с коленей.
— Ты хорошая мать, — Леонардо почти непрерывно рисовал обоих, стараясь запомнить выражения лиц, движения рук, — заботишься о моем сыне, я тоже хочу быть полезным ему. Ты не хотела, чтобы я остался у тебя и боишься остаться со мной. Что же нам делать?
— Оставим как есть, — Сона опустила голову.
Вдруг, словно очнувшись, Леонардо что-то завернул в платок и положил Соне в карман платья.
— В платке ложка, возьмешь с собой. Платье оставь себе, ты всегда сможешь ему объяснить. Красивый камушек повесь сыну на шею, как талисман, — Леонардо дал ей крупную бусинку на нитке.
Бусинка оказалась из серого камня с полосами белого цвета в виде креста.
— Красивый талисман, но лучше ты завяжи ему на запястье, не туго.
Леонардо завязал бусинку на правое запястье и обнял обоих.
Малыш захныкал.
— Вачис с тобой не согласен, хочет остаться со мной.
— Мой сладкий, — мать поцеловала сына в щеку, — ты голоден.
Сона посмотрела на солнце.
— Обычно, в полдень Вачис ест и засыпает. Нам пора возвращаться.
Мать стала торопливо одевать малыша, взяла его на руки и пошла в сторону грота, так что отцу пришлось быстро собрать плед и пойти следом за ней.
В гроте Леонардо расстелил одеяло на сене. Сона села и дала малышу грудь. Мастер устроился на табурете и стал рисовать.
Малыш заснул, Леонардо сел рядом и обнял обоих.
— Отпусти нас, пожалуйста, нам пора, — тихо попросила Сона.
Леонардо крепко поцеловал ее в губы и ребенку ручки.
— Малыш на самом деле сладкий. Каждый раз, когда Вачис будет тебя целовать, знай, что я тебя целую.
— Я так и думаю, ведь он твой сын, твоя копия.
— Мне всё равно не насмотреться. Говоришь, я буду жить долго?
Сона кивнула.
— Кому нужна долгая жизнь в одиночестве?
— У тебя будут интересные увлечения, сделаешь массу полезных открытий, напишешь много картин.
— Ладно, — Леонардо отпустил ее, тяжело вздохнул и пересел на табурет, — можешь идти. Возможно, ты найдешь себя и сына на моих полотнах.
— Они идут сюда! — с тревогой в голосе вскрикнула Сона.
Леонардо увидел страх у нее в глазах, взял табурет, поставил его на входе в грот и сел, вытянув ноги.
— Ничего не бойся.
К гроту бежали трое монахов. Леонардо стал делать зарядку: поднимал и опускал ноги, вскидывал руки, совершая ими круги в воздухе.
— Где она? – в безумном возбуждении выкрикнул один из них.
— Вы кого-то потеряли?
