Тихие улицы

На что он тратил последний выходной этого лета? Подался бы к морю, к пляжу, к девчонкам в купальниках!

Но он направился аккурат в противоположную сторону.

На кой черт прикатил в сухое, чистое утро в этот город? Вернее, городок. Небольшой, провинциальный, в размеренную жизнь которого лишь по одной его улице вносила шубутную струю граница.

«Наш дом – у самой пограничной части, - прекрасно помнил он Её слова. – Тишина стоит такая!.. Поэтому первую ночь здесь, в общежитии, даже уснуть от шума не могла».

Вообще-то, он немного по-иному представлял дом у границы. Эдакие, знаете, несмолкающие, рвущие в клочья ночь, трассирующие автоматные очереди; стрекот вертолетных пропеллеров; тревожно высматривающие нарушителей лучи прожекторов; грохот сапогов пограничников, спешащих на поимку диверсантов на притихших улицах.

Насмотрелся в детстве кино!

От площади, где высился бюст Багратиона, которому и обязан был город своим нынешним названием, и куда прикатил автобус, в разные стороны расходилось несколько улиц. Он наугад выбрал одну, повременив, однако, по той шагать. Сначала надо было выполнить культурную программу, которой и прикрывалась сегодняшняя вылазка. Благо, музей располагался тут же – в красивом здании готического стиля.  Походив по его комнаткам, поглазев на одежды пруссов, кольчуги тевтонских рыцарей, мундиры гренадеров и фотографии немецкого города Прейсиш-Эйлау начала века, он, купив напоследок несколько открыток, сердечно попрощался с пожилым и участливым, как во всех провинциальных музеях, смотрителем и вышел в спокойствие светло облачного дня. В твердом теперь знании, что наши войска без малого два десятилетия назад бились здесь с сами Наполеоном!

Сделал себе открытие! Через десять прожитых в этой области лет.

Теперь можно был не спеша побрести по намеченной улице – за время, что было у него в запасе до вечернего «дизеля», можно было исходить этот городок сплошь и поперек. Вернее, если буквально следовать сохранившим исторические очертания улицам – вкривь и вкось. Лихой бродяжный ветер должен был гасить здесь свой пыл во все времена.

Изгибы брусчатой мостовой повели его вниз. Мимо каменного стенда с панорамными репродукциями города, сразу за которыми, между панельными домами, начинались честные курятники, сараи и другие хозпостройки добропорядочных горожан.

Наверное, по этой самой улице возвращалась Она по субботам прошлой осенью, ранним утром понедельника спеша на учебу вновь. А потом вдруг (полуулыбка бледной тенью мелькнула от этого воспоминания на лице), Она стала в понедельник, а то и воскресным вечером, в о з в р а щ а т ь с я отсюда, спеша поскорей увидеть его. Впрочем, мир в те дни изменился для них обоих, повернувшись прекрасной своей стороной.

«Ну вот, - грустно сетовала в те дни Её мама, - уже и из дома торопишься уехать!».

Но, вскоре все опять стало на свои места…

Он дошел до длинного немецкого краснокирпичного здания, которое уже видел на фото в музее. Над растущими у входа ёлочками реял российский триколор. Чутье, что редко обманывало его и сейчас – он шел именно по той улице.

Вот и прошлой осенью он совершенно отчетливо почувствовал, что это она – настоящая и единственная любовь. Ее нетрудно определить по частоте сердцебиения и потере сна, утрате ощущения пространства и времени, ломоте растущих крыльев за спиной. Трудно лишь момент той единственной встречи, что предначертана уж конечно каждому мудрой судьбой, за бестолковой суетой жизни заметить, разглядеть, почувствовать. А легче всего, не дожидаясь, или же безнадежно прохлопав, устроить более-менее подходящий по жизни вариант, окончательно на него и согласившись. И просуществовать в мирном ли быте, или нескончаемых раздорах, но без большой святой любви.

Свой миг он не проглядел. Но, верно, не в его силах, не его руками было это огромное счастье удержать. Он мог свернуть горы, но заставить теперь зазвучать милым сердцу стуком Её каблучки за своей дверью был бессилен.

Справа, среди железных оград двухэтажных особнячков в стиле модерн (некоторые даже сохранили первозданные деревянные балконы с резьбой) показалось белое тяжелое здание школы.

Вот здесь Она училась. Притом, очень хорошо. Почти на отлично – одна, всего лишь, четверка в аттестате. И то, рассказывала, мстительная директриса, что преподавала химию, занизила отметку лишь потому, что Она с той однажды не поздоровалась.

Врушка! Наверное, чуть, все-же, до пятерки не дотягивала. Хоть, теперь и с ним во время случайных встреч (случавшихся в многолюдье города до подозрения на проделки судьбы часто) она тоже здоровалась через раз.

Впрочем, она ведь его сразу предупреждала, смеясь: «Смотри, если только маленьких ведьмочек не боишься!..».

Ни ведьмочек, ни ведьм он не боялся, но вспоминать их сейчас когда в проеме зданий сверкнуло золото церковных крестов, все-таки не стоило.

Свернув. Он скоро приблизился к церковной ограде, за которой высился великолепный белый храм, устремивший сине-голубые, в золотых звездах, купола в небесную высь. Недавно отстроенный, как символ возрождающейся в душах веры, как утверждение православия на этой земле, как шедевр архитектуры, наконец, тот был законной гордостью горожан. Его изображение наш любопытствующий путник знал по календарям и плакатам. А вот воочию увидеть довелось только сегодня. Надо было бы, конечно, войти внутрь, но он не решился – для свято соблюдающих посты и исправно посещающих службы он кто – нехристь!

Вздохнув, он развернулся: Бог, быть может, простит.

Неспешно возвратившись на пустынную улицу (хоть «напрямки» до видимой от церкви площади было рукой подать), он побрел вниз. Едва заметно печально покачивая головой. И на пересечении с одной из улочек вдруг остановился, еще раз пробежал глазами название на табличке углового дома ( он разглядел его еще по пути к школе), примерился к глубине взором, и, словно бросаясь на прорыв, решительно зашагал по ней. Теперь, под перекрестным огнем досужих взглядов, чужаку мешкать не стоило.

Улица, как улица. С заплешинами колдобин на дороге, с песчаными проемами неровного тротуара. С одноэтажными домиками, двухэтажными бараками, зданием военкомата в начале. Белые кирпичные пятиэтажки высились лишь в ее конце. Рядом с пограничной частью, за воротами с двуглавым орлом, в которые улица и упиралась.

Значит, в крайней жила Она.

Подходя, он замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.  Несколько минут глядел на коробку обычного дома, на скромный дворик перед ним, на пустующие сейчас качели и скамейки. Затем повернулся и пошел прочь.

Зачем, вообще, приезжал?

Побродить по осколкам любви? Но ведь та видела двоих влюбленных на других улицах.

Зато эти, тихие, под сенью высоких тополей, хорошо помнили, знали Её легкую поступь. Которую не мог забыть и он. Потому что хоть и нежданно, но смело и теперь уж безвозвратно зашла эта девушка в его душу и сердце. Потому он и приехал сюда – Её не было теперь в его днях, но он по-прежнему жил Ею. А здесь, казалось, сам воздух Ею дышал.

Он ведь все равно бы однажды приехал!

Да, вопреки подспудной, скрываемой от самого себя в самой глубине души надежде, он не столкнулся с Ней на каком-то перекрестке. Но должно быть, теперь это было и к лучшему…

Целую остановку он ехал один в вагоне, потерянно глядя в запыленное окно. А со следующей станции поезд стал споро прибывать загорелыми, не по преклонным своим годам крепкими и шустрыми огородниками – дачниками, что мигом наполнили вагонное нутро ароматом полевых цветов, запахом свежих овощей и крепкой хулой всех «теперяшних» политиков.

А через несколько дней наступила новая осень.



1997 г.