ПРИНЦЕССА И ЖОНГЛЁР окончание

      
      Ланфранк вновь оказывается в своей темнице, но на сей раз руки и ноги его одеты в железо, и дальнейшая судьба предрешена — как государственного преступника, посягнувшего на жизнь коронованной особы, его повесят.
      Печально, когда петля из пеньки с хрустом ломает твои позвонки, но Ланфранк не страшится своей участи, печаль разлуки сжимает его плоть сильнее верёвочной петли. Подведена черта под летописью жизни, точку поставит палач, пинком выбивая скамью из-под ног. 

      Вновь утро. Как часто солнце, вставая из-за горизонта, красавицей зарёй своей нас пробуждает к жажде жизни. Спадает ночной колпак кошмаров и страданий. Умыв глаза росою трав, мы мир встречаем, отринув страхи. День новый    кажется прекрасным и великим, несущим нас навстречу счастью. Вчерашний день остался где-то там, быть может, рядом, но до него и не достать рукой. Да будет он вчера, а нам сегодня жизнь нужна. Пусть здравствуют секунды и мгновенья, в коих сей миг живём. Вот смысл жизни!

      Её величество королева Эйна пробудилась от ночных кошмаров и, воспрянув духом, потребовала к себе достойного и мудрого рыцаря маркграфа Людорика, и завела с ним такой разговор.
      — Вчера была я не способна правильно воспринять случившееся в моей спальне. Сегодня я желаю вас выслушать и думаю услышать речи мужа, способного отделить правду ото лжи.
      Правдиво поведав обо всём, вельможа застыл в ожидании приказаний. 
      — Мне хочется взглянуть на бедолагу. Подсказывает мне разум, что он ни в чём не виноват.
      — Простите, госпожа, но он столь дик и дерзок, что вид его вам может повредить.
      — Я вполне оправилась, и опасаться моих волнений при виде арестанта, право, не стоит. Слыхала я, что пойман был в саду он, куда пробрался тайно. Нашли при нём инструменты для музыки, коими он сильно дорожил? Велите сюда их принести. Желаю я, чтобы сыграл он перед смертью. Ведь существует право у осуждённых на смерть — исполнение последнего желания. А ежели он музыкант, то в чем заминка, пусть      потешится в последний раз. Право же, не вижу я причины для отказа в столь безобидном пожеланье. Таково и моё желание. Да, и велите разыскать того монаха, что преподнёс мне горестную весть о сыне. Хочу порасспросить его, внимательнее относясь к его речам. Вчерашнее событие исторгло из меня веру в его слова. — И как бы утомившись, королева отвернулась, давая понять, что разговор окончен. 
      Как только закрылись двери опочивальни за седовласым вельможей, явилась придворная прислуга обряжать королеву. К их удивлению, она потребовала не роскошные дворцовые наряды из шелков и бархата, шитых золотыми нитками и увешенных драгоценными каменьями, а простое голубое платье балаганной танцовщицы, украшенное лишь красным пояском, что многие годы скрытно хранилось в её сундуке, и только в часы великой тоски извлекалось из тайника. Поспешно был послан гонец в окружавшие замок луга на поиски полевых цветов, и сей приказ ещё более удивил придворную челядь. Из принесённого  букета королева ловко сплела венок и водрузила на свои, золотом вьющиеся волосы.
      Вошедший Людорик ахнул от изумления,  поражённый не столь нарядом своей госпожи, сколь её возродившейся красоте. Неведомая для окружающих сила разожгла потухший жизненный огнь в прекрасных очах. Бушующий пожар желаний возгорелся во взгляде. От радостного восторга вздымалась грудь, ранее разорённая холодной пустотой. Не потребовались румяна на горевшие ланиты*.
      Улыбкой встретила маркграфа королева Эйна. С тревогой и надеждой приняла из рук его сладкоголосую виелу. С замиранием сердца на нижней деке прочла две буквы: «Э» и «Л». Отброшены последние сомненья: Ланфранк — несчастный узник. Затрепетал смычок в дрожащих пальцах, когда, взяв на руку сладкоголосую виелу, коснулась она струн, некогда звучащих в унисон с её голосом. Но нет, не может петь божественный инструмент — пропитан он сыростью и холодом тьмы — охрип его голос в сиротстве. И с тоскливой нежностью прижав к сердцу дорогой для неё предмет, она, закрыв глаза, утонула в сладких грёзах.
      Мерзкий лязг цепей разверз врата действительности. Она открыла глаза и чуть было не вскрикнула. Пред ней стоял обросший густой  бородой высокий грязный бродяга, прикрываясь остатками некогда доброй одежды. Горящие глаза его с дерзким восторгом взирали на неё. Взгляд этот, трижды богатый любовью, исходящей из самого сердца, не в силах были затушить даже  ржавые кандалы, что цепными псами вцепились в живую плоть его ног и рвали на них мясо, оставляя на полу кровавые следы. Это был Ланфранк. Её любимый дорогой Ланфранк. Сколь много лет прошло с момента последней встречи! И все    горести разлуки — будь проклята разлука, нет страшней этой напасти — враз ушли в прошлое. Наконец- то они встретились, глаза в глаза. И  ничто уже не страшно, всё позади — эти долгие томительные годы страданий, одиночества. Она встала, пытаясь броситься к окровавленным    ногам и своими руками омыть его раны. Он же стоял с широко раскрытыми глазами и видел пред собой только принцессу Эйну. Прежнюю, молодую и счастливую, дарящую своей улыбкой счастье окружающим. Уловив во взгляде её желание, он шагнул навстречу. Но того и другого удержали крепкие руки.
      Успокоившись после нахлынувших чувств, королева повелела освободить узника, объявив о его невиновности. Маркграф в присутствии её величества государыни учтиво расспросил освобождённого о неподобающем действии в отношении священнослужителя. Ланфранк честно поведал вельможе о том, как тот, влив яд в питье,  желал отравить королеву. И, ощутив к себе иное отношение старого рыцаря и видя его великую преданность своей госпоже, пересказал слова разбойного рыцаря де Лантар о монахе Гиларии, чем поверг в изумление слушателей. Вторично были разосланы по дворцу посыльные с приказом: во чтобы-то ни стало отыскать преступного монаха. 
      Нашёлся злодей у малых ворот, где пытался посредством подкупа башенной стражи бежать из замка. Предчувствуя ужасную кончину в руках у заплечных дел мастера, кусая локти и проклиная себя, злоумышленник пал на колени пред грозным рыцарем маркграфом Людориком и во всём признался. Тут же в зале его заковали в цепи, на коих ещё не высохла кровь Ланфранка, и водворили в подвал.

      Ночь, медленно уходя на запад, увлекала за собой свои покрывала. Предутренний туман редел и ложился росой на мягкие травы. И как только первый луч утренней  зари коснулся востроверхих крыш замка, к подъёмному мосту подъехала запылившаяся от дальней дороги кавалькада всадников во главе с блистательным рыцарем. Рыцарь немедля поднял свой верный рог и призывным звуком этого боевого товарища пробудил стражу ото сна. Охрана, глянув вниз из бойниц и узрев эмблему горностаев на вымпеле тяжёлого копья, в спешке бросилась выполнять требование.
      Супругу короля разбудил шум, донёсшийся со двора. Она не успела встать, как возле дверей  послышался звон рыцарских шпор. Дверь опочивальни распахнулась и на пороге возник рыцарь. Он так спешил, что не отстегнул меча и не снял шишак. Только здесь, на пороге спальни, сорвал подшлемные ремни и, откинув в сторону шлем, бросился к ложу её величества.
      — Матушка!  Слава Богу! С вами всё в порядке?  Вы живы! 
      Королева Эйна от потрясения чуть было не лишилась чувств. Еще не веря своему счастью, что сын её жив и здоров, вопреки принесённой новости, она то прижимала его голову к груди и, гладя его волосы, целовала, обильно орошая их слезами, то вдруг, отторгнув от себя, жадно вглядывалась в уже не детские черты лица, как бы желая прочесть в них страницы последних лет жизни, что писаны суровой рукой разлуки. 
      Когда волнение от долгожданной встречи матери с сыном улеглось, и радостью насытились сердца, излив из уст слова нежности, поделился принц Адемар своими опасениями: рассказал, что заставило его пуститься в путь, тайно оставив  короля.
      Слушая сына, Эйна невольно любовалась им, находя в его лице, осанке, движениях схожие с отцом черты. Как он похож на Ланфранка! Поглощённая созерцанием собственного творения, она не сразу поняла смысл его речей, обличающих короля в подлых поступках, недостойных высокого звания. Словно из тяжёлых клубов жёлтого тумана выткались очертания её мужа, и она услышала, как, объявив себя вдовцом, он сделал предложение высокородной даме, герцогине Альеноре. Следом возникла мрачная фигура одиозного монаха, зловещие глаза которого заставили содрогнуться Эйну, ибо дьявольский взгляд, пронзивший туманную мглу, проник в самое сердце и жестоко уколол. Она вдруг осознала, какой опасности подвергалась её жизнь и чьи замыслы исполнял подосланный убийца. Тотчас же был призван старый и верный друг маркграф Людорик, и из уст принца Адемара услыхал он о коварных замыслах короля. Но это было ещё не всё. Седовласый вельможа доложил о проведённом дознании с участием палача. Под пыткой мерзкий монах сознался в ещё более тяжком преступлении: по прямому указанию королевского зятя, герцога де Борга, был отравлен старый король, отец принцессы Эйны. Эта шокирующая новость переполнила чашу терпения королевы. Она разрыдалась. И слёзы, смягчив сердце, разомкнули уста: искренне поведала она о своей единственной любви и о том, как хранила ей верность:    король так и не нашёл себе места ни в сердце жены, ни на супружеском ложе. В откровении своём призналась она сыну кто его настоящий отец, а маркграфу открыла истинное имя освобождённого  узника. Это признание обратило обоих рыцарей в каменных истуканов, не способных ни двигаться, ни говорить. Первым пришёл в себя маркграф и предложил до поры до времени держать всё в секрете. Принц не произнёс ни слова. Королева мать, видя молчание сына, обратилась к нему:
      — Вы осуждаете меня, принц?
      — Простите, матушка, всё это так неожиданно обрушилось на меня; будто морская волна накрыла с головой, раздирает во все стороны и я не пойму, где верх, где низ. Дайте мне какое-то время свыкнуться с этой мыслью. Рассудить здраво и принять сердцем; я столь потрясён случившимся за последнее время. А моё замешательство не  сочтите упрёком, не в праве я судить вас, — и, запнувшись, как бы подыскивая слова, продолжил: — Но всё же я хотел бы видеть… его.
      Тем же часом послали за Ланфранком, томящимся в ожидании. Цирюльник и портные уже потрудились над его внешним видом, так что он мог с достоинством предстать пред королевским взором.
      Вчерашний арестант вошёл в залу, где его ожидали, не догадываясь, что тайна их любви, любви принцессы и жонглёра, раскрыта. Подойдя к трону, он не преклонил коленей и не склонил главы, а только с благоговеньем смотрел в глаза, о коих мечтал в томительные ночи ожиданий встречи с любимой. Видел пред собою ту юную принцессу из грёз далёкого прошлого. В упоении насыщал до краёв своё сердце созерцанием возлюбленной. Ведь могло случиться, что это последняя их встреча, поэтому сей краткий миг силился запечатлеть как можно ярче, резче в памяти, в сердце. И мнилось, что конец пути его не за горами, и жизнь, промчавшись быстрой ланью, тает в непроглядном тумане грядущего. Кто знает, как