Вечера на хуторе близ Диканьки, часть 1

Действие 1. ДЕНЬ.
По рассказам Сорочинская ярмарка и Иван Федорович Шпонька и его тетушка.

Действующие лица:
Черевик
Хивря
Параска
Грицько
Парубки
Мужики на базаре
Цыган

Иван Федорович Шпонька
Тетушка Василиса Кашпоровна
Григорий Григорьевич
Старушка-хозяйка
Марья Григорьевна
Сестра Марья Григорьевна
Мальчик


Картина 1.

Занавес закрыт. Выходит из середины занавеса мужчина в украинской одежде и начинает говорить про летний день.

Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как томительно жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное и голубой неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землею, кажется, заснул, весь потонувши в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных объятиях своих! На нем ни облака. В поле ни речи. Все как будто умерло; вверху только, в небесной глубине, дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю, да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи. Лениво и бездумно, будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев, накидывая на другие темную, как ночь, тень, по которой только при сильном ветре прыщет золото. Изумруды, топазы, яхонты эфирных насекомых сыплются над пестрыми огородами, осеняемыми статными подсолнечниками. Серые стога сена и золотые снопы хлеба станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости. Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь, груш; небо, его чистое зеркало – река в зеленых, гордо поднятых рамах… как полно сладострастия и неги малороссийское лето!

Постепенно на его словах открывается занавес. За которым с одной стороны – мужики о чем-то вполголоса разговаривают, а с другой - несколько парубков вместе с Грицько шутят и громко смеются. Выходят Черевик, Хивря и Параска.

Грицько. (увидев Параску) Ай да дивчина! (Параска оглянулась) Славная дивчина! Я бы отдал все свое хозяйство, чтобы поцеловать ее. А вот впереди и дьявол идет!

Парубки дружно смеются. Хивря останавливается и оборачивается.

Хивря. Чтоб ты подавился, негодный бурлак! Чтоб твоего отца горшком в голову стукнуло! Чтоб он подскользнулся на льду, антихрист проклятый! Чтоб ему на том свете черт бороду обжег!
Грицько. Вишь, как ругается! И язык у нее, у столетней ведьмы, не заболит выговорить эти слова.
Хивря. Столетней! Нечестивец! поди умойся наперед! Сорванец негодный! Я не видала твоей матери, но знаю, что дрянь! и отец дрянь! и тетка дрянь! Столетней! что у него молоко еще на губах…

При этих словах Хивря плюнула и ушла. Черевик подошел поближе к мужикам, а Параска остановилась в растерянности. К ней сразу подошел Грицько и взял ее за локоть. Параска вздрогнула и отстранилась.

Грицько. Не бойся, серденько, не бойся! Я ничего не скажу тебе худого!
Параска. (вполголоса) Может быть, это и правда, что ты ничего не скажешь худого, только мне чудно… верно, это лукавый! Сама, кажется, знаешь, что не годится так… а силы недостает взять от него руку

Грицько отвел Параску в сторону. А Черевик подошел к мужикам.

1-ый мужик.  Слышал ли ты, что поговаривают в народе?
2-ой мужик.  Ну!
1-ый мужик.  Ну, то то ну! Заседатель, чтоб ему не довелось обтирать губ после панской сливянки, отвел для ярмарки проклятое место, на котором, хоть тресни, ни зерна не спустишь. Видишь ли ты тот старый, развалившийся сарай, что вон вон стоит под горою? (Черевик подошел поближе) В том сарае то и дело что водятся чертовские шашни; и ни одна ярмарка на этом месте не проходила без беды. Вчера волостной писарь проходил поздно вечером, только глядь – в слуховое окно выставилось свиное рыло и хрюкнуло так, что у него мороз подрал по коже; того и жди, что опять покажется красная свитка!
2-ой мужик.  Что ж это за красная свитка?

При этих словах Черевик обернулся и увидел Грицько, который обнимается с Параской.

Черевик. Эге ге ге, земляк! да ты мастер, как вижу, обниматься! А я на четвертый только день после свадьбы выучился обнимать покойную свою Хвеську, да и то спасибо куму: бывши дружкою, уже надоумил.
Грицько. Ты, верно, человек добрый, не знаешь меня, а я тебя тотчас узнал.
Черевик. Может, и узнал.
Грицько. Если хочешь, и имя, и прозвище, и всякую всячину расскажу: тебя зовут Солопий Черевик.
Черевик. Так, Солопий Черевик.
Грицько. А вглядись ко хорошенько: не узнаешь ли меня?
Черевик. Нет, не познаю. Не во гнев будь сказано, на веку столько довелось наглядеться рож всяких, что черт их и припомнит всех!
Грицько. Жаль же, что ты не припомнишь Голопупенкова сына!
Черевик. А ты будто Охримов сын?
Грицько. А кто ж? Разве один только лысый дидько, если не он.

Черевик с Грицько шумно обнялись и облобызались.

Грицько. Ну, Солопий, вот, как видишь, я и дочка твоя полюбили друг друга так, что хоть бы и навеки жить вместе.
Черевик. Что ж, Параска, может, и в самом деле, чтобы уже, как говорят, вместе и того… чтобы и паслись на одной траве! Что? по рукам? А ну ка, новобранный зять, давай магарычу!

Все трое ушли.

Картина 2.

Выходит с письмом Иван Федорович Шпонька.

Шпонька. (читает письмо) Любезный племянник, Иван Федорович! Посылаю тебе белье: пять пар нитяных карпеток и четыре рубашки тонкого холста; да еще хочу поговорить с тобою о деле: так как ты уже имеешь чин немаловажный, что, думаю, тебе известно, и пришел в такие лета, что пора и хозяйством позаняться, то в воинской службе тебе незачем более служить. Я уже стара и не могу всего присмотреть в твоем хозяйстве; да и действительно, многое притом имею тебе открыть лично. Приезжай, Ванюша; в ожидании подлинного удовольствия тебя видеть, остаюсь многолюбящая твоя тетка. Василиса Цупчевська. Чудная в огороде у нас выросла репа: больше похожа на картофель, чем на репу.

Картина 3.

На сцену выходит Хивря и ищет своего мужа. Через некоторое время он выходит с другой стороны.

Черевик. Ну, жинка! а я нашел жениха дочке!
Хивря. Вот как раз до того теперь, чтобы женихов отыскивать! Дурень, дурень! тебе, верно, и на роду написано остаться таким! Где ж таки ты видел, где ж таки ты слышал, чтобы добрый человек бегал теперь за женихами? Ты подумал бы лучше, как пшеницу с рук сбыть; хорош должен быть и жених там! Думаю, оборваннейший из всех голодрабцев.
Черевик. Э, как бы не так, посмотрела бы ты, что там за парубок! Одна свитка больше стоит, чем твоя зеленая кофта и красные сапоги. А как сивуху важно дует!.. Черт меня возьми вместе с тобою, если я видел на веку своем, чтобы парубок духом вытянул полкварты не поморщившись.
Хивря. Ну, так: ему если пьяница да бродяга, так и его масти. Бьюсь об заклад, если это не тот самый сорванец, который кричал нам вслед всякую пакость. Жаль, что до сих пор он не попадется мне: я бы дала ему знать.
Черевик. Что ж, Хивря, хоть бы и тот самый; чем же он сорванец?
Хивря. Э! чем же он сорванец! Ах ты, безмозглая башка! слышишь! чем же он сорванец! Куда же ты запрятал дурацкие глаза свои, когда проезжали мы мельницы; ему хоть бы тут же, перед его запачканным в табачище носом, нанесли жинке его бесчестье, ему бы и нуждочки не было.
Черевик. Все, однако же, я не вижу в нем ничего худого; парень хоть куда!
Хивря. Эге! да ты, как я вижу, слова не даешь мне выговорить! А что это значит? Когда это бывало с тобою? Верно, успел уже хлебнуть, не продавши ничего…

При этих словах Черевик закрыл рот руками. Хивря пыталась его оттеснить, а потом плюнув, ушла

Черевик.  (вполголоса) Туда к черту! Вот тебе и свадьба! Придется отказать доброму человеку ни за что ни про что, Господи боже мой, за что такая напасть на нас грешных! и так много всякой дряни на свете, а ты еще и жинок наплодил!

Картина 4.

Выходит с письмом Тетушка Василиса Кашпоровна.

Тетушка Василиса Кашпоровна. (читает письмо) Милостивая государыня, тетушка Василиса Кашпоровна! Много благодарю вас за присылку белья. Особенно карпетки у меня очень старые, что даже денщик штопал их четыре раза и очень оттого стали узкие. Насчет вашего мнения о моей службе я совершенно согласен с вами и третьего дня подал в отставку. А как только получу увольнение, то найму извозчика. Прежней вашей комиссии, насчет семян пшеницы, сибирской арнаутки, не мог исполнить: во всей Могилевской губернии нет такой. Свиней же здесь кормят большею частию брагой, подмешивая немного выигравшегося пива. С совершенным почтением, милостивая государыня тетушка, пребываю племянником Иваном Шпонькою

Картина 5.

Выходит Грицько. Понурый, о чем-то сам с собой говорит. Следом за ним выходит Цыган. Подбегает к Грицько и кладет ему руку на плечо.

Цыган. О чем загорюнился, Грицько? Что ж, отдавай волы за двадцать!
Грицько. Тебе бы всё волы да волы. Вашему племени все бы корысть только. Поддеть да обмануть доброго человека.
Цыган. Тьфу, дьявол! да тебя не на шутку забрало. Уж не с досады ли, что сам навязал себе невесту?
Грицько. Нет, это не по моему: я держу свое слово; что раз сделал, тому и навеки быть. А вот у хрыча Черевика нет совести, видно, и на полшеляга: сказал, да и назад… Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно. Все это штуки старой ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами ругнули на все бока! Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам…
Цыган. А спустишь волов за двадцать, если мы заставим Черевика отдать нам Параску?
Грицько. (через паузу, внимательно посмотрев на Цыгана) Не за двадцать, а за пятнадцать отдам, если не солжешь только! – отвечал парубок, не сводя с него испытующих очей.
Цыган. За пятнадцать? ладно! Смотри же, не забывай: за пятнадцать! Вот тебе и синица в задаток!
Грицько. Ну, а если солжешь?
Цыган. Солгу – задаток твой!
Грицько. Ладно! Ну, давай же по рукам!
Цыган. Давай!

Картина 6.

Дом Хиври и Черевика. Хивря хлопочет по дому. Вдруг входит несколько мужиков во главе с Черевиком. Среди них был и Иван Федорович Шпонька.

Черевик. А ну, жена, достань ка там в возу баклажку! Мы черпнем ее с добрыми людьми; проклятые бабы понапугали нас так, что и сказать стыдно. Ведь мы, ей богу, братцы, по пустякам проехали сюда! Я тут же ставлю новую шапку, если бабам не вздумалось посмеяться над нами. Да хоть бы и в самом деле сатана: что сатана? Плюйте ему на голову! Хоть бы сию же минуту вздумалось ему стать вот здесь, например, передо мною: будь я собачий сын, если не поднес бы ему дулю под самый нос!
1-ый мужик.  Отчего же ты вдруг побледнел весь?
Черевик. Я?.. Господь с вами! приснилось?
1-ый мужик.  Куда теперь ему бледнеть! Щеки у него расцвели, как мак; теперь он не Цыбуля, а буряк – или, лучше, сама красная свитка, которая так напугала людей.

Входит еще один гость Григорий Григорьевич.

Григорий Григорьевич. Желаю здравствовать, милостивые государи!

Григорий Григорьевич прошел и сел рядом с Иваном Федоровичем Шпонькой.

Григорий Григорьевич. (Ивану Федоровичу Шпоньке) А позвольте спросить, с кем имею честь?
Шпонька. Отставной поручик, Иван Федоров Шпонька.
Григорий Григорьевич. А смею ли спросить, в какие места изволите ехать?
Шпонька. В собственный хутор с, Вытребеньки.
Григорий Григорьевич. Вытребеньки! Позвольте, милостивый государь, позвольте!

Григорий Григорьевич обнял и облобызал Ивана Федоровича Шпоньку.

Григорий