расплачиваются за месть.
Так почему же читатели так любят этих отвратительных, подлых «героев» (язык не поворачивается, чтобы не взять слово «герои» в кавычки)? Да, просто потому что от них без ума сам автор. Ведь автор то был хороший человек. Вот читатель и доверяет своему автору. Ведь не может быть так, чтобы хороший человек любил плохих людей! Еще как может, доверчивый читатель. К тому же автор еще какой мастер рассказывать любопытные и занимательные истории из прошлого, богатого на всякие пакости.
И в самом деле, чему учит детей этот, мягко говоря, неоднозначный роман. Известно чему, ведь он является образчиком романа воспитания, ибо рекомендован для чтения подросткам. Доверчивые читатели сразу скажут: «Три мушкетера» учат дружбе, тому, что дружба не стареет, что она говорит сама за себя в романах-продолжениях «Трех мушкетерах», - как в «Двадцать лет спустя», так и в «Десять лет спустя». Сиквелы рассказывают нам о том, что полюбившиеся читателям герои продолжают вновь творить свои преступления в новых условиях, предлагаемых историей. Это история одних и тех же преступлений. Как вам не скучно от них, терпеливые читатели? Все об одном и том же, в одних и тех же лицах, под соусом новых второстепенных имен и физиономий.
В принципе, роман для детей «Три мушкетера» является достойным наследником уже в XIX веке барочного плутовского романа. Мушкетер д՛Артаньян еще тот плут, каких мало. И все «плуты по жизни» выбирают его в качестве своего патрона, покровителя, героя, подающего пример в том, как следует вести себя в жизни. Плуты, обманщики, лжецы, все скопом родом из детства. Но если другие люди изжили этот детский комплекс, то эти никак нет, ибо для этого необходим, как минимум, как необходимое условие, стыд, и достаточна, как максимум, как достаточное условие, совесть. Плуты так и остались бесстыжими и бессовестными детьми порока.
Индивидуальность и личность. Человек важен тем, что он такой, какой он есть, единственный и неповторимый. И таким является каждый человек. Поэтому он ценен сам по себе. Тогда всеобщим таких людей является их уникальность, их отличие друг от друга, так как все они уникальны.
Но все же среди людей попадаются редко, как исключение, и такие, которые ценны, важны не столько своей неповторимостью, сколько, наоборот, своей универсальностью. Свою неповторимость они сделали универсальной, так что любой человек может причаститься их уникальности. Еще реже, чем универсально уникальные, встречаются такие люди, у которых, напротив, неповторимость является не сущностью, а явлением универсальности. Причем таким явлением, которое отлично от прочих явлений особенным образом. В этом случае особенность задает всеобщее, которое локализуется в отдельно взятом индивиде, тогда как обычно она рассредоточена, размазана по всему объему человеческого рода. Но таким образом то, что росло для всех, одному досталось, согласно поговорке: «На семерых рос, а одному достался». В дополнение к этой угадайке годится другая: «Кому война, а кому мать родна». Чтобы универсальность локализовалась, необходимо чудо. Вот такие чудесные люди встречаются, но не везде и не всегда. В настоящее, стандартизированное время их не найдешь. Не то, что их нет, - они есть, но кому они, личности, нужны в настоящем – расколдованном времени, в котором полным полно одного и того же и существует дефицит на уникальность. До универсальности не то, что дело, даже слово не доходит, когда господствует посредственное, среднеарифметическое в людях. Когда они, как кошки ночью, серы.
Любовь и брак. Любовь идеальна. Это духовная (интеллектуальная) любовь. Душевная любовь идиллична. Материализацией любви служит брак. В нем она уплотняется, теряет свою летучесть, приземляется, ползает, зато становится основательной, наконец, падает, и больше встать и ходить не может под тяжестью и плотностью своей материализации, вещности. Так она и умирает в браке. Ее душит материальная заинтересованность.
Время, место и действие для мысли. Какое время лучше всего для мысли? Утро, когда голова ясная и пустая? Может быть, вечер, когда она полна впечатлений, которые просто требуют, чтобы их осмыслили? Или день, что-то среднее, в меру, между ними? Время не важно, как и место, важно, чтобы никого не было рядом, чтобы никто не мешал свободному парению мысли. В принципе будет хорошо, когда и тебя не будет с твоим несносным индивидуальным Я.
Многие кивают на диалог. Зачем он? Он нужен малодушному и слабоумному. Для мысли достаточен монолог. Важно, чтобы ей никто не мешал, включая в реестр препятствий и самого мыслителя. Ему разрешается только наблюдать за ее свободным движением. Ведь мысль – это явление духа по имени «идея». Напряжение мыслителя должно быть умеренным, внимательным, сосредоточенным не на себе, а на мысли, внимать ей, быть ей интендированным.
Кого можно назвать мыслителем? Того, кто умеет пользоваться своим умом. Как пользоваться? Извлекать из ума знание, узнавать новое, прежде неведомое, делать неведомое ведомым, уметь управлять знанием в познании.
Типы ума. Ум как способность думать, ориентироваться в мыслях, править ими в направлении идей, понимать понятия как средства управления вещами в своем сознании и делать выводы, извлекая их из посылок. Так вот такой ум, свойственный идеальному человеку в качестве разумного существа, в жизни встречается не целиком, но только частями, соответствующими характерам тех, кто им пользуется. Немногие из пользователей умеют развивать свой ум и его усовершенствовать.
Самый простой образ действия ума – это счет. Им заняты вычислители, счетоводы. Занятие исчислением чисел дисциплинирует ум, научает ум умного человека думать по правилам. Это правильный ум. Без правил нет ума. Они необходимы. Но ими не ограничивается работа ума. Такой ум ограничен принципом извлечения из одного многого. В терминологии Блеза Паскаля такой ум носит наименование «геометрического (математического) ума». Это точный, правильный, линейный ум. С помощью такого ума можно из одного вывести многое.
Можно предположить, следуя за мыслью Паскаля, что возможно извлекать, напротив, из много одно. Такой ум Паскаль называет «поэтическим умом». Мы назовем его «художественным умом» или «приблизительным», «закругленным». Много начал у такого ума, а конец один, - шедевр, само произведение. То есть, такой творческий ум зациклен, заточен под произведение. Здесь важен, как и в случае с математическим, точным умом, результат, продукт, реализация, воплощение в материале, материализация. Только если математический ум работает с одним и тем же, - числом (в логике – с термином, однозначным словом), то художественный, живописный ум работает со всем тем, что подвернется под руку. Поэтому результат такого ума несет на себе печать того материала, из которого сфабрикован, изготовлен. Чисел, терминов много. Но они все одной природы: математической (числовой) или логической. И все же математический или логический ум не предметен, не материален, как художественный, но и не идеален, он функционален выражает не предмет (прекрасную предметность), а отношение между предметами.
Художественный ум ориентирован на предмет, на вещь. Сами же вещи разнообразны. Но это не любая, заменяемая вещь, а вещь (артефакт) уникальная, неповторимая, которую ничем нельзя заменить.
Однако продолжим. Этими видами ума он не исчерпывается. Есть еще ум, который имеет много начал, в пределе бесконечно много, и много следствий. Это ум не формальный, математический, логический и не материальный, поэтический, художественный, но разумный. Разумный ум есть ум в уме, на уме, есть ум у ума, умом для ума. Это полный ум. Математический ум исходит из точки, через которую и из которой можно провести бесконечное множество прямых в силу безмерности точки. В действии, в становлении он многозначен, но в результате, в бытии он однозначен, имеет множество решений, но один результат. Поэтический ум исходит из множества точек, из многоточия, которые в своем многообразном движении все сходятся в одном – в произведении, в тексте. Правда, этот текст, если это текст художественный, а не математический или логический предполагает многовариантность своего прочтения, исполнения при одном решении автора.
Из чего же исходит полный, а не полый ум? Из неизвестного, а не известного (аксиомы или постулата). Этим он отличается от математического ума, которому ничто не предпослано. Полному уму предпослано все то, что составляет его содержание. Но он является похожим и на математический ум, ибо предполагает множество решений, но не одного и того же результата, а множества результатов, предполагающих бесчисленность интерпретации, истолкования. Вот этим полный ум напоминает живой, живописный ум художника.
Полный ум или ум в уме и для ума умом есть ум мыслителя, точнее, это ум самого ума. который пользуется мыслителем для выражения вне ума в душе, в психике, в материи. Вульгарным образом полного (объемного) или , а не фрагментарного, ума, ментальной плеромы является диалектический ум. Ущербность диалектического ума заключается в его конфликтности и зацикленности уже не на непротиворечивости, а напротив, на противоречивости мышления.
Стратегии интерпретации. Как можно интерпретировать то, что подлежит интерпретации, как выстраивать стратегию толкования? Есть несколько способов интерпретации или истолкования как операции приписывания соответствующего значения знаку, например, вербальному (слову) как составному элементу системы знаков (текста). Один из них: толкование значения слова как слова, как буквы. Это буквальная интерпретация. Как написано, так и следует понимать написанное, понимать наивно, просто, непосредственно. Иначе такая интерпретация называется еще исторической, если анализируется, истолковывается смысл слова, самого текста из прошлого. В таком случае обращения с текстом прошлого следует установить истину – то, как было на самом деле.
Другое дело, если мы имеем дело со словами, с текстом не историческим, документальным, фактическим, а поэтическим, воображаемым. Здесь мы не связаны фактом истории, а ее сюжетом, отношением между фактами. Факты могут быть любыми, но не любыми могут быть отношения между ними. В отношениях дает о себе знать уже не объективность факта, но субъективность его интерпретации. Его значение зависит не от него самого, а от отношения к нему интерпретатора, толкователя. Толкователь видит не то же самое, но самое разное, отличное в отношении к нему, толкователю. Поэтому в такой интерпретации не прямой, а опосредствованной самим средством выражения, отношения, толкуемое слово понимается в переносном смысле, то есть, в таком смысле, который перенесен с одного слова на другое слово. При такой интерпретации нас следует принимать в расчет не только семантику, но и сам
