удовольствием ел все то, что ели и остальные монтажники во время своих застолий.
В общем, меня признали своим парнем. Правда, чудным парнем, немножко даже ненормальным, но все-таки своим. Трогать этот парень никого не трогал, цепляться ни к кому не цеплялся, беспокойств и тревог особых не вызывал, а то, что не пьет? Да, ладно, пусть не пьет. Молодой еще, зеленый, и у него все впереди. Научится пить, никуда не денется. Жизнь тряхнет разок, другой, третий и потянется он за стаканом, как миленький. Потому что нет другого лекарства у русского мужика от превратностей жизни, кроме водки. Нет и, пожалуй, никогда не будет.
Но чаще всего я смотрел в окно. Хотя, в принципе, смотреть там было не на что. Пустая, голая, слегка всхолмленная степь на многие, многие километры вокруг. То ли на сотни, то ли на тысячи, то ли на сотни тысяч километров. Степь и больше ничего. Песчано-травянистая степь, с редкими пучками травы, разбросанными в беспорядке по ее поверхности. Часто с пустыми проплешинами, на которых вообще ничего не росло. И вокруг, сколько ни смотри, ни кустика, ни деревца, ни рощицы Одна лишь пустота. Унылая, беспросветная, лишь чуточку разбавленная кое где серыми, сверкающим на солнце серебристой белизной, гибко длинными нитями ковыля, пологими волнами колыхающегося под ветром и издали напоминающими гладь встревоженного давним штормом моря.
И можно было так ехать час, другой, третий… двадцать третий, а за окном поезда все та же степь. Та же, и в то же время, какая-то другая, не прежняя, и трудно сразу понять, что же в ней изменилось. Но то, что изменилось – это ясно, это точно, потому что твои внутренние душевные ощущения при взгляде на эту, вроде бы ту же самую степь, возникают уже совершенно иные, не такие, как раньше. Такое впечатление, словно кто-то продолжил играть перед тобой ту же самую, ставшую теперь знакомой тебе мелодию необъятности расстилающегося за окном степного пространства, но уже на других регистрах, на других нотах, или с другой музыкальной интонацией. И оттого у тебя самого начинает меняться твой собственный внутренний психологический настрой и твое собственное настроение.
И смотреть на эту, постоянно, но незаметно меняющуюся степь за окном мчавшегося поезда мне никогда не было скучно. Я мог смотреть на нее часами. И мне становилось психологически хорошо и комфортно. Все горести и неприятности этого мира, подступившие ко мне вплотную в этом году, уходили куда-то и растворялись в небытии. Меня наполнял покой, благость и некое душевное умиротворение. Я начинал смотреть на все происходящее вокруг как бы отстраненно, чуть ли не сверху, спокойно и уверенно И повлиять на это мое новое душевное состояние или же изменить его в худшую сторону не могло ни что. Ни пьяный угар гудящих монтажников внизу, ни висящий под потолком купе, прямо перед ним сгустившейся до физической осязаемости папиросный дым. Как ни странно, но я чувствовал себя почти что счастливым
***
