мне напоследок тряхнуть стариной! А ведь какой она тебе досталась! Ржавая посудина! Оно – конечно… Первое авто! Ведь я тогда за ненадобностью тебе её отдал – поучиться и выкинуть. А ты друзей подключил… Хм! Три товарища… Мы как раз тогда с тобой Ремарка читали… Ты слушал, а я читал… Да-а – хорошее было время! Матери-то твои друзья не понравились… Что ж, она права. Хотя и толковые были ребята, с руками – как «копеечку»-то облагородили!.. Жаль их. Ты не помнишь, конечно. В общем… Один ты из той компании…
Михалыч чуть не всплакнул. А я, слушая его, совсем не понимал, про кого он рассказывал, но расспрашивать о чём-либо пока не хотелось. Меня подкупало в нём его бесхитростность и тёплые интонации, в которых слышалось нечто притягательно-родственное. И спрашивал я, скорей невольно подчиняясь его доброжелательному тону.
– И что же случилось с тремя товарищами? – спросил я.
– Наркотики… Будь они неладны! – после некоторой паузы ответил старик, при этом горестно вздохнув.
– А ты… – Продолжил. – Тебя, как ни странно, спасла твоя болезнь.
– Болезнь? – невольно переспросил я.
– И вовсе не болезнь это, а Божья метка! – воскликнул старик.
Пустынное шоссе незаметно затерялось средь множества однообразных улочек с похожими друг на друга и явно недавно построенными трёхэтажными домами, перед подъездом одного из которых наше авто остановилось, почти бесшумно проскользив по свежеуложенному асфальту нескольких удобно расположенных между домами проездов. Выключив зажигание, Михалыч не стал торопиться выходить из машины. Я же, немного увлёкшись россказнями своего спутника, уже с интересом ожидал пояснений к его сентиментальному возгласу.
– Новый рабочий посёлок, – вновь заговорил старик после недолгого молчания. – Так называется этот новенький микрорайон. Наши-то дома расселили… Да теперь и вовсе пожгли! Вот всех сюда и согнали.. Гиблое место!.. Эх, никак не могу привыкнуть к новой квартире! А здесь совсем недавно был огромный пустырь… Оно, конечно… Быстро у нас умеют строить, когда надо… Вопрос только – кому это надо? А ведь когда-то, в незапамятные времена, где-то здесь было старое кладбище, которое неизвестно зачем сровняли с землёй. Говорят, что пытались хлеб растить – да не росло. Потом снова было оборудовали под кладбище, даже и хоронить начали. И тоже – не срослось. Ну, перенесли, значит, могилы-то, да… А теперь вот для живых учинили. Согнали сюда всех еле живых да сброд всякий… Ну кому, скажи, помешали наши старые обжитые дома?.. Добротные, я тебе скажу, были наши дома. А эти что?..
Старик брезгливо скорчил лицо и небрежно вскинул руку, указав на однотипные новостройки:
– Бетонные коробчонки с картонными стенами – слышимость такая, что совестно лишний раз матюгнуться. А гнилушки, навроде тех бараков, в одном из которых, наверное, до сих пор твоя мать ютится, стоят себе целёхоньки, и никому до них дела нет…
– Вы знаете мою мать? – зачем-то спросил я.
– Конечно!.. Верней... Знал когда-то… Ах да, ты не помнишь! Ты ведь меня папкой называл! А я был тебе отчимом… Давно, впрочем…
– Отчимом? – недоуменно спросил я. – Я не помню.
– Ничего, Володенька, вспомнишь, – успокаивающе произнёс позабытый отчим. – Раньше вспоминал и теперь непременно вспомнишь.
– И почему же я всё забыл? – всё ещё недоумевал я.
– У тебя, сынок, удивительный дар, – одобрительно похлопывая меня по плечу, продолжал свои утешительные речи Михалыч. – Как только в твой организм попадает всякая дрянь, вроде тех наркотиков, что сгубили твоих товарищей, ты, словно по какому-то волшебному мановению, забываешь про всё на свете. Будто отключаешься ото всего, что может причинить тебе опасность. Однако это всё-таки болезнь. Но мы тебя вылечим.
– Правда?
– Даже не сомневайся!.. Я, как сейчас говорят, профи по этой части.
– Так вы врач?
– Да, довольно известный в городе нарколог.
– Ну ладно, коли так, – решил я положиться на волю известного нарколога да ещё и отчима.
– Вот и славно! – ободряюще воскликнул обаятельный профи и с необычной для пожилого человека лёгкостью вынырнул из авто.
Через пару секунд он помог и мне выйти, а через минуту мы уже пересекали порог одной из квартир на первом этаже дома, у которого остановились.
***
Быстро миновав прихожую, мы очутились в довольно просторной и совершенно пустой комнате с двумя окнами без занавесок, из которых можно было разглядеть наше припаркованное у подъезда авто. Машинально запрыгнув на подоконник, я безразлично поглядывал на принявшегося вдруг безотчётно метаться между окнами Михалыча. Впрочем, он почти вскоре исчез за дверью в другую комнату, успев перед тем обмолвиться несколькими немногословными и абсолютно непонятными для меня фразами:
– Ты, в общем… Пока не началось… Запомни сразу… В соседнем доме... Там твой куратор… Вот завтра к нему и ступай… Никуда больше не ходи… Ты меня по...
Говорил он однотонно, внезапно поникшим голосом, при этом заметно меняясь на глазах. Он как-то вдруг стремительно одряхлел и, обессиленно ткнувшись в приоткрытую дверь, словно нырнул в неё и тотчас затих. Последняя фраза будто захлебнулась во мраке и тишине поглотившей его комнаты.
Несколько раз я позвал его, но в ответ ничего не услышал, кроме разве мерного тиканья часов, раздававшегося неизвестно откуда. Впрочем, пожалуй, я мог слышать эти звуки и прежде – во все те минуты, пока находился в квартире. Но, наверное, только теперь обратил на них внимание. Однако, тщетно поискав источник звуков, так и не смог убедиться, действительно ли это были часы. Хоть звуки отчётливо раздавались совсем рядом, то есть именно в той самой комнате, в которой я в тот момент находился, но, как ни силился, я так и не сумел разглядеть в полумраке большого помещения ничего, кроме голых стен, потолка без люстры да ничем не застланного пола.
Спрыгнув с подоконника, решил-таки проведать Михалыча. Подойдя к приоткрытой двери, осторожно попробовал заглянуть в другую комнату, но взгляд мой упёрся в непроницаемую темноту. От внезапно возникшего страха у меня похолодело внутри. Из комнаты вдруг отчётливо потянуло запахом тления. И я почувствовал себя маленьким мальчиком, впервые оказавшимся у порога в неведомый тёмный чулан.
Страх пропал, как только я убедился, что ощущение беспросветного мрака создавали всего лишь плотно задёрнутые занавески из толстой чёрной ткани, слегка раздвинув которые, я уже смог заглянуть в небольшое помещение, освещённое электрическим светом. Через секунду я очутился в достаточно уютной меблированной комнатке.
Михалыч – если это действительно был он – сидел лицом ко мне на массивном потёртом кресле и курил, сбрасывая пепел в тяжёлую пепельницу, стоявшую на едва живом старинном журнальном столике, примостившемся между креслом и ламповым телевизором с потрескавшейся деревянной обивкой. Окно за его спиной скрывали тёмно-бордовые шторы. Стены комнатки были оклеены какими-то древними, донельзя выцветшими бумажными обоями. Слева от меня вдоль стены громоздились старые книжные шкафы, до отказа набитые книгами. Справа скособочился продавленный обветшавший диван. А посередине на полу лежала протёртая до дыр ковровая дорожка. Рядом с пепельницей на столике стояли початая бутылка водки и гранёный стакан.
Мужчина, чем-то смахивавший на недавнего моего знакомца, был похож на него скорей своей одеждой, нежели обликом. Теперь передо мной сидел человек, выглядевший значительно моложе тех лет, какие отмерил бы я прежнему Михалычу. Да и седина уже не так выделялась на его волосах. И сами волосы на голове казались гуще и гораздо жёстче.
К тому же мужик порядком захмелел. Да ещё на лице его просматривались явные признаки глубокого похмелья, которые каких-нибудь несколько минут назад я никак не мог даже и заподозрить во внешнем облике прославленного нарколога. И странно – почему я сразу не почувствовал запаха дыма от сигареты, в то время как она успела почти полностью истлеть?
– Присядь уж, коли вошёл, – пьяным басом пригласил хозяин, кивнув на диван.
Я присел.
Чуть откинувшись назад, но не отрывая от меня колючий, тяжёлый нетрезвый взгляд, помолодевший Михалыч вытянул руку куда-то за спинку кресла и, покопошившись там некоторое время, при этом погремев то ли посудой, то ли пустыми бутылками, извлёк оттуда второй стакан и, подув в него, поставил на столик, слегка подвинув в мою сторону.
– Выпьешь? – спросил, уже приготовившись налить мне из бутылки.
– Мне же нельзя, – отрицательно помотал я головой.
– Это почему же? – усмехнувшись, поинтересовался гостеприимный отчим.
– Так вы же сами сказали… Болезнь, типа…
– Сказал, – согласился отчим. – Мало ли что я сказал!
Он налил себе, выпил и немного посидел молча.
Вскоре заговорил – сбивчиво, но воодушевлённо:
– Правда не в том, что говорят… Все говорят! Да не в том правда. А ещё её меньше в том, что делают. Особенно тогда, когда вроде бы и знают, что делать…
– И в чём же правда? – осмелился перебить я.
– О-о-о! – Ещё более воодушевился Михалыч. – В этом-то всё и дело... Что есть истина! Это ещё…
Михалыч многозначительно вскинул указательный палец и закатил глаза.
– Да, – осёкся, то ли забыв, о чём хотел сказать, то ли просто пожелав замять тему. Призадумался. Затем снова налил и выпил. – Видишь ли, Володя или – как тебя там?..
– В смысле?!. – взволнованно перебил я.
– Что?! – раздражённо переспросил мой собеседник, видимо сбитый с мысли моим неучтивым вопросом.
– Простите, – виновато пробурчал я, – но вы же сами и прежде называли меня этим именем. А теперь как будто сомневаетесь…
– Во-о-о! – снова и уже как-то торжественно вскинул палец Михалыч. – Вот именно! А ты сам-то знаешь наверное?!
– Что я знаю? – не понял я.
– А то, что не знаешь точно. То, в чём ты не уверен!
– В чём я не уверен? В том, Володя ли я или не Володя?
– Да какая разница! – у мужика, вероятно, уже начинался кураж, и он принялся возбуждённо метаться в своём кресле. – В том-то и дело, что истина в том, чего не знаешь! Кто-то думает, что он в этом не уверен! А кто-то и вовсе не верит!..
Уже перейдя на крик, он вновь вдруг осёкся. Долил из бутылки остатки, выпил и определил опустевшую посудину на пол.
– Прилягу, Володя, – сказал он внезапно поникшим голосом, уже не похожим на голос заправского выпивохи и сильно напомнившим старческий голос прежнего Михалыча.
А у меня как-то разом повело всё тело, помутнело в глазах и ноги стали ватными. По комнате разнёсся неприятный запах, как будто кто-то испортил воздух. И сам не зная как, я оказался лежащим на диване. Под собой успел разглядеть чистую простынь, под головой ощутил удобную подушку с такой же чистой и выглаженной наволочкой. И накрыт я был с головой чем-то похожим на пододеяльник без одеяла. Откинув покрывало, я увидел перед глазами морщинистое лицо бывшего отчима, который заботливо помогал мне плотнее укутаться. Тут же справа я заметил висящий на стене ковёр, напомнивший мне что-то из детства. И высвободив из-под покрывала руку, я отдёрнул от стены краешек ковра, чтобы убедиться в чём-то, в чём был уверен. Увидев же под ковром на помрачневших от времени обоях скучившиеся чёрные личинки, я приподнялся
