полом, тот самый просвет, на который, помнится, я всё смотрел, пока слушал разноголосую болтовню полоумного старика с соседней койки, я никак теперь не мог поймать напряжённым своим взором. Надо мной непрестанно что-то хлопало и стучало, шуршали пакетами. Я слышал звуки переливающейся из чего-то куда-то жидкости. Пока только звуки – запахи появились позже.
– Эй, мужик, – позвал я соседа. – Кто-нибудь меня слышит? Михалыч! Вова! Кореш! Может быть, Николай?
Но на мои крики никто не отзывался. При этом разговоры продолжались, и звуков становилось всё больше. Я потёр глаза, они были открыты и ничем не завязаны. Часто хлопая ресницами, я снова и снова вглядывался в темноту. Однако по-прежнему ничего не видел. Может быть, я ослеп, и давно наступил день? Я долго ещё что-то выкрикивал, но безрезультатно.
Слова говоривших я стал различать после того, как почувствовал первый запах. Похоже, этот запах, точнее вонь экскрементов исходил от соседской кровати. Вероятно, старику меняли памперс или скорей всего подкладывали судно. В тот же миг мне показалось, что как будто то же самое проделывают и со мной. Тем не менее я продолжал лежать спокойно, не ощущая ничьих прикосновений.
– Спасибо, милая, – расслышал я голос и характерное для подобной ситуации кряхтение соседа.
– Ну вот и всё, родненький, – послышался женский голос. – А теперь давайте я уложу вас поудобнее. Вот так. Удобно?
– Всё хорошо, милая, всё хорошо… Вот спасибо тебе!
Я же насторожился, так как в голосе женщины уловил знакомые интонации. Странно, но он одновременно показался мне похожим не то на голос моей жены, не то чуть ли не на голос Марго. Последнее предположение никак не представлялось вероятным. Но первое вполне могло оказаться возможным.
– Кто здесь? – на всякий случай спросил я, потщившись быть услышанным, но больше для того чтобы самому ещё раз услышать заинтересовавший меня голос и точнее удостовериться в том или ином предположении, либо убедиться в своей ошибке.
Однако в ответ неожиданно прозвучала фраза, присущая никому иному, как лишь типичному или уже совсем нетипичному доктору этого по меньшей мере странного учреждения:
– Нелепый вопрос, дружище!.. Как?! Разве ты ещё не услышал? Мы все здесь без имени!.. Хотя… Все говорят, что ты тот самый… Как это… Дай вспомнить… О, вспомнил!.. Кореш!.. Во как!..
– Чей?! Чей же я кореш?! – раздражённо прикрикнул я на невидимого собеседника.
– Вот, вот, теперь отдыхайте, – снова послышался женский голосок.
– Марго! – вскричал я, на этот раз реально расслышав в прозвучавшей прямо надо мной фразе знакомые интонации своей подруги. – Что?!. Что ты здесь делаешь?!. Что с тобой?!
– Ах, дорогуша! – вновь этот неприятно-навязчивый голос. – Да вы забываетесь! Никаких имён здесь не существует… Кроме… Разве… О, ваша забывчивость, право, заразительна!.. Эх… Ох… Ну – как же?.. А, Кореш!.. Ну да – Кореш… Ну кто же ещё?!. Кореш!.. Вы, то есть… Ну, то есть ты, короче… Все так говорят.
– И кто это все? – решил-таки я перекинуться словом-другим с этим охломонистым доктором. – И впрямь. Мне интересно.
– Кореш, конечно, скользкий бес!.. – продолжил нетипичный нарколог, на слух, явно паясничая. – Ой, простите, я не то совсем хотел… Балбес!.. Да, именно, балбес и есть… Тут давеча приходили… Но я их дальше нашей решётки не пустил... Не стоит благодарности… Хотя и не помешало бы… Ну да ладно… Так вот… О чём это я?.. Ах, да! Они хотели тебя наказать… Хитрые какие!.. Знаю я вас – корешей!.. Пустишь – а вы и тика́ть!.. Ишь, свободолюбивые!.. Не! Если бы я точно знал, что ты не из этих… А то – кто вас разберёт?.. Указали на тебя. Обозвали Корешом. Вот и будь теперь Корешом… Понял?.. Впрочем… Мы тебя сейчас и проверим… Да! Точно! И как эта мысль мне раньше в голову не пришла?!.. Ха! Не парься! Шучу. Конечно, сразу так и порешил. А то они недалеко ещё ушли… Вон! Чую их за версту, ублюдков! Вокруг да около решёточек наших околачиваются!
– Кто? – притомившись от слащавого и малопонятного говора невольного собеседника и почти уже засыпая, выдавил я из себя.
– Как это – кто? Разве тебе не объяснили? – как бы озадачившись, переспросил собеседник. – Да эти – болтуны благоухающие. Нюхачи… Разбери их балбесы!.. Как только учуют перегар, так, вроде бы, и всё про тебя узнали… Святоши обдолбанные!.. Да! Тут наши говорят, что и в стена́х этих завелся́ этакий пройдоха! Узнал бы – сразу бы определил на выписку… Во тьму, стало быть, внешнюю… Ха-а-а!
И, стало быть, под этот смех я и заснул.
***
И оказался уже сидящим напротив чуть не уболтавшего меня в усмерть нарколога.
Передо мной сидел человек, как будто непохожий ни на кого из тех, кого я видел за последние несколько дней. Холёное, впрочем, не без морщин, указывающих на некий солидный возраст, и при этом достаточно моложавое лицо. Умный проницательный взгляд чёрных глаз, чёрные, как смоль, жёсткие волосы зачёсаны на затылок и аккуратно уложены. На ухоженных руках из-под пиджака выглядывают тёмные блестящие манжеты с запонками. Запонки в форме черепов о чём-то мне напомнили.
И в то же время я вполне осознавал, что это тот же самый то ли Михалыч, то ли доктор, и по крайней мере был уверен, что именно с ним я только что вёл столь престраннейшую беседу.
Мы сидели за столиком в заведении, напоминавшем ресторан. Откуда-то звучала музыка. На мне теперь вновь оказалась моя одежда. И собеседник уже выглядел не так неряшливо, как в прошлый раз, на лестнице. На нём был шикарный чёрный в полосочку костюм. На столике лежала его чёрная с широкими полями шляпа. Кроме шляпы, на столе стояла та самая мутная бутыль и два стакана.
– Ну? Вы готовы? – спросил доктор, по голосу которого я безошибочно узнал недавнего собеседника.
– И к чему же? – переспросил я.
– К проверке, – серьёзно ответил господин напротив, буравя меня своим колючим, но при этом не лишённым притягательности взором.
Всё-таки было в нём что-то привлекательное и обезоруживающе-располагающее к себе.
– Впрочем, – он тут же осёкся, и как бы извиняясь заговорил в прежнем доверительном тоне. – С этим – ой как можно подождать!.. Да-с… Ну-с?
Господин, похоже, снова хотел немного порезвиться. Он вальяжно откинулся на спинку кресла, на котором сидел. Это кресло мне показалось тем же самым – из комнатки за чёрными шторами. Только теперь оно словно обрело какой-то новый, строгий и представительный вид, переливаясь разными оттенками чёрного бархата.
Я спокойно ожидал, что же ещё может выказать столь, видимо, подвластное переменчивости настроение моего экстравагантного собеседника.
– Ну, – обаятельно заулыбался собеседник. – Давайте хотя бы продолжим наш недавний разговор.
– Это про нюхачей-то? – Я тоже принял более расслабленное положение, откинувшись на спинку своего кресла.
Кресло, на котором расположился я, переливалось оттенками красного бархата.
– Ах, ну что вы, право! – весело и зажигательно рассмеялся господин. – Стоит ли портить прекрасное настроение совсем не прекрасными воспоминаниями… Хм, я бы даже осмелился выразиться – портить воздух… Ну – тем, что оне-с там нанюхали.
Он коротко рассмеялся и тотчас продолжил:
– Помнится, вы спросили… М-да… – Он закатил глаза. – Спросить этак сподобились… Что-то там – про истину?..
Посмотрел на меня в упор:
– А?.. Не припомните?.. Так, так, так… Сейчас гляну…
Прикрыл глаза. Задумался. Открыл. Улыбнулся:
– Ну конечно! Какая там ещё – истина? Вы изволили про правду… что-то там, – улыбка словно испарилась с вмиг почерствевшего лица утратившего вдруг всю свою импозантность доктора, – промямлить… Мя… Мя… Мямлить – какое чудесное словцо!.. Да, что там у нас?! А – правда!.. Правда-правда… Правда!.. А? Где?.. Где правда?!
Странный господин подскочил на месте и, заглянув под стол, потом оглядевшись по сторонам, снова сел и, веселясь и то и дело оглядываясь, будто обращаясь ещё к каким-то участникам разговора, продолжил:
– Представляете, а?.. Прикиньте – правду человек потерял!.. Растерял растеряка!
С разных сторон стали доноситься смешки. Музыка умолкла. К столику подошли ещё три господина, выглядевших подстать главному участнику представления. Они дружно смеялись, удивлённо мотая головами, и выражали изумление, корча свои холёные лица.
***
И снова ночь – вновь понял, что проснулся. Я ничего не вижу. Я слышу только звуки и запахи. Почему-то знаю, что где-то рядом Марго, но не могу до неё докричаться. Почему я не чувствую запаха её духов? Вокруг лишь смрад от испражнений. Смрада стало больше, чем после прошлого пробуждения. Где явь? Где сон? Кто же я на самом деле и есть ли у меня имя? Куда-то исчез эксцентричный доктор. Кто эти люди, чей топот и бормотание непрестанно раздаются в этой маленькой комнатке с кроватями и решёткой на окне. Зачем я здесь? И отчего не вижу? Как долго это будет продолжаться? От накатившей тоски я вдруг забился в истерике:
– Услышьте меня! Я сделал свой выбор! Я выбираю день! Я хочу видеть Марго! Я хочу ощущать её запах!.. Да мне всё равно, какой будет запах! Пусть откроются мои глаза! Пусть они увидят день. И лес!.. Покажите мне лес!.. Умоляю! Я хочу видеть лес!
И зарыдал. И всё оставшееся время ревел как ребёнок, пока…
Странно. Вот захотел – и увидел. Или, может быть, в этом мире слёзы что-то да значат? Я вижу! И слышу щебетание птиц! И иду по тропинке, с упоением вдыхая свежие ароматы утренней прохлады! И не слишком мешает, что откуда-то постоянно наносит канализацией. Я снова сплю, или мне и правда вернули мою сущность?
Сквозь туман средь деревьев увидел её. Моя Марго шла впереди. Но – зачем, зачем она в платке?!
«Жена! – от внезапно возникшей догадки я вновь чуть было не расплакался. – Почему? Почему – она здесь, а не моя Марго? Не ради неё я так долго лил слёзы… Ах!.. Я всё понял!.. Вот дурак!.. Получил – на что напросился! Хотел лес? Вот те и лес! А в лесу – кто кроме жены?.. Хм, дочка в платочке…»
Я вспомнил, как часто мы с женой ходили в лес. Теперь кажется, что мы с ней всё наше время провели в лесу. А как же... церковь?
«Да церковь – это так… Другая жизнь – не главная, – лихорадочно помышлял я. – Впрочем… С ней мы и в лесу только про церковь и вспоминали… Да и о чём ещё с ней можно было вспоминать?! Бродили по лесам, как очумелые, и очумело искали в лесах церковь!.. Да что толку идти через весь город в лес, чтобы там, пробираясь сквозь чащу, любоваться на купола?!. Как будто в городе их мало… Да чуть ли не на каждом шагу теперь!»
– Марго-о-о! – от невыносимой тоски я заорал во всю глотку.
Она остановилась и обернулась.
– Боже мой! – вскричал я от удивления. – Марго! Милая! Да что они все – и те, и другие – с тобой сотворили?!
В наглухо завязанном платке на меня взирала и счастливо улыбалась моя Марго.
«Моя ли? И ты ли это?» – копошилось в моей голове.
– Милая, что с тобой? – вопрошал я в недоумении. – Вроде и на меня смотришь, но как бы и не на меня. Что ты видишь? На кого ты так счастливо смотришь?
Мне показалось, что она смотрит не совсем на меня, а как будто – в меня, как в стекло, что от такого её взора мне больно, как от ультрафиолетового излучения. Её взгляд и жжёт, и дарит. В нём столько чего-то непостижимого – какого-то безграничного счастья! Чего-то такого, что, кажется, мне и за всю жизнь не
