Не один Вольга землю колеблет. Да и как ей не колебаться, когда по ней богатырь Святогор на своем коне едет, если выше он темного леса, головой облака подпирает, горы под ним шатаются, в реку заедет - вся вода из берегов выходит.
Сила дана ему непомерная. Не носит его мать-сыра земля, ни коня его богатырского. Вот и ездит Святогор по каменным горам, словом не с кем перемолвиться, силушкой померяться, да и бойцов ему под стать равных нет. Единственное, что не под силу - тягу земную поднять. Так это и никому не под силу. Тоскливо богатырю. Так и разъезжает он между высокими утесами Святых гор.
Прослышал Святогор, что в Северных горах кузница высоко на скале стоит, а в той кузнице судьбы кузнец кует: кто на ком женится. Поехал туда богатырь, выковывал и ему судьбу кузнец. А от судьбы, общеизвестно, не уйдешь.
И была та судьба-девица больна очень, лежала, вся корой безобразной покрыта. Не понравилась девица Святогору, воткнул он ей в грудь меч, дабы от нее избавиться, оставил пятьсот рублей на столе - и вон из избы. А у девицы после того удара все струпья сошли, красавицей писаной сделалась, и пятьсот рублей очень на обновы, румяна да помады помогли.
Нет, не убежать от судьбы, и в конце концов полюбились они друг другу, а затем и поженились.
И есть у Святогора хрустальный ларец, а в нем золотым ключом заперта жена-красавица с бровями соболиными и очами ясными на лице белом. Захочет Святогор отобедать, поворачивает ключиком в ларце том, выходит из него супруга - едят, поют, прохлаждаются, кайф ловят.
Захотел Илья Муромец со Святогором встретиться, и поехал к Святым горам. Ехал долго, притомился, спать залег. Разбудил его верный конь, говорит, чую, близко уже Святогор. Залез тогда на дуб Илья, притаился между ветвей, ожидает. Скоро и Святогор объявился, достал ларец, жену извлек, закусывать стали.
Увидела красавица Муромца, испугалась, как бы не рассердился на него богатырь, не лишил бы жизни сердешного, да и в карман вместе с конем спрятала Илью. Вот и носит конь Святогоров: самого хозяина, ларец хрустальный, а в нем жену-красавицу, богатыря Илью и коня богатырского. Тут у кого хочешь ножки подломятся. Спотыкаться стал конь, говорит хозяину жалобно, что устал тяжесть такую нести.
Достал тогда Святогор из ларца попутчика нежданного, расспрашивает да рассматривает, а вскоре и подружились они. Старший богатырь стал Илью меньшим братом называть, обучил его всем наукам богатырским, один хлеб ели, из одного ковша хлебали.
И как-то наткнулись они на огромный гроб. Говорит Святогор, давай посмотрим, для кого он приготовлен, и оказался тот гроб как раз впору Святогору: лег в него богатырь, закрыл себя крышкой, сошлись края и срослись вместе. Так в театре или на съемочной площадке бывает; стоит гроб и ложится туда всякий, кому не лень, и для многих все плохо заканчивается. Плохо и для Святогора тот день кончился, упокоился он в гробу для него предназначенного.
Как не старался Илья его освободить - все напрасно. Вышло время Святогорово. Так сам себя и схоронил. Но перед смертью дунул на Илью богатырь, силу свою передал, да меч-кладенец ему завещал.
Лежит на печи Илья Муромец, печалится о старшем брате, брагу пьет, слушает радио сарафанное, да и обычным не брезгует, старается в курсе всех дел быть. Так и узнал, что плохие времена настали в Киеве, не слышно более звона колокольного, засел у князя во дворе Идолище поганый, а самого князя на кухню сослал, обеды ему готовить.
"Отчего же это такое! - думает богатырь. - Только Змеев (Тугарина с Горынычем) одолели, теперь вот Идолище объявилось, да не простое, а поганое". Не стерпел Илья такого поругания, слез с печи, в Киев направился.
Встретил по дороге калика перехожего: снимай, говорит тому, одежду, чтобы не признало меня Идолище. Взроптал было калика, не хотел одежку отдавать, но когда Илья пригрозил бока ему намять, то смирился, да еще отдал ему шляпу греческую да клюку подорожную.
Добрался богатырь до княжеского терема, а там слуги злого Идолища смеяться над ним стали, невежей обзывают. "Сговорились они, что ли, невежей меня прозывать, - возмущается Илья, - то Алешка пустоголовый так называл, теперь эти аспиды..."
Входит грустный, а Идолище уже с порога обещает голову ему оторвать, и для начала метнул в него острый нож. Но не знал он, что не впервой Илье с ножами справляться, отмахнул тот его шапкой греческой.
Усмехнулся Идолище, спрашивает: "Не видал ли ты, калика, богатыря Муромца?" - "Как не видать, видел как тебя, лицом на меня похож, и рост такой же". - "Не велик удалец, - смеется поганый. - А скажи, по многу ли ест зараз, сколько пьет?" - Отвечает калика Илья: "Ест по три калачика, пьет зелена вина по жбанчику". - "Дрянь он, ваш богатырь. Вот я быка в полдник съедаю, да три ведра выпиваю!" - Теперь Илья усмехается: "Была у моего батюшки корова обжорливая, раз объелась, да и лопнула. Как бы с тобой, Идолище, такого не случилось".
Запустил богатырь шапкой греческой в поганца Идолище, ударился тот головой о стенку, проломил ее. Тут и для клюки работа нашлась, а под конец и Святогоровым мечом воспользовался - отрубил супостату голову, а потом за его слуг принялся.
Покончив же с неверными, идет на кухню. "Хватит, - говорит, - князь, супы поганому варить. Разобрался я с недоумком!"
Обрадовался князь, вздохнул с облегчением, восклицает: "Хорошую ты мне весть принес, Илюша!"
Почетом окружили богатыря, зелена вина поднесли, тот пьет, не морщась. А попов сын прощения просит, чтоб забыл Илья его речи глупые и к себе за младшего в команду взял. "Чего нам делить да старое вспоминать, - отвечает Муромец, - будем мы с тобой и с Добрыней на заставе стоять, землю русскую от поганых защищать". Обрадовали эти слова князя Владимира. И пошел тут у них пир горой.
Новость же плохая впереди ждала.
А на том пиру с Ильей рядом друг его сидит, Дунай Иванович, лицом видный, силы отменной, храбрости великой, Златоустом прозванный за речи кудрявые да складные. Веселятся друзья, пиво пьяное пьют, а и что покрепче. Немало деньков провели они на заставе, охраняя покой сограждан своих, врага коварного высматривая.
Вспомнился им другой пир, когда князь еще в холостяках ходил. С утра до ночи пировали в то время - зелено вино рекой лилось, только успевай закусывать калачиками крупитчатыми.
И вот тогда обратился к витязям князь Владимир:
- Все у меня есть, только княгини нет. А хотелось бы...
Запустил руку в кудри, голову чешет, смотрит на гостей внимательно, речь продолжает:
- Да, хотелось бы... И чтобы умна была, пригожа, статью вышла, гостей умела приветить... Кто сосватает мне такую - орденом награжу, казной не обижу, недвижимостью одарю.
Тишина повисла в гриднице, мухи жужжат, пироги и печенье атакуют. Встал тогда витязь старый, Пермила Иванович. "Знаю я, - говорит - лань такую златорогую. Отец ее - литовский король, а имя ей - Апраксия. Всем твоим подсказкам отвечает. Пусть Дунай Иванович за ней едет, он там человек свой, три года в конюхах служил у короля, еще три года в ключниках, а уж потом и в стольники вышел. Посылай Дуная!"
С места насиженного поднимается Дунай Иванович и говорит:
- Хоть и ответственность большая, но берусь послом быть, сослужу службу князю нашему.
Налил тогда Владимир чару Дунаю в полтора ведра. Тот выпил, не поморщился, только огурчик маринованный в рот закинул.
Не просил Дунай ни казны у князя, ни дружины, взял себе в товарищи Добрыню Никитича, пару плеток шелковых захватил, да и в путь отправились.
Как увидел король литовский Дуная, подумал сразу, что тот обратно на службу к нему поступить желает, а как узнал о цели его приезда, то не по нраву ему пришлась просьба княжеская, не захотел дочь отдавать, загоношился, характер стал показывать, ругаться неприлично начал, обозвал Дуная деревенщиной, а князя Владимира лапотником. До того дошел, что хотел псов на Дуная с цепей спустить и в погреб того кинуть.
Рассердился на такой прием Дунай Иванович, призывает Добрыню на помощь. Тут и разгулялись молодцы, разгорелись сердца богатырские, силушка выхода ищет. Ну и распатронили они к чертям собачьим гридницу королевскую - пятьсот псов на месте уложили, да вдобавок - семь тысяч подданных.
Испугался король, мечется как ошпаренный, не знает как ему Дуная с Добрыней унять. А когда угомонились наконец богатыри, то речь стали держать перед Апраксией, а ту и просить не надо, сама к лошади бежит, говорит, скорей доставьте меня к князю Владимиру, три года о нем только и думаю. Ну, и само собой, казну королевскую с собой прихватили,тридцать телег засыпали каменьями драгоценными, лучших слуг забрали - все пригодится в княжестве Киевском - и поехали по чистому полю к стольному граду, плетками поигрывая да песенки распевая.
А по пути в Киев сразился Дунай со старшей дочерью короля литовского Настасьей, победил ее и в жены взял.
Славное было времечко!
Что ж, попировали, повспоминали, да и разъехались по домам. В отпуск заслуженный отправил князь Илью, а Дунай к молодой жене навострился.
Только скоро скорбную весть донес до Ильи Муромца знакомый гусляр, к богатырю зашедший, вина чару выпить перед дорогой долгой в Киев-град.
Поднес ему чару Илья и говорит:
- Много ты по белу свету ходишь, песни про богатырей ладные складываешь, знаешь все про всех. Скажи, давно ты видел друга моего любезного, славного богатыря Дуная Ивановича? Да поведай мне, как он поживает?
- Плохо, - отвечает гусляр, - умер напрочь товарищ твой.
- Вот те на! - воскликнул Илья. - Как же вышло так?
И рассказал ему гусляр историю горькую.
- Поспорили как-то на пиру Дунай с Настасьей, кто из лука стреляет лучше. Состязание устроили в чистом поле. Вот только ничего хорошего из этого не вышло. Впилась стрела, что змея лютая прямо в темечко Настасьино. Убил ее Дунай Иванович по неосторожности вместе с ребеночком неродившемся. И так тошно ему сделалось, что бросился на острый нож и дух испустил.
- Суицид проклятый! - вскричал Илья. - Проник микробом заразным в ряды богатырские. Вот и Сухмантий Одихмантьевич разбередил раны себе и кровью истек. Святогор сам себя в гроб уложил. Поредели наши ряды...Что же творится в княжестве Киевском!
Расстроился Илья, застонал тяжко от огорчения, вылилась из глаза правого слеза богатырская, и той слезой всю округу затопило на много дней.
Прознал о том и князь Владимир, помрачнел лицом и говорит жене своей Апраксии:
- Дурную новость вестник мне принес. Нет больше на белом свете богатыря Дуная Ивановича. А ведь сколько еще пользы земле русской мог принести, сколько нечисти порубать да плеткой шелковой покалечить, сколько сирот и вдовиц защитить! Не случилось... Из-за бабы... Разве можно так? Пошто?
Вспыхнула огнем бенгальским Апраксеюшка, воскликнула разобиженная:
- Жили они как сокол с соколицей. Не пережил богатырь подругу верную!
Брызнула слезой, - и выбежала опрометью из горницы.
- Дура! - бросил князь беззлобно вослед ей. Но задумался.
