И вдруг сквозь шум водяных струй она услышала телефонный звонок.
– Настя! – забарабанила в дверь бабушка. – Настенька, это Наташа! Что-то срочное! Она тебя давно разыскивает. Звонила на твой сотовый, но он не отвечает. Она кричит, не пойму что. Иди скорее!
Обмотавшись полотенцем, Настя выскочила из ванной и схватила трубку. Я же забыла ей перезвонить, подумала она, наверно, не дождавшись, Натка стала меня разыскивать. Надо срочно придумать какую-нибудь отговорку.
– Настя! – Голос подруги был полон страха. – Настя, у вас дома что-то случилось! Твоя мама кричит, ужасно кричит! Я тебя не дождалась, пришла к вам, а у вас под дверью соседи собрались, не знают, что делать. Хотят дверь ломать. Настя, приезжай скорее!
– А что она кричит? – Настя взмокла от ужаса. Неужели Вадим сказал матери… про них? Нет, он не мог, тут что-то другое.
– Не знаю. Кричит и все. Настя, умоляю, приезжай! Я скажу, что ты едешь, а то они собираются слесаря звать.
– Скажи не надо, мы едем. Минут через двадцать будем.
Тем временем бабушка уже бежала в гараж к деду, возившемуся с машиной. Хорошо, что тот успел поменять спустившее колесо. Настя не помнила, как они доехали. Когда она взлетела на свой этаж, за дверью было тихо. Соседи разошлись, только перепуганная Наташка дожидалась ее, сидя под дверью. Дрожащими руками Настя повернула ключ и влетела в квартиру, следом торопились бабушка с дедушкой.
Мать лежала на полу. Глаза ее закатились, губы были до крови искусаны. Наклонившись, Настя увидела, что она в глубоком обмороке. Вчетвером они подняли ее и перенесли на диван. – Нашатырь есть? – быстро спросила Наталья. Настя отрицательно покачала головой. – Тогда холодной воды, – приказала подруга, растирая матери виски. После того, как Наташа побрызгала ей на лицо холодную воду, мать открыла глаза.
– Настя, он ушел, ушел! Ушел к этой шлюхе! – сразу закричала она, приподнявшись на локтях. – Он нас бросил, бросил! – Тут глаза ее закатились, и она бессильно повалилась на диван.
– Мама, мамочка! – затрясла ее Настя. – Кто ушел, куда? О чем ты?
– Отец! – Мать снова открыла налитые кровью глаза. – Ушел к этой рыжей шлюхе, шлюхе! Ходила к нам в дом, я ее принимала, кормила! У-у, паскуда!
– Галочка, доченька, о ком говоришь? Кого ругаешь? – вмешалась бабушка. Настя тем временем показала подруге глазами на дверь. Та понимающе кивнула и вышла.
– Эта рыжая Соловьева. Шлюха! В институт наш перешла – чтобы трахаться с ним! – Голос матери был полон такой ненависти и муки, что у Насти поползли мурашки по коже. – Он ее драл, драл! Теперь она с брюхом! Ребенок у нее будет, видите ли. Он там нужнее! Подонок! А ты знала, знала? – вдруг набросилась она на Настю. – Всегда с ним секретничала! Знала, небось, что он с ней путается, и молчала, подлая?
−Мамочка, нет, нет! − захлебнулась слезами Настя.
– Галина, что ты несешь? – не выдержал дедушка. – Стыдись! Ведь это твоя дочь! За что ты ее черным словом? При нас – твоих родителях! Здесь я, отец твой, постыдилась бы!
– А-а-а! – еще громче завопила мать, выпучив глаза. – Это я должна стыдиться? А не он? Вы все за него, все! Все против меня! Убирайтесь, вон, вон! – Она попыталась вскочить, но силы покинули ее, и она снова упала на диван.
– Прекрати реветь! – вдруг топнула ногой бабушка. Настя никогда не видела ее в таком гневе. – Сама его выбрала! Все красивого хотела, русского? Как Русланчик тебя любил, – зачем ему отказала? Вот и получила! И не гони нас, сами уйдем! Пойдем, Артурчик. Не думала я, что доживу до такого. И ты, внучка, пойдем с нами. Пусть полежит, подумает. Ишь, ребенка какими словами позорит, бесстыдница!
– Идите, идите! Все убирайтесь, все! – Мать с неожиданной силой вытолкала Настю из комнаты и заперлась. Настя растеряно осталась стоять в прихожей.
– Ба, я не пойду, – сказала она Зарочке. – Вы езжайте, а я папе позвоню, может, это неправда? Я вам потом перезвоню. Боюсь ее одну оставлять, вдруг она с собой что-нибудь сделает.
– Ничего не сделает! – жестко возразила бабушка. – А сделает – значит, на то божья воля. Ты не отчаивайся, внученька, у тебя своя жизнь. Лучше поехали с нами, пусть сами разбираются. А то – позвони отцу и приезжай.
– Ладно, вы езжайте, я перезвоню. – Насте хотелось, чтобы они поскорее ушли. Ей не терпелось связаться с отцом и все выяснить, – может, они с матерью просто поругались, а той привиделось бог знает что. Кроме того, у отца был ключ от комнаты, за которой вдруг стало подозрительно тихо.
Отец отозвался сразу. По его виноватому «Настенька» она поняла, что все правда. Она не стала слушать слов оправдания, бросила трубку. Теперь у нее не стало и отца. Она разом потеряла двух самых любимых людей − и очутилась в состоянии свободного падения. Она падала в бездну, и ей не за что было ухватиться.
Без чувств, без мыслей она долго стояла под дверью материнской комнаты. Ее била нервная дрожь, зуб не попадал на зуб. Мобильник на полу что-то кричал отцовским голосом, но она не реагировала. В открытую дверь квартиры тихо проскользнула Наташа, подошла к ней и крепко обняла. Тогда Настя очнулась.
− Все правда, − сухим голосом сказала она. − Он ушел к Соловьевой. У меня больше нет папы.
Она опустилась на пол и безутешно заплакала.
− Настя, что с Галиной Артуровной? − затормошила ее подруга. − Да перестань ты реветь, пока и без матери не осталась. − Она подергала запертую дверь. − Настя, там что-то плохое! Я побегу за соседями, а ты говори с ней, может, отзовется. Кричи что-нибудь.
Когда они взломали дверь, мать опять лежала без сознания, − рядом валялся пустой пузырек из-под нош-пы. На ее губах пузырилась пена.
− Отравилась! Пятьдесят таблеток! − закричала Наталья. − Надо срочно «Скорую», через час будет поздно! Настя, вызывай, а я позвоню маме, пусть готовятся к промыванию желудка.
Дальнейшее Настя помнила плохо, − все было, как в тумане. «Скорая», носилки с телом матери, ее безвольно раскачивающаяся голова, больничный коридор и тупое ожидание − все слилось в поток беспредельного несчастья, в котором она тонула с сознанием, что спасать ее некому. Еще утром у нее были папа и мама, любимый человек, состояние полной защищенности и планы на будущее, − а сейчас разом все рухнуло.
Подошла Наташа, присела рядом. − Сказали, жить будет. Но состояние пока тяжелое. Лежит под капельницей. Настя, ночуй сегодня у меня. Ну что ты дома одна будешь, − еще сама свихнешься.
− Нет, я лучше с мамой посижу.
− Она в реанимации, тебя туда не пустят. Ей не меньше трех дней там лежать − и то по состоянию, а может, и больше. Поехали ко мне.
Но Настя отказалась. Ей вдруг захотелось побыть одной. Она поняла, что теперь долго будет одна, может быть, всегда, если мамы не станет. Ей потребовалось прочувствовать это состояние, чтобы решить, сможет ли она в нем выжить.
Отца она вычеркнула из своей жизни сразу и бесповоротно. Материнская прямота и бескомпромиссность, привитая ей с детства, не позволили даже допустить мысли о попытке понимания и прощения. Он предатель, он предал ее и маму, разрушил самое святое, что казалось монолитом – их семью. Лучше бы он умер, − тогда можно было бы продолжать любить его, плакать по нему. Если мама умрет, она пойдет в церковь и попросит Бога, чтобы он наказал их, отца и Ляльку, наказал сильно-сильно, как только может.
Он лгал им с мамой и лгал уже давно. Еще тогда, осенью, когда спешно уехал, оставив их собирать урожай, − и на Новый год, и позже. Как они были слепы! Они всегда верили каждому его слову. Потому что любили его. Папа, ты же всегда учил меня не лгать. Говорил, что ложь унижает человека. Как же ты мог так унизить себя самого?
Папа, ты же любил нас: и меня, и маму. Помнишь, как ты носил ее на руках, как вы обнимались и целовались? И меня любил − очень сильно, я же помню. Как же можно после такой любви нас бросить?
Наверно, это все она, Лялька. Так вот в кого она еще тогда была влюблена. Он столько раз отвозил ее домой на своей машине, наверно, она тогда его к себе и заманила. И все позволила. Как же она, Настя, была глупа! Вешалась ей на шею, целовала, делилась всем.
Теперь Соловьева беременная. От моего отца. Какая мерзость! Мерзость, мерзость! Господи, покарай их!
Так мысленно молила Настя, бредя домой в свою опустевшую квартиру. Наташа хотела ее проводить или даже остаться на ночь, но Настя отказалась, заверив подругу, что никаких глупостей не наделает. Отворила дверь, зажгла свет. Прошла в комнату родителей. Постояла у шкафа с вещами отца. Потом вытащила из кладовки большой чемодан, сложила туда его одежду. Зимнее пальто не поместилось, пришлось его свернуть и положить в большой кулек. Все это она вынесла в прихожую. Отцовских документов нигде не было, наверно, они были в машине. Машину он теперь заберет, − пришла в голову мысль, − ну и пусть. Компьютер, наверно, тоже. А квартира? Может, захочет ее разделить, ведь ему надо где-то жить. Хотя, у Соловьевой есть своя, ей богатенький папа купил, она хвасталась. Может, он оставит им с мамой хотя бы квартиру?
Но как в ней жить − без него? Невозможно представить.
Зазвонил мобильник. Ткнув нужную кнопку, она его вырубила и отключила розетку городского. Мама не позвонит, а больше ей никто не нужен.
Всю ночь она пролежала с открытыми глазами. Слез не было. Она всматривалась глубину своего несчастья и не видела дна. Только под утро она слегка забылась неверным сном, из которого ее выдернул длинный звонок. Она взглянула на часы. Было шесть часов утра. Звонили в квартиру. Мама! − вспыхнуло в мозгу, и она одной сорочке кинулась к двери. Но за ней оказались бабушка с дедушкой.
− Почему не работает телефон? − хором закричали они. − Что у вас тут?
− Телефон я отключила, − хмуро ответила бледная, как мел, внучка, − мама в больнице. Заходите, чего вы стоите на пороге?
− В больнице? Что с ней?
− Отравилась. Выпила целый пузырек но-шпы.
− Отравилась? Ах, негодница! − всплеснула руками Зарочка. − Все-таки отравилась! В какой она больнице?
− В центральной городской.
− Поехали, Артурчик. Отравилась! Грех какой! Девочку одну захотела оставить. Вот я ей задам!
− Ба, она в реанимации, вас туда не пустят. Не меньше трех дней там будет. Мне Наташа скажет, когда ее переведут в палату.
− А где Олег?
− Наверно, у своей новой жены. Все правда, ба. Он нас бросил.
− Где она живет, знаешь?
− Нет. − Настя и в самом деле не знала, где живет Лялька, знала только, что где-то рядом с институтом. − А зачем вам?
− Как зачем? Поговорить! Пристыдить его! Может, одумается.
− Не одумается. Она ребенка ждет.
− Ребенка? А ты что, котенок? У него семья, дочь! Он такой пост занимает! Должен чувствовать ответственность!
− Ба, это бесполезно. Даже если он захочет вернуться, мама его никогда не простит. Но он не
