- Революционный Террор на повестку дня! Са ира! Я только что из Конвента!, - рычащий низкий голос заставил всех вздрогнуть.
На пороге кабинета гражданина Анжельбера возник колоритный санкюлот, опершись о дверной косяк, он обвел взглядом присутствующих, самого Анжельбера и троих санкюлотов, вскочивших с мест от его неожиданного возгласа. Его мрачная физиономия светилась свирепым весельем.
Хозяин кабинета, раздраженно сверкнув глазами, поднял голову от документов, но его реакцию опередил один из санкюлотов:
- Жако, ты точно бешеный! Спокойнее, сейчас не штурм Тюильри и мы не враги народа! Мы знали об этом решении Конвента. Вот то ли дело твой приятель Жюсом, один из первых влез в окно Тюильри на втором этаже и, увидев насмерть перепуганных аристократок, приветствовал их на свой манер, снял красный колпак и отсалютовал пикой: «Привет, девчонки!»
Послышались смешки, история была у всех на слуху.
- Можно подумать, Пьер, что ты не рад этому решению Конвента! А ну вас..., - с трудом подавив готовое вырваться ругательство, мрачный Жак Арман махнул рукой и тяжело опустился на ближайший стул.
Хозяин кабинета решил, наконец, вмешаться, бросив на стол шляпу с трехцветной кокардой, холодно, и резко прервал он бурчащих и пререкающихся товарищей:
- Граждане, если вы не успокоитесь, я попрошу вас всех убраться вон. Ладно, у Армана бешеный темперамент, но гражданин Кенель... и ты Андрэ... тебя Жанно Мариньяк это тоже касается. А между тем, я собрал вас по делу, а не ради хорошей компании... Ждём гражданина Лапьера, он разъяснит наши новые задачи.
Худощавый и среднего роста, бледный, с продолговатыми рысьими глазами зелёного цвета, с гладкими и длинными тёмными волосами, Жером Андрэ Мари Анжельбер был членом парижского Якобинского клуба, юристом по образованию и уроженцем Арраса.
Сейчас он ждал появления своего товарища и коллеги, агента Общественной Безопасности гражданина Лапьера.
На календаре 19 фрюктидора II года Республики (5 сентября 1793 года по стилю «старого режима» или по «рабскому» стилю).
Что же происходило в это время?
В Париже все хуже со снабжением продовольствием. С августа идет борьба депутатов от фракции «умеренных» с представителями санкюлотских секций. Около продуктовых магазинов и лавок растут очереди. Санкюлоты, бедные парижане настроены крайне нетерпеливо и воинственно.
Напряженность утроилась, когда 2 сентября в Париж пришло страшное известие о сдаче жирондистской администрацией Тулона английским интервентам.
Утром 4 сентября началось... На бульварах, в Пале-Ройяле собираются огромные толпы санкюлотов: рабочих и ремесленников, нищих и безработных, нередко среди них мелькали чиновники военного ведомства. В качестве агитаторов выступали ультра-левые республиканцы, радикалы Эбера и Венсана.
Представители от рабочих Парижа направляются в городскую Ратушу, к представителям Парижской Коммуны:
«Примите меры к тому, чтобы проработавший целый день и нуждающийся в отдыхе рабочий не был вынужден терять ночь, стоя в очередях за продуктами для семьи...»
Но уже на другой день здание Конвента окружают санкюлоты. Депутация от Коммуны, во главе с Шометтом и Эбером является перед Конвентом.
Они выдвигают петицию, главное в которой, требование создание особой «революционной армии», которая должна отправиться в провинции, в сельскую местность, с целью реквизировать излишки продовольствия.
При армии, как требовал Шометт, должен был находиться свой трибунал с гильотиной. Он должен был карать скупщиков, спекулянтов. Санкюлоты, простые малограмотные люди, свято верили во всесилие гильотины, как средства разрешения социальных трудностей и политических конфликтов...
А что депутаты Конвента? Их мнения вначале разделились, Эбер и его люди были готовы оказать поддержку революционным массам, робеспьеристы видели в этом движении радикалов некую провокацию врагов Республики, люди из окружения Дантона вдруг заговорили о том, что Республика скатывается в диктатуру Комитетов.
Конвент принял требование Коммуны о создании революционной армии. Но формирование ее шло иначе, чем рассчитывали санкюлоты: набиралась только в Париже, но не в провинциях, не по всей стране, ей не был предоставлен свой трибунал с гильотиной. И задача этой революционной армии сводилась в общем подавлении контрреволюции, но не в изъятии продовольствия у богачей и спекулянтов.
Да, Конвент шел на определенные уступки санкюлотам, но контроль и власть оставлял за собой. В то время, как Коммуна требовала террора именно социального, террора против сверх-богатых, нуворишей, этих новых аристократов...
Когда депутация от Якобинского клуба появилась в Конвенте 5 сентября 1793 и объявила: «Поставим Террор на повестку дня!» было уже ясно, что речь шла о политическом терроре против роялистов и уцелевших представителей Жиронды, но не о терроре социальном против богатых, от него якобинцы всё-таки сумели уклониться...
- Привет и братство!
В комнату пружинящим уверенным шагом вошел подтянутый мужчина средних лет, перепоясанный трехцветным шарфом. Это и был так долго ожидаемый гражданин Лапьер.
Спокойно и четко изложил он гражданину Анжельберу и его подчиненным план Комитета Общественной Безопасности.
- Британские секретные службы, а также роялисты часто использовали сведения, полученные от некоторых небезупречных в идейном и моральном отношении республиканцев с помощью подкупа и шантажа, проникая нередко в самые кулуары Конвента, ставя под угрозу нашу национальную безопасность.
Республиканцы теперь также активно начнут принуждать к «сотрудничеству» некоторых нужных им лиц из находящихся в тюрьмах аристократов, роялистов, начнут засылать своих агентов под видом «бежавших от революции эмигрантов» в Лондон, в Вену, хоть в Петербург, туда, где они будут в данный момент особенно нужны. Гарантией от предательства нам будут служить их личные затруднения и семейные обстоятельства, к примеру, в качестве заложников у нас останутся члены их семей.
Учитывая психологию «галантности», свойственную этим защитникам «трона и алтаря», нами часто будут использоваться молодые женщины, к ним, в роли «несчастных жертв кровавой революции», - тут по губам гражданина Лапьера скользнула легкая усмешка, - должно быть несколько больше доверия, чем к мужчинам.
Их заинтересованность в сотрудничестве и гарантия будут состоять в том, что их близкие останутся живы и по выполнении агентом своего задания, мы закроем глаза на их выезд из страны. Через некоторое время я представлю вам таких роялисток, сестёр де Марбёф.
Гражданин Анжельбер, вы... мы должны суметь убедить своих подопечных, что их деятельность послужит нашей стране, они обязаны вспомнить, что являются француженками, а не только дворянками и роялистками. И не думайте, пожалуйста, что это будет легко. А теперь, я попросил бы вас, граждане, оставить нас наедине с гражданином Анжельбером.
Оставшись вдвоём, Лапьер присел напротив Анжельбера, тонкое лицо сделалось озабоченным и сумрачным:
- Могу пока сказать следующее. Это две молодые девушки дворянки, задержаны с неделю назад. Арестом они обязаны бдительности гражданина Мариньяка, теперь он будет работать с нами. Девицам он известен, как Жанно, кучер-санкюлот, который вез их от самой швейцарской границы до Парижа. С документами у них всё в порядке, обе значатся как буржуазки, состоятельные гражданки Швейцарии, уроженки Женевы, все печати, подписи подлинные. Придраться не к чему.
Анжельбер, молчавший до сих пор, вдруг прервал Лапьера:
- С чего вы решили тогда, что они роялистки и дворянки?
- Слушайте дальше, Жером. Когда проезжали мимо Лиона, над мятежным городом был поднят белый флаг с бурбонскими лилиями, старшая из девиц, сказала, обратившись к младшей, была видимо, уверена, что их не слышат: «Я рада, что в городе наши, сначала Лион, затем Тулон, Бордо, а будет Божья помощь, дойдут и до Парижа»... Это во-первых. Во-вторых, между собой, девушки иногда говорили на иностранном языке, Жанно удалось запомнить на слух всего несколько слов и они были идентифицированы, как русские. А вот это уже отдельная тема. Причем здесь Россия? В-третьих, по приезде в Париж, через три дня стали искать добротный дом, по их словам, хотели купить и поселиться здесь, и нашли особняк...»
- Обеспеченные гражданки, почему же им и не купить дом? В чем же дело, Лоран?
- «Жером, они выбрали особняк старого роялиста, считающегося погибшим, в последний раз его видели в дни сентябрьских убийств прошлого года... графа де Марбёф. Больше того, они осторожно расспрашивали у соседей о судьбе бывшего хозяина дома.
И наши красотки также «гражданки Марбёф», даже фамилию не потрудились изменить, только «де» вежливо убрали, а толку?
Приехали со стороны Швейцарии, значит эмигрантки, почему между собой могли говорить по-русски, что они ищут в революционной Франции, от которой им стоило бы держаться подальше, тем более что потеряли в самом Париже? Узнайте как можно больше, Жером, об этом господине де Марбёф и его родственных связях.