Вот живёшь себе - и не задумываешься над тем, что вокруг тебя многое может совсем не соответствовать твоим, да и далеко не только твоим обычным представлениям о жизни, о мире, в котором ты существуешь.
Прошла неделя - и я не хочу уже верить в те события, участником котрых оказался не по своей воле.
Читаю - и не верю, а могло ли такое случиться с кем бы то ни было?
Так и просится по прочтении отписать: "...будто Вы сочинили сочинение в котором изволили изложить не весьма существенные идеи на щот людей и их первородного состояния и допотопного бытия..."
Дорога эта, будь она трижды неладна, опостылела так, что дальше некуда. Поздняя осень, и этим всё сказано. Дождь, переходящий в снег, покрывает полотно дороги тонким слоем, и вода, застревая в снежной кашице, не может скатиться и стоит в колеях, оставленных ранее проехавшими машинами. Лучшей смазкой могло бы стать только разлитое масло. Едешь в постоянном напряжении. Шея и околошейные мышцы спины затекли так, что при каждом движении чувствуешь боль. Уставшие глаза слипаются: встать пришлось ни свет, ни заря, иначе за день по такой погоде не успеешь проскочить эти проклятые восемьсот с гаком вёрст. Пальцы рук, сжимающие "баранку", запотевают, то и дело приходится вытирать ладони о штанины джинсов.
С утра хоть машин было мало, и обгоны давались относительно легко. Теперь же я вынужден, ожидая достаточного пространства на встречной полосе, иной раз отсиживаться за чадящими фурами или автобусами минут по десять. Ещё и жена лезет со своими советами, не понимая, что советы водителю могут только мешать. Хорошо ещё, если в хвосте фуры перед тобой нет машин, тоже собирающихся совершить обгон. А если перед тобой за рулём женщина, пиши – пропало. Будет полчаса дёргаться, высовывая полкорпуса машины на встречку, не решаясь на обгон и не давая возможности произвести его тем, кто едет сзади. Бедные уши жены! Как бы мы ни уважали женщин, трудно не признать, что отслеживать интересы других водителей у женщин, как правило, не хватает внимания.
Только я совершил очередной обгон, обойдя по встречной полосе переполненный автобус, набитый «челноками», кимарящими в обнимку с безразмерными полосатыми «мечтами эмигранта», как вдруг менее чем в сотне метров передо мной с правой обочины, оставляя за собой жирный рыжий глинистый след, выкатил трактор с разбитым мотающимся из стороны в сторону прицепом. Как мне удалось сманеврировать на глине и снегу, не задев встречный грузовик, я сам не понимаю. Господь пронёс.
Но вот впереди показалась долгожданная развилка, левый луч которой уходит на Ефремов, самый пахучий из известных мне городов. Мне – туда. Зловоние в этом городе производят два завода – «Витаминный» и «Синтетического каучука». Выбросы в атмосферу положено сжигать, но делается это крайне редко. Идёшь по городу – нос с непривычки хоть мокрым платком прикрывай!
Но мне всё равно – туда. Там у нас есть место, где можно немного передохнуть.
Переехал мост через Красивую Мечу, чуть поднялся в горочку. Слева – рынок. Как не зайти! Припарковал машину в нескольких метрах от ворот и – внутрь. Картошка, яблоки… Не хуже, свежее, да и подешевле, чем в Москве. Огрузив руки сумками, мы с женой направились к машине.
Но, возвращаясь, я заметил в нескольких метрах от нас странную сценку. По торговым рядам шла цыганка, наводя оцепенение на всех окружающих. На вид ей было лет двадцать, не более. Это была не просто цыганка, каких много по всей России. Это была "профессиональная" цыганка, со всеми прилагающимися к этому атрибутами и приёмами поведения. Пёстрая, нарочито грязная одежда, стянутый на волосах шёлковый платок, многочисленные мониста и перстни, увесистые серьги, сверкающие «брюликами» на червонном золоте, и, конечно же, грудной ребёнок на руках. Она проходила по рядам, даже не глядя на тех, кому протягивала свободную смуглую руку. Собираемая дань мгновенно исчезала в широких складках её просторных юбок, и рука снова и снова тянулась к очередным торговцам. Вниманием профессиональной рекетирши не остались обойдены даже дряхлые старушки в потёртых пальто, пытавшиеся продать связанные вручную тёплые носки или что-то из домашней утвари. Каждый беспрекословно перекладывал помятые купюры в не отличающуюся чистотой наглую алчную длань мытарицы.
Мы вернулись к машине. Погрузив купленное в багажник, сели в автомобиль. Я повернул ключ в замке зажигания, стартёр сделал несколько напрасных оборотов. Двигатель заводиться не хотел. Что бы это могло означать? Ничего подобного прежде за своей машиной я не замечал. Я повторил попытку с тем же успехом. И тут я заметил, что к машине быстрым уверенным шагом направляется закончившая обход рыночных рядов цыганка. Она встретилась со мной взглядом и деловито постучала в боковое стекло землистой костяшкой пальца. Я приспустил оконное стекло.
- Помоги, дорогой! Позолоти ручку! – звонко, напористо и нагло выплеснула цыганка.
Не отвращение даже, а неистовое омерзение, всколыхнувшееся предыдущим эпизодом на рынке, возмущённо пронизывало все клетки тела.
- Извини, дорогая, - в сердцах бросил я в ответ, - мне есть, кому помогать.
Закрыв окно, я нажал на педаль газа и снова повернул ключ. Двигатель взревел, и мы тронулись.
Не зрением, не слухом, а спиной и затылком я ощутил проклятия, посланные мне вслед цыганкой. Жутковатое оцепенение овладело мной. Не подавая вида, что нахожусь во власти подспудного страха, и не отдавая себе отчёта в производимых действиях, я продолжал разгонять машину на скользкой городской булыжной улочке, уходящей вверх. Скорость движения зашкаливала все допустимые разумные пределы, когда руль машины резко дёрнулся влево, в сторону встречной полосы, и послышался шипящий звук воздуха, вырывающегося из левого переднего колеса. Машина забирала влево, а навстречу, как назло, со скользкой горки нёсся КАМАЗ-бензовоз. Времени на раздумья не было. Грузовик неистово заревел, смещаясь к противоположному тротуару, но остановиться он физически не мог. Мне же тормозить было бессмысленно. Я изо всех сил дёрнул руль вправо, вдавив педаль газа в пол машины. Едва не задев за колесо КАМАЗа передним крылом, автомобиль выровнял-таки движение, и я смог сбросить скорость и остановиться у правого тротуара, смертельно напугав пешеходов. Колесо можно было выбрасывать. «Жигуль» не только «сжевал» резину шины, но на булыжном покрытии умудрился помять края диска. Благо, запаска в багажнике была приличной.
Я раскопал запаску под грудой багажа и, извозив в грязном снегу непослушные остуженные руки, заменил колесо. Дабы не засорять улицу, повреждённое колесо бросил в багажник, и мы тронулись дальше. Времени на отдых уже не оставалось, настроение было окончательно испорчено, и мы, покружив по улицам с односторонним движением, снова вырулили на трассу.
Как я помнил, километров через пять-семь, слева от дороги, должен был быть шиномонтаж.
Неторопливо и предельно внимательно, пытаясь максимально исключить возможность повреждения колёс в отсутствие запаски, я довёл машину до шиномонтажного вагончика, надпись на котором аршинными буквами уверяла: «Ш И Н О М О Н Т А Ж К Р У Г Л О С У Т О Ч Н О», и, выйдя к двери мастерской, в окошке которой на радость мне теплился свет, дёрнул за дверную ручку. Дверь, обшитая жестью, была заперта изнутри. Я постучал. Реакции не последовало. Постучал сильнее. Вновь – тишина! Борясь с отчаянием, я стал изо всех сил молотить ладонью по ледяной двери. Спустя несколько минут раздался скрежет отодвигаемого засова, дверь приотворилась, и в проёме показалась заспанная пьяная физиономия, возопившая: «Чево долбишь?!»…
С десятой или двенадцатой попытки монтажнику удалось разбортировать моё испорченное колесо. Опасаясь, что «неадекватный» мастер покалечит себя, я сам кувалдой выправил края искорёженного диска, ибо других дисков в вагончике не было, и вручил его «профессионалу» для дальнейшего монтажа.
Вернувшись к машине, я обнаружил в ней страшно замёрзшую жену, ведь, не ожидая столь долгой возни с колесом, я выключил двигатель. Настроение в машине от этого далеко не улучшилось.
Спустя минут сорок, если не больше, я получил-таки долгожданную запаску и двинулся дальше.
Около получаса я ехал, лелея надежду наверстать упущенное время, но липкие хлопья снега, залепляя лобовое стекло быстрее, чем «дворники» могли его очистить, не позволяли развить приличной скорости. И, как вскоре оказалось, это сослужило добрую службу.
Мой добрый и верный «Жигулёнок» снова резко бросило на «встречку», снова раздался свист вырывающегося воздуха, и снова мне пришлось укрощать автомобиль, потерявший управление.
Я снова заменил колесо. Это осложнилось тем, что рассыпался подшипник домкрата. А часа через два на следующем пункте шиномонтажа мне удалось разжиться хорошей запаской. И, как оказалось, не зря, ведь в полутора сотнях километров от Москвы ситуация вновь повторилась.
Прибыв глубокой ночью в Москву, мы не нашли в себе сил радоваться тому, что кошмар дороги уже позади, а мы живы и почти здоровы.
Всё бы – ничего, но в течение следующей недели «весёлая» ситуация с левым передним скатом возвращалась ко мне трижды, а потом – ещё два раза за месяц!
Но! "...Этого не может быть никогда, потому что если бы люди жили на луне то заслоняли бы для нас магический и
волшебный свет ее своими домами и тучными пастбищами..." А если бы цыганки были такими, как эта, половина добрых людей перебилась бы в авариях... А может, так оно и есть?..
Всё – позади. С тех пор колёса моих автомобилей не лопались на ходу уже много лет. Злополучную цыганку я вспоминаю всё реже. Но, как тогда, после дороги, так и теперь, по прошествии времени, более чем достаточного для осмысления произошедшего со мной на той осенней дороге, я думаю, что, знай я, к чему может привести мой ответ вымогательнице, всё равно я не смог бы ответить ей иначе.
Но теперь я всё же стараюсь избегать встреч с цыганками, а если это невозможно, отворачиваюсь и не отвечаю на их липкие приставания.
