ГЛАВА 3
Вкушая, вкусих мало меда, и се аз
К середине марта снег на улицах растаял. И только на газонах громоздились еще последние свидетельства зимы – прессованные сугробчики с черной глазурью поверх, иссеченные яркими клинками солнечных лучей.
Константин Сергеевич поставил последнюю точку в чистовом варианте рукописи. Сложил кипу в папку, крепко затянул тесемки, чтобы ни один листочек не совершил побег. Невольно подражая киношному Остапу Бендеру, положил папку на ладонь, словно взвешивая плоды своего трехмесячного труда. Папка была тяжела, и труды были тяжкими. Соленым и горьким был пот, пролитый за пишущей машинкой.
Долбя по клавишам по пять-шесть часов в день, он даже получил легкое сотрясение мозга. Впрочем, скорее фигурально выражаясь…
Он прошел по чужой территории, во всяком случае, не по своей привычной, отсюда страх, неуверенность, нелепые смешные подчас ляпы. Но все это уже преодолено, все позади. И вот она лежит перед ним, пухленькая папочка с машинописным текстом, четыреста двадцать страниц. Не так уж много для романа. Но если взять шрифт покрупней, то вполне приличная книга получится. Как раз для чтения в метро сгодится.
А что? Не будем ханжами. Да он, Чижиков-Пыжин, почтет за честь, если его книгу будут читать в метро. Люди скоротают время, и пусть им будет не скучно.
Теперь, однако, во весь рост стал вопрос, куда отнести заветную папочку, в которой в латентном виде находятся желанный теперь компьютер или какой-нибудь экзотический круиз. Какое издательство выбрать? Чтобы наверняка, пока настрой на победу не выветрился. Что-то Епишин говорил про какой-то «Скорпиунс» или как его там?.. Нет, не вспомнить. Надо позвонить Василию, и взять его за жабры – дескать, помоги другу.
Телефон Епишина отозвался не сразу, а покуражился вдоволь.
– Привет, Василий, это тебя Чижиков-Пыжин беспокоит.
– Привет, брат Чижиков! Что значит, беспокоит? На то мы и друзья, чтобы беспокоить…
– У меня тут ситуация такая… Короче, написал я одну вещицу. Теперь вот подыскиваю издателя…
– Так-так… почему подыскиваешь, а что со своим издательством? Порвал, что ли…
– Не хочу я туда идти. Мой вид у них вызывает идиосинкразию… Выработался что-то вроде рефлекса, как у Павловских собак. Слюноотделение начинается. Им плеваться хочется… Ты меня слушаешь?
– Пока слушаю. Но если ты и дальше будешь нести всякую чушь…
– Это не чушь. Мне нужно свежее издательство, где меня не знают, и отнеслись бы ко мне без предубеждений. Помнишь, ты как-то рассказывал, про главного редактора, как вы с ним вместе пили в «Петровиче»?..
– Ну, помню.
– Не мог бы ты рекомендовать меня… ему?.. Век тебе буду благодарен.
– Видишь ли, ему теперь самому требуются хорошие рекомендации. Выгнали его за пьянку… Вот такие дела, Чижиков.
– Что же мне тепереча делать?..
– Точно такие же слова произнес «жених» моей тетки, когда она ему отказала в 1959 году.
– Хорошая шутка, но я-то серьезно…
– Я тебе дам адрес редакции и попрошу нового шефа отнестись к тебе по-человечески. Я бы посодействовал вживую, но некогда, уезжаю во Францию, договорчик подписываю с издательством «Шерше ля Фамм» и надо поправить интервью, которое я давал «Пари матчу». Надо кое-что им объяснить. Сам знаешь, что для француза «бонжур», для русского – «пошел на х…й».
– Василий, ты настоящий друг! Записываю…
– Да, вот еще что… Ты какой-нибудь классический стишок из школьной программы помнишь?
– Что за вопрос? Конечно. А что?
– Да ничего. Потом, приеду из Парижа, поговорим.
* * *
Утром следующего дня Константин Сергеевич тщательно побрился, освежился своей любимой мужской туалетной водой «О’жэн», как это ни странно, выпускаемой еще с советских времён. Костюмчик типа «Эй-славяне!» примерил. Давненько он не надевал пиджаки, почитай уж года три. Все не было нужды, вернее, повода. Галстук еще вчера жена завязала, оставалось только надеть его на шею и осторожно затянуть петлю. Хм, двусмысленная фраза получилась. Надо будет куда-нибудь её вставить, привычно подумал писатель.
Волновался ужасно, кое-как поклевал, половину завтрака оставил на тарелке. Хорошо, что супруга была уже на работе, а то бы опять получил нагоняй, за то, что мало ест. Когда готовил кофе, случилась маленькая авария. Крышка сахарницы – проклятая скользкая пупочка! – вырвалась из пальцев и, скользнув по псевдо-мраморной доске разделочной тумбы, упала на пол. И, конечно же, разбилась. Раскололась аккурат на две части… нет, еще осколок. Черт побери!.. Ладно, это же не зеркало, посуда бьется к счастью. Значит, все будет о’кей!
В прихожей накрутил на шею новое кашне, подаренное дочерью на день рождения. Хотел было по привычке надеть куртку, но сходил к гардеробу и достал оттуда летнее пальто – так оно солиднее будет.
Новый портфельчик, специально купленный для похода в редакцию, дожидался в прихожей. Уже со вчерашнего вечера снаряженный папкой с рукописью, как пистолет новенькой обоймой.
Фуражку или шляпу надеть? Шляпу сейчас никто не носит, кроме Боярского, значит – фуражку. Нет, не гармонирует с образом интеллектуала. Пойду без головного убора, так художественнее. Взяв портфель и сунув под мышку старую рукопись, Чижиков вышел из квартиры.
Солнце слепило глаза и пригревало так, что, казалось, наступило лето. Ну вот, парился бы сейчас в шляпе. Чижиков пошел через двор, огибая лужи. На детской площадке трое парней играли в футбол. Ну, особо не разыграешься на таком пятачке. Просто пинали в ворота по очереди.
Константин Сергеевич увидел то, что и ожидал. Возле мусорных баков лежали парочка ящиков, сделанных из тонких дощечек. Писатель приоткрыл старую папку и поставил её на землю шалашиком. Достал зажигалку, прикрывая огонек, поджег краешек одного из высунувшихся листов. Сверху костерчик прикрыл ящиком. Сейчас же ветерок весело подул в щели, давая хорошую тягу. Пламя быстро охватило всю папку, а затем и ящик занялся.
Константин Сергеевич еще вчера замыслил это аутодафе. С прошлым надо расставаться легко, кажется, так говаривал какой-то герой. Вот так и надо поступать со всем, что тянет нас назад, не дает идти в будущее – резко, безжалостно и бесповоротно.
Почтив память преданной кремации рукописи, Чижиков бодро зашагал к выходу на улицу. Все же оглянулся. Пацаны бросили пинать мяч и собрались вокруг его костра. Пустили в ход второй ящик. Дети, усмехнулся писатель, огонь и вода – их стихия. Никогда просто так не пройдут мимо лужи или горящего костра.
* * *
В Кривополенном переулке, где располагалось здание редакции «Скорионуса», на удивление было полное безлюдье. Зато машин, приткнутых носом к тротуару, – не счесть. И все шикарные иномарки.
Константин Сергеевич с трудом протиснулся в щель между машинами, стараясь не запачкаться о грязные их зады. Шикарная, но грязная машина – это по-нашему. Чижиков вспомнил, как в детстве, у них в бараке, жила девчонка Наташка – идет в кино, бывало, губы накрасит, сандалеты модные наденет, а пятки грязные. Такой вот менталитет. Ничего не меняется по сути…
С изрядным усилием отворив тяжелую парадную дверь особняка, вошел в полутемный холл. Евродизайн на уровне западных стран Восточной Европы. Охранник походил лицом на постаревшего писателя Гарсиа Маркеса. Седоватые кучерявые волосы, алкогольные прожилки на щеках.
Что сразу бросилось в глаза – у стены на тяжеленном основании стоял манекен: торс и голова, довольно реалистически выполненная из какой-то синтетики. У манекена была всего одна рука, зато на взводе и в боксерской перчатке. Сам же торс, с помощью мощной пружины крепился к вертикальной никелированной трубе. Видимо, охранник, в бесклиентное время тренировался – отрабатывал удары на манекене.
– Добрый день! – мягко сказал охранник. Он был одет в пятнисто-зеленую униформу и казался вежливым моджахедом. – Вы к кому?
– Здравствуйте… э-э… к Виталию Альфредовичу…
– Вы спонсор или автор?
– А-а-автор, – Чижиков прочистил пересохшее горло.
– В таком случае вы должны пройти тестирование. Это займет немного времени…
Охранник прошел к себе за стойку и там уселся на стул. Теперь он походил на строгого экзаменатора.
– Ну-с, расскажите нам что-нибудь… из классики, к примеру…
Теперь стала понятна загадочная фраза Епишина, насчет классического стишка. Ну, что ж, у каждого барина свои причуды. У Виталия Альфредовича вот такая…
– Отрывок из поэмы «Мцыри», если позволите, – объявил Константин Сергеевич.
Охранник благосклонно тряхнул серебреными кудрями.
Чижиков-Пыжин скользнул взглядом по потолку, нашел опору в левом углу холла, и начал:
Немного лет тому назад,
Там, где, сливаяся, шумят,
Обнявшись, будто две сестры,
Струи Арагвы и Куры,
Был монастырь.
Из-за горы
И нынче видит пешеход
Столбы обрушенных ворот,
И башни, и церковный свод;
Но не курится уж под ним
Кадильниц благовонный дым,
Охранник, слегка приоткрыв рот, заворожено смотрел на чтеца. При этом в руках у него откуда-то появились четки, и он быстро-быстро перебирал бесконечную череду косточек.
И божья благодать сошла
На Грузию! Она цвела
С тех пор в тени своих садов,
Не опасаяся врагов,
3а гранью дружеских штыков.
– Про Грузию не надо, – перебил охранник, давайте сразу к делу.
Чижиков послушно включил у себя в голове быструю перемотку и вышел в разгар боя:
Ко мне он кинулся на грудь:
Но в горло я успел воткнуть
И там два раза повернуть
Мое оружье... Он завыл,
Рванулся из последних сил…
Охранник дернулся, как будто собственноручно всадил оружие незримому противнику в глотку и там провернул пару раз.
–
