Вечерние фантазии

И сейчас… Он сидел в расслабленной позе, вытянув ноги, и сосредотачивался. Важно было найти именно первые слова, чтобы задать нужную интонацию всему роману (а  о меньшем Валерий Павлович сейчас и не помышлял, что вы!), чтобы слова цеплялись одно за другое, плели, плели узорную нить предложения, чтобы потом, в часы отдыха перечесть всё это - и ахнуть; «Ах, прелестно, прелестно!».
    «Все семьи счастливы…»
    С богом!



Все эти дни Валерий Павлович ложился спать в час дня или около того и просыпался в семь вечера. Кофе, сигареты и вдохновение вкупе давали неплохие результаты. За четыре дня Милосердов написал большую часть задуманного.
    Наивно было бы предполагать, что из- под пера выйдет какой- нибудь шедевр мировой или, на худой конец, русской литературы . Но странное дело, ему стало безразлично все, кроме его работы.
    Сразу же после сна он, неумывшись, натянув на себя старенький халат, шел на кухню и заваривал целый литр кофе. Затем, без аппетита, можно сказать- с отвращением заставлял себя проглатывать что- нибудь съестное и садился за писанину.
    Сказать, что писалось легко - значит, ничего не сказать. Милосердов как бы уже механически водил пером по бумаге, еле поспевая за четко сформулированными в голове фразами. Помилуй бог! Какой план?! Все планы уже давно перечеркнуты бушующими в мозгу импровизациями!
    Это походило на лихорадочный бред сумашедшего. Полуодетый, с пожелтевшим от курения и кофе лицом, с глубоко запавшими черными глазами сидел Валерий Павлович за письменным столом и писал, писал, писал! А вокруг - на тахте, по углам, за торшером- стояли, сидели, лежали  о н и ! Братья, пряча за спину молотки, чинно расположились у двери. Поодаль, исчезая в полумраке коридора, тянулась вереница людей в лагерных робах. На полу млела какая- то девица, похожая чем- то неуловимым на Ленку. И везде - люди, люди… Старушки в белых платочках и черных одеяниях, полные мужчины, ребятишки- люди, люди кругом…
    Валерий Павлович облизнул сухие губы, оскалился, хихикнул чему- то своему, по - крысиному, зло.
    Спящая в кресле старушка тоже ощерила мелкие, наполовину выпавшие зубы, засмеялась, затряслась часто телом
    -Гуляла - то  как она, стерва! Все ж видели! – громким шепотом сказала старушка и - исчезла.
    Часы пробили девять вечера.
    Милосердов очнулся, посидел секунду- другую  замерев. Затем бросил ручку на исписанные листки, потянулся всем телом.
    Пора идти на «вахту».
    Он снял со стены полевой бинокль, давно и невесть откуда у него появившийся, выключил в комнате свет и пошел на кухню. Братья медленно, как бы нехотя расступились перед ним, поблекли, растаяли.
    Валерий Павлович устроился поудобнее у окна, положил руки с биноклем на подоконник, включил заранее приготовленный магнитофон и принялся за наблюдения, изредка нашептывая в микрофон об увиденном. Временами, заметив уж очень занятную сценку, он нетерпеливо елозил на стуле, хмыкал, закуривал, таясь, сигарету. А так - все время сидел спокойно, неподвижно,  н а п р я ж е н н о .


 Люди  в доме напротив жили себе - поживали, и не догадывались, что с них пишется, может быть, сама история, пусть даже областного масштаба! Вот такие вот дела!
  А Валерий Павлович продолжал «работать».



   «…Сергей Сергеевич, приняв ванну, запахнулся в желтый, привезенный из творческой командировке по Японии, халат и прошел в комнату.
     Теплый ветер врывался через распахнутую дверь балкона и полоскал багряных цветов штору. Золотились в солнечных лучах столбики пыли. Пахло таявшим снегом, свежестью. Пахло старыми книгами, блестевшими золотым теснением на стеллажах. Пахло хорошей парфюмерией, пахло лимонами и коньяком, хотя бутылка стояла закупоренной…
     Сергей Сергеевич вытер полотенцем влагу со лба, достал бокал в картинках, тяжело опустился в кресло и стал распечатывать бутылку.
     Звонок в дверь прозвучал резко, неприятно. Сергей Сергеевич не торопясь составил все обратно в бар, поплотнее  запахнул халат и пошел в прихожую.
     Долго и внимательно смотрел в глазок. В глазок был виден мужчина с мясистым простодушным лицом. Кожаная  кепочка… Взгляд безразличный, спокойный, куда то вбок…
    -Черт его знает, - сказал мужчина кому то невидимому, стоящему рядом. – Вечно этих жильцов дома не застанешь! Опять весь график…-
    Сергей Сергеевич отомкнул дверь, прервав мужчину на полуслове.
    -Здрасьте! – Второй тоже оказался в кепочке и очень сильно походил лицом на первого.
    -Здравствуйте, - строго сказал Сергей Сергеевич. – Вы  по какому делу?
    -Проверка телефонной сети, - опять недовольно ответил Первый. – Вечно вас дома нет! Идем, Алексей!
    -Что за проверка…- так же недовольно проговорил Сергей Сергеевич, пропуская их в квартиру. – Обувь снимайте, только что порядок навели.
    -Это мы быстро! – весело отозвался Второй. С кряхтением стянул кирзовые сапоги, подхватил черный дерматиновый портфель и прошел в комнату. – Где он тут у вас?
    -Вон, на журнальном столике. И в спальне- второй. – сказал Сергей Сергеевич… -Чего здесь проверять?.. Работает…
    -И почему не в резиновой обуви? – подумал он к чему- то про себя. – Дернет еще…
    -У этого аппарата восьмерка зае…
    Он не успел договорить. Сознание в одно мгновение потухло. Он даже не успел почувствовать боли: молоток раздробил череп на вмятые в мозг осколки. Разом брызнула в стороны кровь…»

    …Валерий Павлович выругался в сердцах, Братья, подхватив тело Сергея Сергеевича, волоком потащили его из комнаты.
    Эти, сверху, сегодня положительно решили его доканать своим ремонтом! Грохот несется уже с балкона! Что же это, в самом деле!.. Как здесь работать?! Последняя сцена!.. У- у, железнодорожники!..
    Он решительно встал, начал натягивать брюки. Звонок. Ну вот, теперь гостей черт несет!
    Нетерпеливо, с недовольной гримасой открыл дверь. На пороге стоял один из братьев Лушниковых. Валерий Павлович до того хорошо изучил его лицо в бинокль, что легко мог узнать и из тысячи подобных.
    Мысли забегали, заметались в голове. Милосердов медленно непроизвольно стал закрывать дверь. Мужчина придержал её ногой.
   -Проводку проверяем, - бросил он Милосердову и решительно прошел в прихожую.
   -Боже мой, да как же это?! – панически подумал Валерий Павлович и мелкими шажками почти отбежал от мужчины к кухне.
   -Ничего, мы быстро, - не обращая на него внимания сказал мужчина и крикнул во всё ещё
открытую дверь. –Алексей! Давай живее!
   В коридоре протопали шаги и в квартире появился брат- близнец, держа в руках коричневый портфель.
   -Разувайся, наследишь, приказал ему Первый. Сам же прошел в комнату обутым.
   -Почему обутый… и портфель коричневый…- по - прежнему, как в бреду, думал Валерий Павлович. – О чем это я?.. И магнитофон на кухне…  О чем это…Боже! Боже! Нож надо взять, нож! Скорей бы уж всё, всё кончилось!..
   -Хозяин, иди сюда! – крикнули из комнаты.
   -Пробежать через прихожую!.. В коридор!.. – запоздало подумал Валерий Павлович. Тело потеряло весомость, сделалось воздушным, ватным. – Быстрее1
   На самом деле, он едва- едва переставлял ноги. К тому же его уже поджидал Алексей.
   -Хозяин, тебя зовут, - проговорил он, а улыбка - наглая, понимающая, довольная! И портфель уже открыт!
   Ноги не слушались, но Валерий Павлович все - равно – боком, боком, не спуская с Алексея глаз- протиснулся в комнату, замер, забыв про старшего. А старший стоял рядом и наблюдал в свою очередь за Милосердовым.
   -Вот, - сказал он, поднимая руку вверх. –Карнизик…-
   Валерий Павлович не успел дослушать. Лишь краем глаза заметил взметнувшуюся вверх руку. Ударило в сердце, обожгло резкой болью, и он неловко, боком, сполз по стенке на пол. Глаза продолжали оставаться открытыми. Халат задрался, обнажив полные  ноги. А на голове, поросшей редкими русыми волосами, с той стороны, где стоял старший Лушников, набухала большая, видимая простым глазом шишка.
   -Что это он…- растерянно произнес Алексей. – Больной, что ли?.. До конца не дослушал… Помер, что ли?. .-

   Соседи шли за гробом в общей массе народа и тихо переговаривались. Слова были старыми и мудрыми, в общем, к месту…
   -Да - а, вот она - жизнь…- сказал анестезиолог.
   -Да, жизнь…- вздохнул железнодорожник сверху.
   -Вот жил, жил человек - и нет его, инфаркт, - сказал железнодорожник снизу.
   -Детей нет - вот что жалко, - сказала жена анестезиолога.
   -Это к лучшему!  Куда бы они сейчас, сироты? - не согласилась с ней жена железнодорожника сверху.
   -Слушай! Ты, я смотрю, балкон отделал?! – оживился не к месту железнодорожник снизу. – Сам, что ли?..
   -Нет, Лушниковы парни шабашили.
   - Это которого, Климыча?
   -Ну.
   -Да они ж сидят!
   -Вышли месяца три назад. В ЖЭКе сейчас у нас, электриками. Ну, и шабашат попутно.
   -Много берут?
   -Тебе много, мне мало…  Как сговоришься…Я их к писателю- то и посылал…Думал, ему надо… А оно, вишь, как вышло…Ни к чему теперь…
   -Да - а, жизнь…
   Заиграл траурный марш.


   …Квартира некоторое время стояла опечатанной.
   Листки неоконченного романа, сложенные аккуратной стопкой, лежали на письменном  столе и никому не было до них никакого дела.




   Лишь иногда, в багряные весенние вечера подходил к столу кто - то неясный, расплывчатый, бесплотный; тихонько садился в кресло и сидел так до самого утра. А утром исчезал.

   А вскоре в квартиру въехали новые жильцы. Не писатели.