Как меня хотели расстрелять

Как меня хотели расстрелять

Сон был очень большой, яркий и интересный. Целая огромная, необыкновенная жизнь! Даже, наверное, и не одна жизнь. Просто запомнил, как часто бывает, лишь самый конец…

…

…В стране, в России (да, кажется, и во всём мире) — обстановка хаоса, маразма, деградации, развала и какой-то вялотекущей гражданской войны (без применения ядерного и прочего серьёзного оружия, как будто). Войны каких-то мелких групп…

В общем, обстановка какого-то недоделанного пост-апокалипсиса...

Наш партизанский (или что-то вроде этого) коммунистически-патриотический отряд уже который день героически и упорно держит оборону против какой-то весьма крупной банды. То теряем свои позиции — то опять их с боем занимаем. Опять окапываемся и укрепляемся, как можем…

Из природного ландшафта действие (собственно, сама ситуация в целом) как-то незаметно перемещается в городскую среду...

Наша боевая группа оказывается блокированной на 2-ом этаже какого-то небольшого здания, а 1-й этаж — занят этой самой вражеской бандой...

Бандиты требуют, чтобы мы сдавались и выходили, дескать, всё равно, вам конец. Но сами большой активности не проявляют, и ведут себя как-то неопределённо, вроде как сами толком не знают, чего они хотят...

Я в своей группе — вроде бы как один из старших, и ответственность за судьбу отряда в значительной степени лежит непосредственно на мне. Что-то надо предпринять...

И я решаюсь на какую-то отчаянную разведку, даже на что-то большее, вроде какой-то диверсии, или разведки боем — но, не имея никакого определённого и достаточно разумного плана. Действую по какому-то импульсу...

Спускаюсь, не спеша, вниз, не прячась, и без оружия... Внизу — какое-то подобие бара, и бандиты там как-то вяло «оттягиваются». Встречают меня изумлёнными и злорадными взглядами. Я спокойно прохожу мимо них — и выхожу во двор. Без всякой определённой разумной цели, повинуясь импульсу...

Я понимаю, что ставлю себя в предельно опасное положение, я даже чувствую близость и зловещее холодное дыхание самой смерти. Но во мне — какое-то иррациональное стремление попытаться разрешить ситуацию, каким-то, мне самому непонятным — даже и просто невозможным — образом...

Бандиты, нестройной и пёстрой толпой, вываливаются во двор — и начинают меня окружать. Вроде, человек 10-15. Да ещё далеко не все вышли…

Вожак, в каком-то тяжёлом, тёмном пальто, небольшого роста, с острым подбородком, и сильно небритый, медленно подойдя ко мне, наставляет на меня пистолет, типа довольно большого револьвера, и, садистски ухмыляясь, хрипловатым, и, каким-то грязновато-сладким, голосом требует:

«Давай-ка, становись к стенке!..»

Даже, и не то, чтобы требует — а как бы, как-то просто — лениво и вальяжно — констатирует то, что сейчас, через какие-то считанные, уже не минуты даже, а секунды, неизбежно должно воспоследовать — что уже абсолютно, совершенно неминуемо — вот сейчас! — должно произойти. Произойти с абсолютной неотвратимостью — и уже как нечто само собой разумеющееся, не подлежащее больше никакому обсуждению и никакому сомнению…

Двор небольшой, глухой, пустой, неприглядный. Стенка эта — вот она, долгожданная, совсем рядом: старая, обшарпанная, кирпичная... Типичная стенка, у которых, столько лет, кого только у нас не расстреливали. Так вот, запросто — как именно должно произойти и сейчас — произойти уже СО МНОЙ! — и расстреливали...

Просто, ставили к какой-нибудь стенке (чтобы не пытался убежать?.. чтобы пули далеко не летели?..) — и расстреливали. Убивали, то есть. В смысле: действительно — убивали! По-настоящему, убивали. Без шуток...

УБИВАЛИ СОВСЕМ. НАВСЕГДА. ПОЛНОСТЬЮ!..

Как ещё можно убивать — если тебя преспокойно расстреливают — вот, как сейчас — у этой глухой, грязной кирпичной стенки, с облупившейся штукатуркой?..

Сплошной высокой стенки — и без единого окошечка...

И без единой травинки…

И я, действительно, подумал — как-то, вдруг, подумал — всем своим существом, так внезапно сократившимся до размеров моего беззащитного и беспомощного тела, одетого в какой-то зелёный ватник, и хронологически сократившимся до совершенно уже ничтожных — и уже почти совершенно исчезающих — размеров всей этой совершенно абсурдной и нелепейшей ситуации — существом, которого через несколько секунд просто НЕ БУДЕТ:

«И это действительно — ПРАВДА?..»

И всей своей, ещё телесной, душой (или своим, ещё одушевлённым, телом?..), как-то, вдруг, представил (или только попытался представить?..) и своим, уже холодеющим, нутром почувствовал:

«Да неужели же это, действительно — конец?!. А ведь, вроде бы, действительно — ДА!.. КОНЕЦ...»

Вспомнил ли я тогда о матери?..

Я помнил, что я о подобном читал...

И даже просто — ЗНАЛ…

И мысль:

«Очки, наверное, надо снять, положить в карман...»

Мысль эта — мысль об этом! — меня пронзила — и ужаснула! Ужаснула — от острого осознания свой беспомощности, и совершенной безысходности всей этой жуткой и нелепой ситуации! Ужаснула — от страшного осознания полнейшего и абсолютнейшего тупика, к которому я пришёл — в котором я оказался в итоге всей своей жизни…

ПОСЛЕДНИЕ СЕКУНДЫ?..

Какая-то наглая, светло-рыжая, почти блондинка, девица (подруга вожака?..), в армейском бушлате, вроде моего ватника, подпоясанном тонким ремнём, по довольно обширной талии — тоже подступила ко мне (что у неё там в руке: Браунинг? ТТ? Макаров?..), и — тоже нетерпеливо требует, заметно пропитым и прокуренным голосом, без всякой женской приятности, и — с такой же наглой и садистской ухмылкой:

«Давай, давай скорей!..»

И вот эта девица, кажется, меня окончательно и достала!..

Банда-то — ну, уж, настолько нелепейшая, непрофессиональная, доморощенная, воспитанная на каком-то телевизоре! Настолько — какая-то мещанско-мелкобуржуйская, пост-либеральная и пост-демократная, пост-модерная и пост-гламурная!..

И потом — этот мой жест с очками: ведь я всё время когда-то думал, что перед дракой, перед рукопашной, надо непременно суметь снять и положить в карман очки. Возможно, и это сработало. Сработало — в положительном смысле. Позитивно и креативно...

Но самое главное, наверное, это — моя, ещё с самого раннего детства, жёстко и неколебимо усвоенная установка, что если будут казнить — то надо драться даже в абсолютно безнадёжной ситуации, чтобы просто успеть нанести максимальный — физический, моральный — какой угодно! — урон врагу, и как можно дороже продать свою жизнь!..

И — чтобы это было достойным практическим примером для всех — для всех ситуаций, и на все времена!..

Да и всегда — абсолютно всегда! — это я знал ещё в детстве — есть хоть какой-то — хоть самый невероятный и фантастический — но шанс, что пусть хоть, каким угодно, хоть, действительно, самым настоящим чудом, но — удастся спастись и победить!..

Да можно — и ещё как победить!..

А тут ещё — ведь во всех текущих новостях — эти бесконечные пиратские банды, издевающиеся над нашими моряками, которые им ничем не могут ответить, кроме полной, тупой и скотской покорности!..

Вспомнил покойника-отца, его военные фотографии в морской форме, где он улыбается... Его подводные лодки, торпеды...

И теперь, вот эти свиньи — делают, что хотят?..

Надоело!.. Осточертело!.. И стыдно-то ведь как!..

И — я бросился не на девицу — как-то нехорошо так сразу на женщину — а на немного в стороне стоящего долговязого, но далеко не тщедушного, парня, в каком-то идиотском, вроде как, клетчатом, пальто, с каким-то рыхлым, пухлым лицом и с улыбкой довольного идиота... Бросился одним хорошим рывком — чтобы хорошенько дать ему по его бандитской морде!.. И — пусть это будет и хоть единственный и последний мой удар по заклятому и ненавистному врагу!..

Во сне резкие и быстрые движения очень часто получаются как-то плохо и ненатурально, и руки-ноги при этом — как ватные, или как глиняные… Но главное — мой противник от моего удара шарахнулся и не на шутку растерялся и перепугался, и перешёл в почти паническое отступление...

Никаких выстрелов по мне не последовало — и я ринулся к девице!..

Как я и надеялся в душе — она тоже бросилась от меня бежать, и избавила меня от греха насилия над женщиной...

Вроде — и вожак от меня шарахнулся и ретировался... Другие — как-то тоже все вдруг — растерялись и перепугались от моей атаки…

И я понял — что, да! Истинно так — и именно так! Не надо их бояться! Никого и ничего никогда не надо бояться!..

И теперь — максимально, максимально реализуй то, что сейчас надо и необходимо! Это — полная неожиданность для неприятеля, стремительность, быстрота, сокрушительная атака! И — натиск, натиск, натиск!!! По-суворовски!.. Не давать, не давать им опомниться!..

Ох, уж я вошёл в раж!.. Вырвал бы у кого-нибудь из них оружие — но оружия я как-то ни у кого поблизости не приметил... Они действительно — пустые идиоты!..

Что-нибудь валяется на земле подходящее — какая-нибудь палка, железяка? Кирпич, камень?.. Ничего — только какой-то ящик фанерный, пустой, попался под руку...

Схватил я за узкий край этот несчастный ящик — и как стал им валтузить моих классовых недругов! А они — от меня, кто куда!..

Где же товарищи-то мои?..

Мне опять драться одному?..

Где вы, красные всадники?..

…

…Проснулся оттого — что весь взмок от этого занятия! От этих помахиваний ящиком — аки Самсон челюстью ослиной, побивая филистимлян... И испарина обильнейшая — как после кризиса в больном организме, после перелома в ходе тяжелейшей болезни с воспалением и жаром... И слабость такая же, характерная — как после очень сильной температуры, когда она, наконец, спала, и болезнь больше не угрожает, когда минуло самое тяжёлое, самое худшее…

Кажется, понемногу прихожу в себя...

Но, каков — я! А?.. Ведь не во всяком сне такое бывает!.. Горжусь, горжусь! Поистине — горжусь!.. Невольно горжусь («Ай, да Пушкин!..»… И как там ещё…). И радуюсь!.. Ведь — не посрамил: ни Отцов, ни Отечества!.. Ни всей Памяти Предков...

А пустой ящик — это надо запомнить!.. Сила Великой Пустоты... Сила Абсолютного Вакуума...

Как там, в «Алмазной сутре»:

«Форма есть Пустота, и Пустота есть Форма...»

Пустота — Красота, открывает все врата...

Сим и победим!..

Как там, у императора Константина... С его Крестом на Солнце...

С водой в колодце...
Галечное донце
С чистою волной,
Что играет мной...

17.8.2009
1.7.2020