выдавали бумагу, в которой всё о чём они говорили на самом деле было прописано. На том, пожелав друг другу здоровья и благополучия, и расставались. Ну а дальше, дальше цирк начинался, правда в те времена и в том княжестве слова такого никто не знал, но это неважно. Через какое–то время и какое–то расстояние раздавался свист разбойничий, из леса выскакивали люди, один страшнее другого, все: кто с кистенём, а кто с дубиной, ну и, мол, стой, кто главный и ставшее впоследствии знаменитым: «Жизнь или кошелёк?!».
Тут–то бумага, за небольшие деньги полученная, свою волшебную силу и показывала. Купец, иногда очень даже спокойно, просил показать ему самого главного среди разбойников. А когда главарь назывался главарём и, даже было дело, по имени представлялся, купец показывал ему ту самую бумагу. После этого разбойники переставали быть разбойниками. Они сразу начинали извиняться, говорить, мол, извини купец, не знали, а то бы ни в жисть… После этого купеческий обоз, цел–целёхонек, продолжал свой путь, а разбойники и якобы душегубы скрывались в лесной чаще, следующего обоза дожидаться. Такое представление обычно демонстрировалось купцу раза два, три, покуда он по княжеству Русланову ехал, но всегда с благополучным исходом, видать и правда, бумага та силу великую имела. Что происходило с тем купцом за пределами Русланова княжества – неизвестно, да и какая разница, княжество–то совсем другое!
Догадались наверное, всё это ватага Тимофея проделывала и надо сказать, мастерски проделывала, прямо как в театре или в кино. Случались конечно купцы или уж очень жадные или же не менее глупые, которые отказывались покупать охранную бумагу и продолжали свой путь, на свой страх и риск, так сказать. Их разумеется никто не трогал и точно также, как и купцам умным, им желали доброй дороги, скатертью, и прочих вещей, тому случаю соответствующих. Но точно также, через какое–то время и какое–то расстояние выскакивали из леса тёмного лихие люди, и говорили тоже самое: «Жизнь или кошелёк?!» Вот тут–то и вспоминал купец о бумаге, за небольшие деньги им не купленной, потому как теперь уже все деньги разбойники у него отбирали. А товар, товар нет, с собой не брали. Они, разбойники, его в негодный вид приводили: бывало, сжигали, а ещё лучше, потому что обиднее, они его в реку или ещё куда, где вода есть, сбрасывали. Ведь когда товар сожгли, ну или сам сгорел, оно не так обидно, как если он весь промокший и для дальнейшей продажи совершенно непригодный. Получается, товар вроде бы вот он есть, а его нету, потому как мокрый насквозь.
***
Так вот и жил Тимофей и ватага его жила и надо сказать, хорошо жила. Мало того, что не бедствовали, так ещё и в безопасности себя ощущали. Ну посудите сами, какой дурак пойдёт жаловаться тому же князю на то, что где–то на дороге его остановили какие–то люди и предложили ему купить охранную бумагу, от разбойников охраняющую? Мало того, когда разбойники на самом деле нападали, и купец эту бумагу показывал, они, разбойники, сразу добрыми и ласковыми становились, нисколечко не грабили и доброго пути желали. Что скажет князь? А скажет он: дурак ты купец, что пробы негде ставить! Люди тебе доброе дело обеспечили, а ты на них с жалобой… Вон с глаз моих! Ну а те, которые глупые и жадные, те тоже жаловаться не ходили. А на кого, спрашивается, жаловаться, вернее, на что? На глупость и жадность свою? Хоть и дураки, а понимали, глупость с жадностью в народе никогда сочувствия и поддержки не находят, а только на смех поднимаются.
***
– Афанасий, а вот скажи мне. – Петро нагнал ехавшего чуть впереди Афанасия и поехал с ним рядом, стремя в стремя. – Как думаешь, а зачем князь нам такую службу назначил?
– А чем тебе не нравится служба? – Афанасий посмотрел на своего товарища вроде бы как и осуждающе, но вместе с тем весело.
– Почему не нравится? Нравится. – принялся было оправдываться Петро, но опомнился. – Только скучная она какая–то и странная. Едем–едем, по сторонам смотрим, а что выискиваем – непонятно.
– Тебе непонятно, а князю понятно.
– А тебе стало быть, тоже понятно?
– И мне понятно. А тебе что же, лучше по лесу бегать и разбойника из себя изображать?
– А хоть бы и так! Зато веселее, не в пример как сейчас. Смешно, право слово, видеть как народ купецкий: кто в обморок бухается, кто в лес со всех ног бежит, а кто даже пошевелиться не может, дрожит как тот осиновый лист.
– Ну, изображаешь ты из себя разбойника, ладно. А вдруг как разъезд княжеский или хуже того, дружина как раз по той дороге едет и на тебя, разбойника, выезжает? Тогда что?
– Я как–то не подумал…
– А ты подумай.
– Подумал. Ничего хорошего. Даже убежать не успеешь.
– То–то же.
– И всё–таки, Афанасий, чего же такого мы ищем и высматриваем? Вон, уже сколько проехали и ничего такого не увидели. Только ты всё что–то в книгу свою записываешь. А что ты туда записываешь?
– Что надо, то и записываю. То записываю, что князю надобно. Понял?
– Как не понять, понял. Да, князь у нас мужик башковитый.
– Образованный…
– Я и говорю, образованный и башковитый. Даром что князь.
– А ты князя не суди, судилка не проросла, лучше по сторонам смотри и мне говори, если что этакое увидишь.
– Увидел! – Петро аж привстал на стременах и шею куда–то вперёд вытянул.
– Что ты увидел? – повернулся к товарищу Афанасий.
– Вон, ворона полетела. Видишь? Записывай. – и засмеялся.
– Дурак ты, Петро. – сделал вид что обиделся Афанасий.
На самом деле он нисколько не обиделся, даже слегка был благодарен Петру за то, что тот развеселил его. Служба княжеская, действительно была назначена уж очень скучная. Третий день уже как едут, по сторонам смотрят и до сих пор чего–либо такого не увидели. Да и как оно выглядит это, что–либо такое, они не знают.
Когда в путь снаряжались, Тимофей только и сказал им:
– Смотрите в оба и всё, что увидели, записывайте. – это он Афанасию и другим грамоте разумеющим сказал. Петро и ещё, четыре человека, те были неграмотными. – Ну а если увидите что–то, ну очень интересное, не такое как обычно бывает, сразу и хозяина и то самое, интересное, к князю доставляйте. Полномочия вам, в виде бумаги княжеской, дадены. Так что смотрите, меня не опозорьте и сами не опозорьтесь. И чтобы никакого баловства! Всё равно узнаю и десять шкур спущу! Поняли?!
На том наставления были закончены и уже третий день, говорил уже, Афанасий с Петром разъезжали по княжеству. Разъезжать–то разъезжали, а что толку? Афанасий старательно всё увиденное записывал в выданную ему книгу, вот и вся служба. Тоска и скука одним словом.
И уже на второй день Афанасий подумал, не иначе от начавшейся скуки, что записи эти очень похожи на какой–то очень далеко отсюда живущий народ. Народ тот, Афанасий в какой–то книжке вычитал, очень даже интересно песни слагает. Едет вот так же, как и они, мужик какой–нибудь – представитель народа этого и обо всём, что вокруг видит, песни слагает и тут же их поёт. Чудно, да и только. Не иначе и он от скуки ерундой всякой занимается…
***
– Афанасий! Афанасий, смотри! – Афанасий, было дело, задремал чуток, а тут этот орёт, как оглашенный.
– Что там? Опять ворона полетела? – мотнув головой дабы согнать дрёму спросил Афанасий.
– Какая ворона?! Да ну тебя! Печка!
– Какая такая печка?!
Почитай три дня прошло с тех пор, как Афанасий с Петром выехали из стольного града, службу исполнять княжескую. Тут немного пояснить надо, потому как премудрость присутствует.
Когда Тимофей отряжал пять по два человека на службу, он никому из них никакого особенного пути не назначил, а сказал приблизительно так, мол езжайте так, как считаете нужным, ваши глаза, вам и путь–дорогу выбирать. Если так посмотреть, без премудрости, то глупость сплошная получается. А если эту самую премудрость, хоть малую её часть, применить, то кроме пользы, ничего не обнаружится.
Ну и какая разница, что пути ихние могут пересечься или даже совпасть? Нет никакой разницы в этом, а польза есть и польза большая. Вот представьте, едут такие, как Афанасий с Петром и, или устали, или солнышком приморило, только они больше зевают и носом клюют, чем по сторонам наблюдают. И точно также, по той же дороге, едут другие. Те, другие, а вдруг как они до того хотят службу княжескую лучше всех исполнить, что изо всех сил стараются? Или же погода вдруг пасмурная какая–нибудь наступила, солнышка нету и прохладно вокруг. Ясно дело, при такой погоде не очень–то и подремлешь, не говоря уж о том, вдруг как дождик начнётся. Вот и получается, по одной дороге, через одну и ту же деревню, например, одни проехали и ничего не увидели, потому как дремали и все такое, а другие увидели, потому как глаза во все стороны растопыренными держали.
Афанасий с Петром, сделав довольно–таки большой круг по княжеству, уже возвращались в стольный град. Им и осталось – всего ничего, вот эту деревеньку проехать, а от неё, вёрст десять и стольный град. Ничего за время своей службы и связанного с ней путешествия они так и не увидели, и не заметили. Правда, что есть, то есть, Афанасий обо всем увиденном и все разговоры с жителями деревень, а также людьми проезжими, аккуратно в книгу записывал. Он считал, что вполне возможно, чуда какого–нибудь они не встретят и не увидят, а отчёт о службе предоставить надобно. Так что пусть князь всё это читает, на то он и образованный.
