В пятом классе, побывав в шкуре актера, я испытал потрясение.
Простое дело прочитать со школьных подмостков отрывок из «Тараса Бульбы» обернулось для меня катастрофой.
Проговорил: «Отворились ворота, и вылетел оттуда гусарский полк, краса всех конных полков», - и все. Как отрезало.
Все слова разом из головы вон, будто их там никогда не было. Мало того, оцепененье нашло – не шевельнуться.
Передо мной актовый зал, родители, среди них мать моя, учителя, а я ни звука и стою соляным столбом, будто бы взбунтовалось вдруг все во мне, что сейчас вот при всем честном народе на голубом глазу берусь я рассказывать про людей, которых в глаза не видел, да в придачу еще чужими словами.
Тут вижу, Нина Сергеевна, учительница литературы, - ох, и строга же была женщина – просветлела вдруг как-то лицом и подсказывает мне как ни в чем не бывало:
- Под всеми всадниками были все как один бурые аргамаки…
Своим поступком ободрила она меня настолько, что остальной текст вплоть до слов: «И туман покрыл его очи», - продекламировал я так, что от зубов отскакивало. Да и сейчас могу даже тот отрывок отбарабанить без сучка и задоринки.
Расстроил меня сильно позорный ступор на сцене. Главное, мать оказалась свидетельницей моего унижения. Утешала она меня по дороге домой, конечно.
Отец, когда от нее о моем конфузе на сцене узнал, только пожал плечами – нашли тоже мне трагедь.
- Нечего пацану, - помню сказал он, - забивать голову всякими бреднями. Ну, не видать ему славы Немировича-Данченко, так что? Не один он такой.
Потом, улыбнувшись, потрепал меня по плечу и я понял, что это он от любви ко мне так говорит.
С тех пор на подмостки я ни ногой - захлопнулась передо мною дверца в непостижимый и посейчас для меня мир сцены.
