Тур Канн. Революционер с Сириуса. Часть 1-я. Комета.

Этот свой фантастический и мета-исторический роман я задумал где-то в 1965 или в 1966 году, когда мне было 14 лет. А записывать стал, скорее всего, уже после моего 2-го побега из дома (май 1966).

Мой 1-й побег из дома (ноябрь 1965) сопровождался явлением исключительно яркой кометы Икэя — Сэки, одной из ярчайших комет тысячелетия. Её иногда можно было видеть даже солнечным днём. И о ней тогда очень много говорили и писали.

Я помню, что какую-то комету — совершенно чёткую, ярко-белую, классическую комету, с ярким большим хвостом — я в подростковом или юношеском возрасте видел три или четыре вечера подряд. И для этого я — по совету отца — выходил на набережную Невы. Скорее всего, это и была именно она.

С явления кометы и начинался мой роман в его самых первых набросках. И, в определённом смысле, именно Комета — и является главной героиней этого моего литературного труда — труда, как волнового процесса, который продолжается до сих пор…

И, в принципе, может продолжаться до бесконечности.

Писал я этот свой едва ли не самый первый крупный литературный труд (который уже тогда имел задатки стать шедевром), в основном, в нашем домашнем туалете, который находился в общем соседском коридоре, вне квартиры. Писал тайком от родителей, параллельно со своим дневником (который я частично зашифровывал простеньким цифровым шифром). Писал маленькой шариковой ручкой, чёрной пахучей пастой...

До сих пор помню запах этой пасты, немного похожий на запах гуталина, но более тонкий. Шариковые ручки тогда только-только стали входить в употребление, и в школе ими писать ещё не разрешали, только чернильными авторучками (и у этих синих школьных чернил тоже был свой великолепный запах, который я помню до сих пор).

Писал в каком-то потрёпанном блокноте, с разными другими своими записями, и на каких-то отдельных обрывках бумаги — даже на кусках тёмной тетрадной обложки. Такой неаккуратности в письме я себе позже никогда не позволял…

Ох, помню я эти несчастные, неровные обрывки, с затёртыми, шелушащимися краями!..

И тут я тоже усматриваю одно из свидетельств того, что писал я эту вещь, действительно, по какому-то совершенно особому вдохновению. Ну, и при этом, отмечу ещё раз, сугубо втайне от родителей — по твёрдому мнению которых в то время, писать я должен был только то, что мне задавали писать в школе.

Но от того, что нам задавали писать в школе — меня тошнило...

Да и моя общая литературная творческая неопытность была здесь, конечно, ещё налицо. Налицо и чисто в техническом смысле — иначе с самого начала я использовал бы какой-нибудь удобный крепкий блокнот, или какую-нибудь записную книжку в достаточно твёрдой обложке, которые в более позднем возрасте я уже стал запасать впрок, регулярно выбирая в канцтоварах что-нибудь самое симпатичное, куда просто непременно хотелось что-нибудь вписать.

Роман остался незаконченным. Собственно, в основном были только разрозненные наброски. И огромное количество ярких воображаемых картин — большинство из которых я так и не успел тогда запечатлеть. Даже в набросках...

Если когда-нибудь отыщутся мои старые литературные архивы 1960-70-х годов — хотя бы часть их точно была когда-то в архивах КГБ/ФСБ, в моём деле — то там должны находиться и эти мои детские наброски. Хотя бы какая-то их часть...

У меня было, кажется, несколько разных версий названия моего романа. Были там, сколько смутно могу припомнить, и какие-то очень романтические варианты, и очень символические, и очень многозначительные, как мне тогда казалось. Кажется, был и вариант названия с кометой.

Как-то это перекликалось и с названиями других моих литературных сочинений, и с рабочими или условными названиями других моих замыслов...  

Но в памяти сохранилось лишь одно, сугубо рабочее, название этого моего ещё, действительно, почти детского литературного труда — просто по имени моего героя…

Моего литературного героя, которого звали — и очень звучно, и очень мужественно, и с большим смыслом — как мне казалось:

Тур Канн...

+ + +

Сюжет романа, сколько могу вспомнить, был примерно такой…

Мой главный герой — которого звали Тур Канн — инопланетянин с планеты у звезды Сириус.

Названия его планеты уже не могу вспомнить совершенно наверняка. Но этот мой роман должен был являться некоторым закономерным продолжением ещё более раннего моего не написанного фантастического романа «Тайна метеорита Сирасколья-12», где «Сирасколья» — это была обитаемая подобными землянам гуманоидами планета именно у звезды Сириус (а земляне приняли космический корабль оттуда за метеорит). И будет, как мне кажется, законным и правильным назвать его родную планету именем Сирасколья.

Мне до сих пор удивительно ласкает слух это имя…

Сирокко?.. Сиракузы?.. Раскол?.. Раскольников?..

Хотя название того романа было, конечно, очень детским и довольно корявым по смыслу. Надеюсь, о нём ещё будет сказано особо…

И ещё — этим именем я хочу увековечить память моего школьного друга: именно он и произнёс впервые это странное имя — когда мы говорили с ним о фантастике, о Космосе, и, в том числе, о Сириусе…

И Сирасколья у меня навсегда связалась с Сириусом…

Итак, планета Сирасколья у звезды Сириус и обитавший на ней, мой герой-инопланетянин, Тур Канн...

…

Жители Сираскольи были вполне себе натуральнейшие гуманоиды, совершенно подобные землянам (хотя Сириус, конечно, очень отличается от Солнца). И своего героя я воображал и представлял себе — примерно, конечно — как представителя белой европеоидной расы, какой-нибудь северной её ветви, без каких-то инопланетных расовых особенностей, мало вообще задумываясь о его внешности.

Был он у меня — примерно так — высокий, сильный, стройный, широкоплечий блондин или шатен (возможно, с уже очень ранней сединой). Возможно, со шрамами на теле — как следствиями и свидетельствами тех передряг, через которые он уже успел пройти. Глаза — скорее серые. Молодой, но уже не зелёный юноша. Впрочем, он у меня как-то и не старел на протяжении, вроде бы, многих десятков лет…

Конечно, он был у меня исключительно честен, очень умён, чрезвычайно начитан, погружён с головой во все науки. С огромной волей, в высшей степени целеустремлённый. И с огромным чувством социальной справедливости и ненавистью ко всякому насилию и всякому унижению человека.

Он непрерывно и усиленно занимался самообразованием — хотя для спокойного чтения книг далеко не всегда у него были подходящие условия. Но он пользовался каждой возможностью — чтобы приобрести знания. И далеко не только книжные...

При всей своей молодости — он уже успел приобрести самую широкую специализацию исследователя Космоса — и теоретически, и имея уже немалые практические навыки.

И при этом — он был революционером.

И как революционер — он имел прекрасное знание революционной теории, а также знания и навыки военного дела, конспирации, подпольной и партизанской борьбы.

Из какой он был семьи? Очень мало об этом тогда задумывался. Но вроде, не из буржуазной…

А точнее — у него как бы вообще не было ни родной семьи, ни родителей…

Возможно, он действительно был из какого-то сиротского дома...

И он как бы с самого начала был обречён у меня быть одиночкой, изгоем и отшельником...

…

На его планете Сирасколье, вполне подобной Земле, было, во времена моего героя, что-то вроде капитализма в последней стадии, что-то вроде всё охватывающего, транс-национального и транс-континентального финансово-империалистического глобализма. И с сильными фашизоидными тенденциями…

Да, если и не фашизм — то что-то очень близкое к этому…

А что должен делать умный и честный человек — если знает, что живёт при капитализме и при фашизме?..

Ясное дело, должен становиться революционером.

Техника во времена его детства и юности — уже очень развита. Также — и средства военного и полицейского контроля. В Космос они уже давно летают, и достаточно далеко, даже за пределы своей звёздной системы. Есть уже и инопланетные колонии — но всех очень жёстко контролирует метрополия. О какой-то реальной самостоятельности и свободе где бы то ни было — можно было только мечтать...

Мой герой, Тур Канн — молодой, убеждённый и самоотверженный революционер-социалист, член подпольной революционной организации, примерно вроде большевистской (с оттенком народничества), которая борется за свержение капитализма и за установление на планете (и в её инопланетных колониях), последовательно, социализма и коммунизма — справедливого общества всеобщей солидарности, товарищества и братства, без всякого унижения и насилия человека над человеком.

Но бороться за эти социальные идеалы — приходится в обстановке тотальной слежки спецслужб и жесточайшего полицейского террора...

Однажды его чуть было не арестовала полиция, во время жёсткой и стремительной облавы, со стрельбой и взрывами, на какой-то тайной конспиративной квартире, или явке, в огромном, полупустом, полу-заброшенном  доме, с таинственными чердаками и подвалами. Ему угрожал не только арест — но и расстрел на месте за вооружённое сопротивление...

Но — его спасла какая-то незнакомая девушка, красивая блондинка, вооружённая револьвером (мой герой, почему-то, на всю жизнь запомнил её «тонкий палец на спусковом крючке»; как и я вместе с ним). Да, вооружённая не каким-нибудь инопланетным «бластером» — а именно барабанным револьвером, вроде нагана...

(Образ девушки с револьвером — ещё сыграет огромную роль в моём дальнейшем литературном творчестве... И, кажется, поначалу я представлял себе, как эта девушка — ещё девчонка лет 14-и, как я —   врывается в наш класс...)

Очень хорошо представлял себе эту внезапную сцену, когда они впервые увидели друг друга… Её глаза...

Ну, и между ними сразу же, с первого взгляда друг на друга, возникает сильное взаимное чувство, чистое и романтическое. Сначала — даже больше товарищеское и дружеское, чем какое-то любовное...

Она тоже была из параллельной революционной организации — но как бы более «эсеровского» толка, с несколько более террористическим уклоном. Это соответствовало и её темпераментному характеру. Подобных подпольных организаций и групп, также и как бы анархистского толка, было на их планете довольно много. Но они были сильно разрознены и разобщены — и далеко не всегда по своей воле...

При встречах вдвоём, и в присутствии товарищей, они часто очень горячо спорили по вопросам революционной теории, стратегии и тактики. И моему герою — хотя и с очень большим трудом — но всё более удавалось убеждать её в большей правоте именно его идеологических позиций, его и его партии — которая делала главный упор на всестороннее самообразование, на достижение каждым сознательным революционным борцом высочайшего интеллектуального и культурного уровня, и на дальнейшую работу с самыми широкими трудящимися массами, хотя это и было очень не просто в той политической обстановке.

Правительственные силы преследовали революционеров жестоко и беспощадно — публичные казни и расстрелы на месте социалистов всех партий были, в масштабах планеты, почти повседневным явлением — хотя те прибегали к террору очень редко,