Сейчас полночь, я ложусь спать, а утром не смогу вспомнить, что было со мной накануне, а когда попробую предположить, что произойдет днем, то и это мне не удастся. Я с замиранием сердца буду ждать чего-то нового и незнакомого, этим ожиданием будет наполнена каждая секунда моего времени, хоть я и буду знать заранее, что ничего нового не произойдет.
Обращение I
Давно мы не виделись, моя девочка. Целую неделю я не говорил с тобой. Прости, у меня были серьезные причины, но сейчас я снова здесь, я вернулся. Здравствуй, моя родная, моя незнакомая, моя нездешняя. Ты помнишь нашу первую встречу? Когда это было? Да, три года назад, ровно три года. Теперь, когда мне тяжело, я жалуюсь тебе, а ты терпеливо слушаешь. А когда я долго тебя не вижу, начинаю скучать.
Здравствуй, как ты жила эту неделю? Я вдруг испугался, что совсем забыл тебя. Но я помню, честное слово, помню! Имя, лицо, глаза – я понемногу придумываю их. Глаза темно-зеленые, близорукие и поэтому чуть удивленные. Волосы, я так долго пытался описать их цвет; голос, глуховатый, всегда немного виноватый, не знаю уж, почему так получилось. Когда моему персонажу встречается незнакомка, или у него появляется спутница, я непременно вспоминаю тебя. Теперь наивно жду.
Жду, когда постучишь в дверь, я открою, и ты скажешь:
- Здравствуй, вот я тебя и нашла!
А я отвечу:
- Проходи! Наконец-то ты добралась. Хочешь чаю?
Этого и жду. Знаю, что не дождусь, но уже не могу иначе, мне надо ждать. Не отбирайте у меня надежду, примерно так.
Неожиданно в голову пришла мысль: глупо-то как! Придумал невесть чего, спрятался, глаза зажмурил, уши заткнул, делаю вид, что жизнь меня не касается. По-страусиному сунул голову в песок, обнаружил там кучу всего интересного. И оставил голову там, так и живу: голова в песке.
- Я замерзла. Знаешь, как я замерзла!
И я поставлю свой допотопный чайник со свистком на плиту. У меня осталась мята с прошлого лета, и еще какая-то травка, я не помню ее названия, но вкусная, с лимонным запахом.
Возьму тебя за руки и загляну в глаза:
- Ты не уйдешь? Не уходи!
- Прости.
- Любимый цвет?
- Осень.
- Желтый?
- Осень.
- Любимое имя?
- Осень.
Обращение II
Неправильный январь. Гром, раскатистый такой, налетает откуда-то издалека и рассыпается по окрестным улицам, заставляя раздраженно дребезжать стекла. Я вздрагиваю, мне представляются булыжники, которые с грохотом высыпаются из тучи, а один, с дробным стуком подпрыгивая на ухабах, подкатывается к самому окну и затихает в паре шагов от стекла.
Я лежу и смотрю в одну точку, что-то вспоминаю, о чем-то думаю, снаружи меня уже почти ничего не интересует. Причем, если неожиданно спросить меня, о чем я думаю, то рассчитывать на осмысленный ответ не приходится: обо всем понемногу и ни о чем конкретном. Поочередно появляются картинки из далекого, и тут же сменяются кадрами из совсем недавнего, все это причудливо переплетается, я сам начинаю путаться в своих же мыслях.
Кто-то стучит в дверь. Не вставая с кровати и не поворачивая головы, кричу:
- Кто?
- Не спишь еще?
- Сплю! Через полчаса проснусь.
Чей это голос, я не разобрал, но мне совершенно не хочется никого видеть. Через полчаса есть шанс, что мне надоест думать, и я буду не прочь с кем-нибудь поболтать. Но не сейчас.
Но через полчаса я крепко сплю, и опять мне снится прошлое. Я обожаю копаться в нем, люблю встречать во сне своих друзей и подруг, разговаривать ними; ни мне, ни им, нет никакого дела до того, кто жив, а кто уже умер. Это измерение, в котором не существует времени, а значит, нет и смерти. Мне это нравится. Я рад бы переселиться туда окончательно, но это означало бы умереть для реальности, а это меня почему-то совсем не устраивает. Вот и хожу на свидания, не зная заранее, с кем, и возвращаюсь обратно, чтобы с нетерпением дожидаться очередного визита в ускользающий призрачный мир. Неплохо устроился, скажете вы, и ошибетесь – плохо.
Будь я поздоровей и помоложе. Хотя нет, помоложе отставить, мне ни к чему, я и так вполне инфантилен, максимализм присущ мне в полной мере. Поздоровее – пожалуй. Иногда я даже стыжусь своей немощи. Казалось бы, не моя в этом вина, нечего стесняться, но... Все-таки во мне полно неистраченного чего-то, нежности, что ли. Это довольно сложно объяснить тому, кто постоянно в общении. Я выбрал одиночество, своего рода схиму, и самозабвенно страдаю, иногда даже очень сильно, но ведь наслаждаюсь страданием, ругаю свое одиночество, но вместе с тем дружу с ним, мы так и существуем вдвоем. Наверное, это свойственно многим людям, кто убивает себя, знает о приближении гибели, но продолжает с маниакальным упорством заколачивать гвозди один за другим в крышку собственного гроба, стараясь не думать о том, как станет паршиво совсем в конце, когда сил уже не хватит вбить последний гвоздь.
Здравствуй, милая девочка! Может быть, это глупо – обращаться к тебе, несуществующей, придуманной мной от безысходности и всепоглощающего одиночества, но даже если и так, все равно у меня никого больше нет. То есть не так, не так! Есть, но не у меня, а у того, кем я был давным-давно, а у меня сейчас – никого. Я живу в тишине, за пределами этой тишины слышны какие-то звуки: шум далеких поездов, шорох дождя, даже полная луна тихонько позвенькивает. Но вплотную со мной только тишина, а теперь и ты рядом, милая девочка, ты мне нужна. Я никому не стану о тебе рассказывать, потому что это совсем ненужно, они не поймут, и главное, не поверят.
Сегодня я тебе расскажу про маленького мальчика, который жил когда-то в большом городе, среди больших каменных домов и вечно усталых людей. Там он провел много лет, почти полжизни, стал частью этого существа, организма, да-да, не смейся, этот город одушевлен, он живет своими обитателями, думает их мыслями и чувствует их чувствами. Потом мальчик вырос и уехал в другой большой город, который, наверное, ненавидит, но терпит. И очень часто видит во сне серый и гордый город своего прошлого.
Так с чего я начал? Ах да, будь я поздоровей. Наверное, я бы в тебя влюбился без памяти, не думая о будущем, о косых взглядах исподтишка и о нелепости ситуации. Да-да, именно, влюбился бы, как мальчишка, и упрямо добивался бы взаимности. И скорее всего, добился бы. Но этому мешают несколько обстоятельств, главное из которых то, что ты существуешь только в моем воображении. Уместно спросить, как я докатился до жизни такой, но ответ займет слишком много лет. Поэтому просто верь мне на слово, хорошо?
Сначала вспоминал то, что было, потом стал придумывать, чтобы мне вспомнить еще. И тогда появилась ты.
Она так ни разу и не обернулась. Я смотрел вслед и думал, что так должна уходить жизнь, ни разу не обернувшись; а бренное, пустая оболочка, останется валяться, уже ненужная и никому не интересная. Мне обидно чувствовать себя оболочкой, но делать будет уже нечего.
Она уходила, и я понимал – глупо надеяться, что она передумает или просто обернется, бросит последний взгляд, а я его запомню и сберегу. Но теперь мне нечего сохранять, она забрала даже память о себе. И до сих пор я стою и смотрю, теперь уже в пустоту, пытаюсь вспомнить, сначала глаза, какого цвета? Но не могу, как дымка передо мной. Волосы, какие они? Мог ведь часами с наслаждением смотреть, как они тяжелой волной переливаются в моих руках. Но какого цвета? Память об этом тоже стерлась.
Возвращение Селесты
Я проснулся оттого, что на меня кто-то смотрит, ощущение не из приятных. Некоторое время я лежал неподвижно, не открывая глаз, внимательно прислушиваясь, пытаясь различить хоть малейший посторонний звук, способный объяснить природу моего беспокойства. Но мои ожидания не оправдались, я слышал только ватную тишину. Медленно повернул голову, одновременно открывая глаза. Мой взгляд блуждал по комнате, пытаясь впотьмах различить очертания предметов.
- Ты меня боишься? Напрасно, я не кусаюсь, – голос прозвенел хрустальным колокольчиком, я тщетно пытался представить его обладателя. Когда глаза немного привыкли к слабому свету, я ее увидел.
- Тебя нет, – меня подмывало потереть глаза или ущипнуть себя побольнее, только бы убедиться в нереальности происходящего.
- Но ведь ты меня видишь. И слышишь. Хочешь, прикоснись ко мне. Конечно, ты меня придумал, но теперь я всамделишная. Такая, какой ты меня придумал.
- Нееет!!! – я заорал во все горло так, что заложило уши, – Тебя не может быть, не должно быть, тебя нет!
Но переубедить себя не удалось, видение не исчезло, наоборот, сидящая на краю постели девушка грустно и как-то обреченно усмехнулась и покачала головой:
- Придется тебе смириться. Я есть, я настоящая, как бы ты ни боялся. И что мы будем теперь делать, я тоже не знаю.
Тут меня осенило, я понял, почему мне показался таким знакомым голос моей гостьи. Много лет назад, в Шотландии, в маленьком городке N, я встретил девушку по имени Селеста. И теперь она вернулась, совсем не изменившись, только я постарел.
- Я же тебя придумал! Нет, не так, я вспомнил, тебя зовут Селеста. Но это было так давно и так далеко!
- Значит, Селеста. Красивое имя.
В который раз варю себе кофе? Никогда не задавался таким вопросом, а когда мне пришла в голову эта простая мысль, я остановился по дороге из комнаты в кухню и замер. В самом деле, в который? Как считать – годы, утра, литры или килограммы, а может, время, проведенное за вращением ручки старой кофейной мельницы, их еще называют армянскими. Усмехнувшись и покачав головой, продолжил свой путь. Как жаль, что я не могу больше соблюдать утренний ритуал досконально – кофе и стакан холодной воды остались неизменны, но утренняя сигарета осталась категорически в прошлом, врачи сказали, что курение меня быстро убьет. Мне хватило силы воли и здравого смысла выкуривать отныне одну сигарету перед сном.
Обращение III
Я читаю ее письма взахлеб, жду появления каждого нового, потом смакую, читаю по нескольку раз понравившиеся места, откладываю, не дочитав, на завтра, чтобы смаковать, уютно устроившись на кухне в глубоком кресле и прихлебывая вожделенный ароматный кофе. Иногда я спрашиваю себя: откуда она знает то, что я сам уже успел основательно забыть, приметы прежней, уже не совсем моей жизни. Откуда ей известен запах дождливого ветра, когда тот бесцеремонно врывается в прокуренную за ночь комнату, стоит только приоткрыть форточку. Смесь шума дождя, запаха реки, чуть