Значит работу будешь искать?
– Буду. – не ахти какая перспектива, соответственным и тон у Емели был.
– А что делать умеешь?
– Ничего не умею. Руки есть, сила есть, определюсь куда–нибудь, те же мешки таскать.
– Мешки говоришь? – Черномор на минуту задумался. Вот что парень, уж если ты хочешь определиться на работу, иди в порт, где корабли, знаешь?
– Знаю.
– Иди в порт и спроси дядьку Сафрона, его там каждый знает. Скажи, мол, Черномор просит на работу тебя определить, он поможет. Ну а дальше уж сам, будешь лениться, да на печи валяться, выгонят, да ещё и шею намылят. Насчёт жилья он тоже поспособствует, иди, всё с тобой.
– Батюшка, а я? – для Матрёнихи было полной неожиданностью нежелание Емели возвращаться домой.
Ну, как известно, любой пример, он заразительный. Матрёнихе сразу же и прямо до зубной боли тоже не захотелось возвращаться в деревню. Она вдруг с самой–пресамой отчётливой ясностью поняла, ничего хорошего в деревне её не ждёт, вернее ждёт, но всё тоже самое, что и раньше было. Буквально в одну секунду времени Матрёниха решила для себя, что тоже пойдёт туда, где корабли. Что она там будет делать Матрёниха, даже при всей своей богатой фантазии не представляла. Но, фантазия на то и фантазия. Матрёниха быстро сообразила, что вполне может найти себе там занятие кусок хлеба дающее: постирать, одёжку какую починить–заштопать. Опять же, помимо сплетен, Матрёниха была очень даже неплохой гадалкой, а это всегда кусок хлеба, да и в травах разбиралась.
– Что, ты? – опять удивился Черномор. – Иди в свою деревню и живи как жила.
– Не пойду. – твёрдо сказала Матрёниха. – Я тоже пойду где много кораблей, а уж дело себе я там всегда сыщу.
– Сплетни пересказывать? усмехнулся Черномор.
- Не буду я больше сплетни пересказывать. – обиделась Матрёниха. – Постирать, одёжку починить, завсегда у кого–то потребность имеется. Я людей умею лечить, гадать умею.
– Ну, если с такими талантами, тогда не пропадёшь. – засмеялся Черномор и уже серьёзно. – Хорошо, иди и ты. Тоже, найди дядьку Сафрона, он поможет. Ну всё, идите. Некогда мне тут с вами. – Черномор встал и не попрощавшись пошёл в терем.
***
Дорога в силу своей природной стыдливости пряталась под копытами коней и от этого становилась короче, правда, ей было всё равно, привыкла. Тройка белоснежных коней запряженных в возок мерила и прятала под себя дорогу не каким–то там сумасшедшим галопом, а лёгкой и весёлой рысцой направляясь в деревню, в ту самую. Чуть сзади и слева за возком ехал царевич Гвидон. Настроение – лучше не придумаешь. И самым главным в его настроении было: закончились скитания и жизнь у, хоть и добрых, но всё равно, чужих людей. В первую очередь царевич Гвидон радовался за матушку, о себе он как–то не очень и думал. Нет, думал конечно, но совсем по–другому, не так как думал о матушке. Как и что будет дальше происходить царевич Гвидон не знал, скорее всего поплывут они с матушкой по Самому Синему морю домой, к батюшке, к царю Салтану. То, что царь Салтан совершенно не виноват в произошедшем с ними царевич Гвидон нисколько не сомневался, да оно всё видно было, даже слепой, и тот увидел бы. Как оно будет выглядеть дальше, царевич Гвидон тоже не знал, но, а что тут думать? Наверняка найдётся корабль готовый плыть в царство царя Салтана, а уж принять пассажирами жену царя Салтана, Царицу, и его сына, мало найдётся желающих отказать, даже смешно говорить. Как и что будет происходить там, дома, царевич Гвидон тоже не представлял, но сами понимаете, теперь–то уж ни у кого не получится, не позволит царевич Гвидон, ни себя, ни матушку, в какую–то там бочку поместить и в Самое Синее море выбросить.
Так царевич Гвидон думал как бы вообще, говоря нашим языком, глобально, а о себе, лично о себе, он не сколько думал, сколько удивлялся, а удивляться было чему. Первый раз в жизни взял в руки лук, боевой лук, оказалось, умеет стрелять. Сегодня, даже без какой–либо мысли на то, что ни разу в седле не побывал, потребовал коня, и что? А то, что вскочил в седло, да так, будто лет с трёх в этом седле сидел и никуда не отлучался. Да и сейчас, когда в седле да с непривычки, оно ой как неудобно и устаёшь быстро, а царевичу Гвидону было хоть бы хны – вот так вот.
«А вот интересно, весело размышлял царевич Гвидон. Чего такого я ещё умею? Такого, о чём пока сам ещё не знаю?»
От таких мыслей, да ещё когда за матушкой едешь у кого угодно настроение будет хоть в небо взлетай и кувыркайся там, в небе, от радости и с большим удовольствием. Но при всех уже определившихся и ждущих своего часа способностях и талантах, царевич Гвидон прекрасно понимал, небо ему недоступно, закрыто оно для царевича. Только Княжне–Лебедь, Василисе, оно подвластно, вернее, встречает её с радостью.
Василиса! За всеми радостными событиями и хоть и малыми, но делами, царевич Гвидон не то чтобы напрочь позабыл о Василисе, просто она как бы отступила немного в сторонку дав дорогу происходящему. А сама тем временем стояла и смотрела, как на то что происходит с царевичем Гвидоном, так и на него самого, и улыбалась. Обязательно улыбалась. Вы сомневаетесь?!
От автора: Как–то оно получилось, что не только царевич Гвидон, но и я, совсем позабыли о Щуке, а ведь был повод вспомнить, да ещё какой! Видать таким уж родился царевич Гвидон, привык рассчитывать только на свои силы и способности, а не чуть что, волшебников на помощь звать. Ну а я, что я? Наверное та же Щука, а может ещё кто заколдовали меня, вот я и не вспомнил. Получилось, сам придумал, сам написал о силах и возможностях их волшебных, сам же от них и пострадал. Пострадал ли?!
«Эх, видела бы меня сейчас Василиса! – по мальчишески мечтал царевич Гвидон»... А Василиса видела и возок, запряжённый тройкой белых коней и всадника, но во всаднике царевича Гвидона не признала, далеко было. Василиса летела в город, на крыльях, и как на крыльях, в свой, родной город.
***
Дабы не смущать горожан, Василиса спустилась на землю за ближайшим к городу лесочком. Спустилась, охватила себя крыльями и приняла человеческий облик, облик княжны Василисы. До города было совсем недалеко, и часа не понадобится чтобы дойти, и это если не спешить. А Василиса никуда и не спешила, да и зачем спешить, если то, что и кто ждут её в городе, останутся с ней на всю жизнь, навсегда.
У нас всё по–другому, а там, на той планете Земля, городские ворота открывают с восходом солнца, ну и с его заходом за горизонт закрывают. Так что, пока солнышко на небе светит и светом своим радует народ всех происхождений, чинов, званий и сословий, да ты через городские ворота хоть сто тысяч раз пройди, тебе никто слова не скажет. Правда, Василиса не собиралась проходить через городские ворота сто тысяч раз, ей и одного раза вполне было достаточно. Там, за воротами, раскинулся город, её город, и там же находится её дом, родимый дом, ну и что, что он терем княжеский?! Даже княжеский терем, он не только терем, но и дом, потому что в нём: рождаются, живут и умирают – всё один в один, как и в какой–нибудь деревенской избе.
Признаться, Василиса слегка робела и было от чего, уж слишком долгое время она, говоря нашим языком, дома отсутствовала , поди забыли уже. Знаете уже, городские ворота охраняли воины Черномора, а княжеская охрана не иначе с удовольствием, хоть и связанная, похрапывала в стороночке. Тем не менее воины Черномора признали княжну Василису, а потому что воины–то непростые, и приветствовали её как и подобает воину приветствовать княжну и хозяйку города.
Княжна Василиса, теперь уже княжна, привыкайте, улыбнувшись кивнула воинам и вошла в город. Город, что город? Город, он как бы живёт сам по себе и до людей, занимающихся какой–то бестолковщиной в его домах, на его площадях и улицах ему нет никакого дела. Вроде бы всё верно. Ну а вдруг как исчезнут из города все до единого человека, бестолковые люди, что будет делать город? А ничего он не будет делать, потому что умрёт.
Город встретил княжну Василису людскими разговорами на самые различные житейские темы, криками, руганью, плачем и смехом одновременно – всё как обычно, как в любом другом городе. Сам город вроде бы и не изменился, каким был при князе Руслане и княжне Василисе, таким и остался, чистеньким и ухоженным. Знаете уже, это когда их силы колдовские из города согнали, стараниями, а вернее, безразличием боярина Захара город стал зарастать грязью и прочими дурно пахнущими вещами. Порядок в городе навёл, приказал навести, Иван, хоть и самозванец, а премудрость проявил, залюбуешься. А вот народ туда–сюда по улицам шмыгающий, княжне Василисе не понравился. Нет, народ точно такой же: голова, руки–ноги, всё на месте, вот только походка и телодвижения стали нервными, как бы второпях и с опаской, как будто или боятся кого–то, или же украсть что–то собираются. И глаза, княжна Василиса и это приметила, глаза у людей как бы глубже погрузились, как бы в норы спрятались и выглядывают оттуда с каким–то непонятным княжне Василисе страхом выглядывают.
***
И всё–таки народ, да ты с ним хоть что сделай, всё равно он до нового и чего–то необычного любопытным останется, здесь даже учёным не потребуется трудиться, жизнью доказано. Княжну Василису приметили сразу и узнали. На той планете Земля и в том городе не знали что такое электрический ток? и тем не менее новость, где шёпотом, а где вполголоса сказанная, разлетелась по городу со скоростью электрического тока, а значит, со скоростью света: княжна Василиса вернулась!
Ну и, эту черту характера, и вообще, особенность натуры, у народа тоже не отнять – не то чтобы стеснительный, скорее воспитанный народ, так получается. Никто не бросился ни кланяться, ни с разговорами своими дурацкими приставать к княжне Василисе. Поглощённая созерцанием города и изменений, которые произошли за время её отсутствия, вполне возможно княжна Василиса и не заметила, как совсем через короткое время на уважительном удалении за ней следовала толпа горожан. Толпа эта всё увеличиваласm и не по минутам, а по секундам. Совсем в скором времени город обезлюдел, все? начиная с детей грудных и ещё неразумных, их матери на руках несли, и заканчивая древними стариками, им внуки и правнуки помогали, шли за княжной Василисой.
Единственные, кто не тронулся со своих мест, были те горожане и не горожане тоже, которые на рынке своими товарами торговали. Ясно дело, о возвращении княжны Василисы они узнали чуть ли не первыми, уж не знаю как они так умудрились, но с места не тронулись. Вскорости с рынка исчезли все покупатели, но людей торговавших и торговых сей факт нисколько не огорчил: если ушли, значит побродят где–то там, где им побродить приспичило и назад вернутся, никуда не денутся. Это не они, это я так думаю, потому что в городе том не проживаю и возвращение княжны Василисы меня не очень–то и касается. Торговый народ думал совсем по–другому. А что вы думали, если торгует чем–то, то и не человек вовсе? Заметьте, он торгует тем, что людям необходимо, а значит людям доброе дело делает, значит человек и ничто человеческое ему не чуждо. Ну а то, что люди торговые никуда со своих мест не сдвинулись и не приумножили толпу горожан, идущих за княжной Василисой, объясняется до смешного просто. Скажите
