"Всё! Кончено! Так дальше так продолжаться не может! – мысленно вскричал попугай ара. – Служить бы рад, прислуживаться тошно! – продолжил он свой птичий бунт цитатой из классики. – Каждый день одно и то же: скажи доброе утро, скажи добрый вечер!"
– Добр-рое утр-ро! Добр-рый вечер-р! – передразнил он сам себя.
"А гости ещё и непременно требуют":
– Попка хор-роший! Попка хор-роший! – не переставал возмущаться попугай.
"А когда напьются":
– Попка дур-рак! Попка дур-рук!
"Сами они придурки! И жмоты! Маковой росинки просто так не дадут! Каждое зёрнышко отрабатывать приходится, их глупости повторять! Пора с этим кончать. Я представитель знаменитой породы попугаев ара. Из далёкой Америки. Я – американец. А по-кавказски ара и вообще – друг. И мне, американцу, да ещё и кавказскому другу так унижаться: попка дурак! Моё терпение лопнуло! Сегодня же сажусь вместо Шарика на цепь, буду дом сторожить. Ему каждое утро полную миску зёрнышек выносят. И никто не заставляет его "Шарик дурак!" за эту кашу твердить. Так он, глупенький, ещё и капризничает, мяса требует. А я не буду капризничать! Всю миску склюю! За милую душу!"
Попугай ловко клювом поддел изнутри защёлку дверцы, открыл клетку, слетел на пол и важно, пешком, направился к выходу.
– Добр-рое утр-ро! Добр-рый вечер-р! Попка хор-роший! Попка дур-рак! – громко негодовал он по пути.
"И кому я каждый день доброго утра желаю? Хозяевам, которые ни в грош меня не ставят? Дураком считают! Сами они тупые! Хоть бы один из них профессором был. Пусть самым зачуханным. Или академиком. Пусть даже самым занюханным".
Попугай взлетел и, уцепившись острыми когтями за дверной косяк, загогулиной клюва лихо скинул с двери крючок.
"А гости их кто? Артистика, даже самого поганенького, ни одного нет! Ведущего, хоть самого дебильного шоу, тем более! Ой, мороз, мороз – всё их шоу! Когда наклюкаются! А от меня монологи требуют: добр-рое утр-ро, добр-рый вечер-р, попка хор-роший, попка дур-рак! Надоело! Перехожу на нормальную службу. Без оскорблений. И сам себя уважать буду и других считаться с собой заставлю!"
– Шарик, снимай ошейник, – добрался он наконец до собачьей будки. – Я теперь дом сторожить буду. Моя это теперь будет должность. Надоело за мелкие подачки каждый день, как попка, одно и тоже твердить!
Поразился пёсик такому повороту событий, но уступил. Уж очень боялись все в доме грозного ару: нос – страшная загогулина, когти - острые крючки, расцветка – как у индейца, охотника за скальпами. И ругается злобно, чуть что.
Надел пёс-отставник на попугая ошейник. С трудом, надо сказать, закрепил, шея-то тонкая, птичья.
Расхаживает ара возле собачьей будки на цепи и лаять учится:
– Гав, гав! – И рычать: – Р-р-р-ы! Р-р-р-ы!
Но в этом-то сторож новоявленный быстро преуспел – попка как никак, повторять за другими у него в крови.
Хозяева такой перемене в должностях удивились вначале, однако смирились с неожиданным попугайским выбором. "Каждый дурак - решили они, - по-своему с ума сходит".
Тем более, что гавкал попугай яростнее любого пса, а уж рычал так, что на соседней улице прохожие по сторонам оглядывались и палку срочно начинали искать. Им казалось, что стая злобных собак их преследует.
День несёт службу попугай, два несёт, кашу получает исправно. А на третий прискакал ночью в хозяйский огород из лесочка зайчик. Видит в лунном, обманчивом свете что-то странное на цепи около будки прогуливается. И вдруг взлетает это странное, бренча цепью, на ветку растущего над будкой клёна. Что попугаю в этот миг в его птичью головку взбрело неизвестно. Может окинуть пристальным взором окрестности караульщику вздумалось.
А зайчик едва чувств не лишился от страха. "Так это ж гигантская блоха! – осенило его. – Так высоко с места, без разбега, только блоха может взвиться!"
Бросился косенький опрометью в лесок. И пошёл с тех пор среди зверей слух: мол, в деревне разноцветная блоха, огромных размеров, один из домов сторожит.
Кто как, а волк очень обрадовался этой молве. "Насекомое есть насекомое. Не бывает оно огромных размеров. У косого от страха глаза велики. Ну может быть чуть больше обычной блохи, допускаю, – не поверил он зайцу. – На одну лапу этого сторожа положу, а другой прихлопну, вот и весь разговор. И ягнёночка себе на обед из хлева вытащу".
И вот подкрадывается хищник ночью к дому. И слышит попугайское грозное рычание. А потом и басовитый раскатистый лай. Испугался серый. "Так жутко только волкодавы лают и рыкают. А вдруг блоха и в самом деле с волкодава ростом! Как такую мутантку я лапой буду прихлопывать? А вдруг она мне в нос вцепится? Или того хуже, как блохи обожают – в пах! Обойду-ка этот хлев стороной."
Прослышала о новой невидальщине лисичка. "Прогуляюсь ночью в деревню, на чудо взгляну. Может удастся всё-таки петушка из-под носа у этой сторожевой блохи из курятника стащить", – на авось понадеялась она.
Подкралась рыжая к дому и удивляется – никакой блохи и в помине нет. А петушок есть. И не в курятнике, а около собачьей будки прохаживается. Как будто бы только её и ждёт. Правда, маленький и разноцветный.
– Ах, какой хвостик у тебя чудненький! – притворно начала разговор коварная лиса.
– Это потому что я не простая птица, а заморская, – гордо отвечает попугай.
– Так ты всё-таки птица, а не блоха! – обрадовалась, что в потёмках не обманулась, лиса.
– Птица, птица. И даже летать могу, – заверил сторож.
"Ну на цепи-то ты далеко от меня не улетишь", – прикинула хитрая лисичка.
– А пёрышки какие у тебя пёстренькие, узорчатые! А носик каким дивным крючком! – подступая всё ближе, заговаривает клюв петушку лисичка.
– Это потому что я из породы ара, – гордо расправил крылышки охранник. – Я попугай!
– Ах, даже так – попугай? Ну что ж, попугал!
Бросилась рыженькая на грозного сторожа, свернула ему шейку, да и полакомилась, как она посчитала, маленьким цветастым петушком.
И показался ей ужин недостаточно сытным и не очень вкусным. "Нет, не деликатес, – подытожила, откушав ару, лисичка. – Мясо на косточках жёсткое. Жирка вообще нет. Оно и понятно – птица заморская. А там, за морями, за долами нынче всю живность на химии растят. Наши, деревенские петушки на натуральных продуктах помягче, понежнее, пожалуй, будут".
