вспомнила о тете Ане, о ее рассказах о себе. Она всегда говорила много, очень много, и это было интересно, поучительно, увлекательно… Она могла стать прообразом моей героини, ее рассказ можно было положить в основу повести, романа, просто художественного рассказа. Мысль неожиданно осенила меня. А что, если ее повествование о жизни, о трагедии ее семьи, о детских домах, о любви и потерях записать на магнитофон. Я поделилась этим с Сашей. Каково же было мое изумление, моя радость, когда я впервые почувствовала его другом истинным. Его глаза засветились, он оживился, он был рад сделать все, что бы я ни пожелала. Очень скоро он принес мне свой огромный магнитофон, столь лелеянный им, столь дорогой. С улыбкой, почти торжественно он вручил его мне, он меня поддерживал, он давал мне шанс, он помогал начинаться тому, что в себе я чувствовала с детства. Радость моя была непередаваемой. Саша показал, как пользоваться магнитофоном, и очень скоро я зачастила к тете Ане, записывая ее судьбу во всех подробностях, ее голосом, ее качествами, ее изумительной артистичностью. Кто бы мог мне тогда сказать, что Бог имел на это Свой План.
Когда Бог заговорил со мной позже, Он открыл мне, что на самом деле означал тети Анин этот долгий, несколькочасовой рассказ. Я на самом деле, не ведая о том, из первых рук слушала, запоминала, вникала в судьбу своей дочери из прошлой жизни. Я узнавала и свою судьбу, когда была ее матерью. Помнится, когда тетя Аня стала рассказывать о том, что ее мать была революционерка, о всех опасностях этого высокого пути, я, восхищенная, много раз переспрашивала ее об этих событиях, я была горда за тетю Аню, не зная, что была горда за себя, за свой прошлый путь, за свою веру в партию и справедливость, ибо, еще не зная тогда Бога, я привлекалась добродетелью, справедливостью, борьбой за человека.
Эта магнитофонная запись согревала мне душу, вселяла большую надежду в то, что цель моей жизни начала как-то проявляться, что теперь я все записанное постепенно перепишу на бумагу и из этого тети Аниного рассказа напишу что-нибудь очень нужное. Бог давал надежду, Бог также давал мне то, что впоследствии должно было оказаться первым моим свидетельством, что люди перерождаются, что вновь могут встретиться и даже оказаться в родственных связях. Именно эту цель на будущее имел в Своем Плане Бог, мне же на тот период давая свои причины и свою, пока еще материальную заинтересованность.
Поэтому этот Сашин магнитофон, тот, который я несла до трамвайной остановки, когда провожала их с Леной на их свадьбу, этот магнитофон я и теперь благословляю, ибо, поведанное тетей Аней, несколько раз прослушанное и переписанное, я запомнила на всю жизнь. И теперь, глядя на моего внука, знаю, что в нем и откуда, какими качествами он обладал и что его может теперь ожидать согласно закону о последствии кармической деятельности.
Это очень существенные, редкие, уникальные знания, устроенные Самим Богом и Богом мне провозглашенные Лично и подтвержденные тем, что пришлось еще увидеть и услышать. Это те знания, которые позволяют судить и о судьбах других людей, как и о связях из прошлого, как и о долгах.
О том, что я в положении, знала тетя Аня, а потому очень скоро это стало достоянием и всей Сашиной родни, ибо они навещали тетю Аню частенько, и, хоть она их не очень-то и жаловала, но это была бы не тетя Аня, если б не объявила им о моей беременности, как о своей величайшей победе. Узнала обо мне и Лена.
Будучи не очень-то разумным, Саша доносил мне все недобрые пожелания своей многочисленной родни, как и Лены, который раз ввергая меня в понимание, что он поступает отвратительно, передавая мне один к одному их ненависть и пожелания. Они жаждали меня как-то вычислить, но судьба хранила меня от их визитов, и только с болью приходилось отмечать, как неприятны эти пожелания, когда готовишься стать матерью.
Стать Сашиной женой вообще не представлялось возможным, ибо шли угрозы жизни моей и ребенка от тех, кого я едва знала, к кому не питала вражды, с кем дороги мои не пересекались никогда. Саша вытаскивал меня в город и водил по тем местам, где меньше всего можно было кого-либо встретить, и этот его страх мною воспринимался опять же с болью. Все попытки вызвать его на откровенный разговор не увенчивались успехом, но и бросать меня он никак не собирался, и я находилась в полной неизвестности о себе и своей дальнейшей судьбе вплоть до дня, когда меня положили на сохранение в больницу.
Был уже март 1979 года. У меня был резус отрицательный, как и у Лены. И если ей было суждено рожать только мальчиков, то мне – только девочек. Мы были одногодки, обе овны. Теперь, узнав о том, что я скоро буду рожать, Лена была потрясена. В семье Саши начались скандалы. Я легла на сохранение потому, что опасалась за исход родов, ибо с той стороны были угрозы избиения. Также, следовало опасаться резус-фактора. Но самое главное то, что в Ростов-на-Дону засобирались мои родители, чтобы купить себе здесь дом и встретить их в неопределенном положении, что-то объяснять им было для меня почти мукой.
В день родов схватки начались ранним утром, а дочку я родила только вечером, в шесть часов. Это был крошечный и очень слабенький ребенок, два с половиной килограмма. Доношенная и такая маленькая, как кукла, результат моего очень слабого питания и безденежья. Появившись, она почти не плакала и тотчас заснула. Я попросила поднести ее и показать. Она уже была спеленованна и очень походила на Сашину маму, которую мне пришлось как-то видеть, когда она приезжала к тете Ане.
Рождение дочери – событие потрясающее, которое невозможно передать, этот день – счастливейший день в жизни. Когда меня уже везли в палату, в этот момент мне принесли передачу. В палате я оказалась одна. Чувство легкости, удовлетворения, радости небывалой, почти успех овладело мной тотчас. Я торжествовала, я была полна чувствами неземными. Все остальное, все мои планы и надежды другие превратились в ничто. Передачу мне принесла Анна Федоровна. Это было очень кстати, поскольку очень хотелось есть. Личико дочурки было столь нежным, что другого имени я не смогла бы и придумать, как только Машенька. Над ее кроваткой появилась вывеска МАША ТАРАДАНОВА. Я буквально тряслась над ней, но ребенок устойчиво набирал граммы. Каково же было мое удивление, когда мама пришла меня проведать. Они уже с отцом приехали в Ростов-на-Дону, все знали и поставили перед Сашей вопрос. На что Саша собрал все вещи и ушел от Лены. Теперь он жил у тети Ани. Там же остановились и родители. Вот так развязывался этот непростой узелок, и все водворялось туда, где должно было быть.
За период, пока я была беременная, Саша с Леной получили комнату в семейном общежитии в районе Комсомольской площади, и теперь Лена жила там одна, переживая распад семьи, разрываясь между сыном, который был у родителей и работой. Зная ситуацию с Леной, я снова начинала его прогонять, решив для себя, что останусь жить у тети Ани и как-нибудь обойдусь без него. Я много раз спрашивала себя, почему он так был навязчив, почему, имея жену, не давал мне прохода, почему вторгся в мою жизнь… Тем не менее, он записал ребенка на себя, дал дочери имя Света и не собирался со мной расставаться.
Он был мне предписан судьбой и должен был по моей карме именно так, не особо балуя, обойтись со мной, как той, которая из прошлой своей жизни это заслужила, ибо по моей милости он в прошлой жизни и умер рано из-за ранения, полученного по причине того, что был мужем революционерки, потому что эта революционерка и тогда была охвачена великой идеей революции и потому сидела в тюрьмах, а воспитание детей на себя взяла его мать и он сам. Так что судьба со мной поступала так, как я это заслуживала по своим тем качествам и деяниям в позапрошлом воплощении, но и щадила, ибо исходила я тогда из благих целей.
Родители занялись поисками дома, чтобы купить, а Саша стал наведываться к Лене почти каждый день после работы, что озадачивало тетю Аню, и она стала настойчиво советовать мне проследить за ним, не желает ли он пойти на попятную, не хочет ли вернуться к жене. Долго не желая следовать поучениям тети Ани, я все же, наконец, согласилась, дабы расставить снова и в который раз все точки над I и потому направилась на Мечникова 59 ко времени и чуть раньше, когда Саша после работы направлялся к своей жене. Сидеть и караулить Сашу у подъезда мне не захотелось, но возник план, и с ним я поднялась на этаж, и в нерешительности остановилась перед 404 комнатой. За дверью была тишина. Немного в нерешительности постояв, я все же постучала. Дверь открыла Лена. Теперь роли несколько поменялись. Не она, я пришла к ней, рассчитывая на небольшой разговор. Лена молча и понимающе пропустила меня в комнату. Это была достаточно просторная комната, светлая, с единственным окном, выходящим на школу. Мой приход ни то чтобы озадачил ее, однако, она приняла меня без грубости, упреков, но и без особого восторга. В комнате еще не было уюта, общежитская мебель, которую едва скрашивал телевизор, холодильник и новенькая тахта. У окна стоял большой стол, на котором лежала горстка конфет Золотой ключик и куча бумажных фантиков. Справа от стола железная общежитская кровать односпалка, далее - старый большой шкаф, и у входа несколько встроенных посудных шкафов. Семья только начинала как-то обживаться, но теперь на всем были следы некоторой заброшенности и неуюта. Лене, видимо, было теперь ни до чего. Однако, я пришла не с плохой вестью, не с дурными намерениями. Разговор произошел примерно в таком русле:
- Это ты?! - она посторонилась, имея некоторое в себе любопытство, но и не опережая события.
- Как видишь. Я знаешь, зачем к тебе пришла… Я хотела узнать… Ведь, к тебе Саша приходит?
- Да, почти каждый день после работы. Может тебе интересно знать, сплю ли я со своим мужем? Да, бывает! И что из этого?
- Он, наверно, и сегодня придет?
- Вполне.
- Ну, так у меня есть к тебе предложение. Давай сделаем так. Когда он постучится, я спрячусь в шкаф. В нужный момент я выйду и поставим перед ним вопрос: с кем он? У меня будет причина ему отказать. Он к тебе вернется.
- Да, конечно можно. – Лена не возражала. Время пошло. Лена держалась неплохо. Она охотно начинала рассказывать о себе. В каком-то смысле мы становились с ней союзницами, однако, каждая хотела убрать свою боль или посмотреть, что же из этого выйдет.
- Ну, как твоя дочка? – совсем дружелюбно спросила Лена.
- Мы немного болели. Она родилась 28 марта, а мы выписались 11 апреля. У нее подозревали сепсис, поскольку, когда я ее кормила, молоко брызнуло в глазик. Я едва мизинцем стерла, но занесла инфекцию. Глазик стал гноиться. Врачи, не зная в чем дело, подумали, что это сепсис. Но все обошлось.
- А тебе колясочка понравилась, которую купил Саша? Желтенькая такая…
- А ты откуда знаешь?
- Да мы вместе эту коляску выбирали. Он пришел и говорит: Поехали купим коляску. Вот мы и поехали. – Нормальный разговор Лены расположил меня к ней. Но она была больна Сашиной изменой, скандалами, но и против меня уже сильно не держала.
- А знаешь, зачем он сюда все время приходит? Ты думаешь, он на развилке? Он
