Образования соответствующего у них нет, должность не офицерская. Куда им было податься? Вот и получилось, что кто-то спился, кто-то на «гражданку» ушёл, проклиная тот день, когда на сверхсрочку остаться решил. Им ведь, пока ещё часть окончательно не развалилась, вышестоящее командование так и заявило на общем собрании: «Мы, мол, за сверхсрочников ответственности не несём. Выкручивайтесь, как хотите. У нас и без вас проблем непочатый край. Выживайте сами».
- И Серёжа, конечно же, запил горькую, - предположила Вика.
- Ни Боже мой! – воскликнул Дмитрий Альбертович, - он сроду этим делом не баловался. Лишнего себе не позволял, сколько я его помню. Расстроенный ходил – это да. Тяжело ему было при виде отбывающей в неизвестность военной техники да внезапно опустевшего КПП. Он всё крепился. Только когда последний самолёт с аэродрома поднялся – вот тут он ничком на лётное поле упал и уже не смог сдержать рыданий. Траву рвал пальцами и зубами, криком кричал, словно от нестерпимой боли. Не представлял, чем он сможет на «гражданке» заняться. Так себя вёл, будто жизнь ему пополам переломили. И он этот перелом чувствовал, как самую настоящую боль.
Вика сидела молча.
Дмитрий Альбертович тоже немного помолчал. Потом заговорил снова.
А потом Серёжа наш, как военную форму снял – так больше и не надел ни разу. Кем только с той поры он ни работал: и дворником, и помощником сантехника, и сено близлежащим конюшням заготавливать помогал. Но с тех пор его словно подменили. Был он улыбчивым да весёлым рубахой-парнем. Балагур да первый плясун на всех воинских вечерах. А тут и улыбаться перестал. Говорю же: жизнь гражданская – это не его удел.
- Так… - осторожно начала Вика, - может быть, ему жениться стоило? Что же он всё, один да один…
- Была у него любовь к одной девушке, - закивал Дмитрий Альбертович, соглашаясь с Викой, - да девица-то легкомысленной оказалась. С каким-то молодым лейтенантом уехала на новое место службы. А Серёжа – он однолюб по натуре. Так и осталось его сердце запертым для женского контингента. А после того, как родителей не стало – стали мы замечать, что он совсем какой-то чудной сделался. Идёт и – вот тут Вы правильно заметили – то с деревьями разговор заведёт, то с растущими на кустах цветами шиповника. А то начнёт листья подметать – и с ними беседовать начинает. Какое-то одиночество у него внутри возникло, а побороть он, видимо, его не в силах.
Витя подбежал к Вике и затормошил её:
- Ма-а-а-м, - пошли уже домой, я наигрался.
- Да, конечно, - встрепенулась Вика, - Вы уж простите, Дмитрий Альбертович, что так получилось. Не уследила я…
- Дима. Просто Дима, - мягко улыбнулся мужчина. – Не ругайте себя, Вика, - ребёнок Ваш вполне нормальный. – Возьмите вот, - он вынул из шкафа коробку конфет, но Вика запротестовала: не надо.
- Жаль, - вздохнул Дмитрий Альбертович, - у меня ведь ничего худого в мыслях не было.
- Ну, тогда… - немного помедлила Вика, - заходите, как-нибудь на чай. Но только в воскресенье. Я в остальные дни работаю.
- Отлично, – тут же услышала она, - но тогда я уже не только конфеты, а уже и с шампанским приду. Можно?
- Можно, - засмеялась в ответ Вика.
Проходя через несколько дней мимо соседнего дома, она увидела Серёжу со своей неизменной метлой. И хотя Дмитрий Альбертович говорил, что Серёжа уже давно не мальчик, его отчество выветрилось из головы Вики сразу же после того разговора.
- Листики мои… – печально бормотал Серёжа, не обращая внимания на то, что его могли услышать проходящие мимо люди.
Внезапно он посмотрел на остановившуюся невдалеке Вику.
- Что Вы так смотрите? – удивлённо проговорил он, - представьте себе, я с листьями, как с людьми разговариваю. И с деревьями, с цветами, и с травами. Да-да!
В этот момент где-то далеко в облаках раздался шум летящего самолёта.
Серёжа поднял голову и сказал, ни к кому не обращаясь:
- Эх, было время! Куда оно ушло - не знаю. Теперь вот только и осталось смотреть на самолётики снизу, да асфальт подметать.
Внезапно мужчина перевёл взгляд на Вику и спросил:
- Вы думаете, что я не в себе? Думаете, что я чокнутый, как меня здесь многие называют? Так вот знайте, что никакой я не чокнутый! И мне совершенно безразлично, как меня здесь воспринимают! Понимаете? Без-раз-лич-но!
- А чокнутые, - и Серёжа повертел пальцем у виска, - это те, кто пятнадцать лет назад допустили развал нашей воинской части, которая была показательной во всём военном округе! Да! И те, кто выбросил людей за черту жизни, как какой-то мусор. Вроде того мусора, который мне теперь каждый день убирать приходится!
Вика стояла, совершенно растерянная и не знала, что ответить этому, живущему в своём мире, мужчине. И вдруг, словно бы невзначай, она внезапно представила себе молодого, весёлого прапорщика в парадной военной форме, который вышагивает по плацу, чеканя шаг, а за ним, стараясь шагать так же стройно, идёт рота недавно прибывших в часть молодых солдат. Проходя мимо командира части, прапорщик отдаёт ему честь, прикладывая руку к козырьку фуражки, и ещё не знает, что то, место, по которому он сейчас проходит, ему через много-много лет только и останется, что подметать метлой, очищая его от листьев, которые напáдают с окружающих плац старых деревьев.
Спасибо, Лина!