Икона Юлиана Бирюлёвского

Он и раньше пил.

Но тогда он был кто? Юлиан Топорков! Имя. Символ эпохи, флагман оттепели. Художник-иллюстратор, чьими нарочито корявыми рисунками восторгался целый Союз. Его благословляли на худсоветах. Потные редакторы лезли обниматься. «Вышестоящие лица» трепали по щеке и угощали армянским коньяком. С утра до вечера – грамоты, звания, награды. А дома по нему скучает красавица – верная, терпеливая и достаточно глупая. Просто чудо, а не жена. Около неё бегает симпатичный ясноглазый мальчуган. Сыночек-лепесточек, Олежка. Но это детали. Впереди главное – ночь. Юлиана ждёт подпольная советская богема. Пятикомнатные квартиры, заграничные штучки, распущенные бабы и оголтелые энтузиасты. Все как один эстеты и знатоки. У всех есть доступ к запрещённому искусству. Да здравствует крамола и разврат!

А месье Топоркову, этому нежному пьянице, разврат вреден. Он возвышенно творит – пишет икону «святой Юлиан Бирюлёвский». Работа над покровителем страждущих алкашей затянулась до крайности. Теперь уже не вспомнить, кто подбросил Юлиану маленькую стёртую икону. Она-то и заставляла его мучиться. «Святой» переписывался на иконе тысячу раз. Всё получалось, кроме глаз. Они упрямо не хотели быть зрячими. Восемь лет работы чувствовались Юлианом как нескончаемая поздняя беременность. Десятки натурщиков, сотни прообразов, тысячи эталонов. Рекордный объём выпитого спиртного. И результат: великолепный, живой, дышащий, но безглазый «святой»!

Разочаровавшись, Юлиан запил как никогда прежде.
Официальная работа с издательствами ему наскучила. «Довольно!» – кричал он повсюду. – «Зачем иллюстрировать чужие фантазии? У меня есть собственные! Я создам неповторимую коллекцию выдуманных святых».
Друзья объясняли Юлиану, что религиозные темы, мягко говоря, не в почёте. Он же грозился сбежать на Запад, потребовав там убежища. Вскоре после этих заявлений Юлиан исчез. Поползи слухи. Одни говорили, что художника разыскивает милиция за драку с поножовщиной. Другие утверждали, что Юлиан повздорил с любовницей военного министра. Третьи «отправляли» его, как безнадёжного наркомана, за решётку. 
 
А истина лежала на диване, опохмеляясь бормотухой. После того, как Юлиана «обнаружили», криминальные слухи утихли. Но резонанс остался. Кому-то наверху показалось, что всеми любимый художник зарвался. И тогда Юлиану «перекрыли кислород». Тут же не стало заказов. Отовсюду его сняли, лишили званий. Стали кончаться деньги. Жена-красавица, старавшаяся всячески поддерживать Юлиана, устроилась на работу. Осознание собственной финансовой немощи унижало разжалованного художника ещё больше.

Нежный пьяница стал опускаться.
Богемные и высокопоставленные друзья улетучились. Появились новые – опухшие, красномордые, с трясущимися руками. Сменился и повод. Теперь Юлиан пил от страха. Его преследовал серый товарищ в штатском. У этого человека не было лица. Не в буквальном, конечно, смысле. Лицо у него, как и положено, имелось. Только запомнить его было невозможно. Мозаика из частей лица. Уши, глаза, рот – собрать вроде бы легко, а ты попробуй! Дохлый номер. Очевидно, это был сотрудник госбезопасности. Этот хитрый тип целый год окучивал нервного Юлиана. Возникал из-за угла. Следовал рядом как тень. Доставал телефонными звонками, где бы Юлиан ни прятался. Даже ходил с ним в общественный туалет. Назначал рандеву в пельменных и блинных. Глотал, не пьянея, цистерны водки. Раскуривал, не мутнея, блоки сигарет. А потом вынимал свежие газеты и нёс агитационную чепуху. Рассказывал о тайных изменниках Родины. Призывал к занятию агентурной деятельностью в Швейцарии. Там якобы пригрелись интеллектуалы-отщепенцы, задумавшие взорвать Спасскую башню. Чтобы рассекретить их планы, нужен человек диссидентского толка. И художник Топорков – самая что ни есть подходящая кандидатура!
Юлиан отказывался, аргументируя это низким уровнем сознательности, характерным для его изнеженного тела. Сетовал на плохую физподготовку и больной желудок. Посылал гэбэшника на три буквы. Брызгал в него рвотой, царапался, кусался. А тот, упрямый, не отступал. Тогда Юлиан пошёл на убийство.
 
Это случилось весенним утром. Полупустая электричка неслась с бешеной скоростью. Опальный художник зашёл в междувагонный переход с «гармошкой». Тряска была сильнейшая. Юлиан чуть не потерял равновесие. И тут гэбэшник – влез, как обычно, некстати. Юлиан едва успел застегнуть ширинку.
«Ваш билетик?» – шутя спросил гэбэешник. 
Юлиан растерялся, но карманы брюк всё же проверил. Там были какие-то лоскуты, яичная скорлупа и горошины душистого перца. В глубинах куртки нашлось чужое удостоверение ДОСААФ и средних размеров молоток. Художник, не колеблясь, ударил гэбэшника молотком по голове. Тот заплакал и, обливаясь кровью, пустился в бегство. Карающий меч искусства настиг раненого в ближайшем тамбуре. Между тридцать вторым и пятидесятым ударом гэбэшник затих. К счастью, одна из дверей в тамбуре была незакрыта. Юлиан действовал быстро и чётко. Раз! – и безжизненного тела нет. Чёрная лужа – вовсе не кровь. Это гранатовый соус «Наршараб». Гениальная комбинация.

«Свобода!» – ликовал художник, падая на лавку. – «Теперь и поспать не грех». Но следующая остановка была конечная, и ему пришлось выйти.
Платформу окружал дремучий лес. Почему-то вечерело. Беспокойная звезда романтичных душегубов повела Юлиана обратно, к месту нахождения трупа. Шёл художник долго, не менее часа. Гэбэшник покоился у высоковольтного столба. Тело его было аккуратно разрублено пополам.
«Это, наверное, от удара током» – подумал Юлиан, ломая сигареты.
 
От произошедшего можно было запросто чокнуться. Спасло Юлиана долгое безотчётное пьянство в неизвестной российской глубинке. Ближе к середине лета он устал, резко «завязал» и вернулся домой. У подъезда его встретил незнакомый дядя ростом со школьника.
«Чего ты мнёшься? – накинулся он, прикрывая глаза кепкой-аэродромом. – Заграница ему, видишь ли, не угодила! Швейцарский сыр не по вкусу! А ну, вали отсюда, пока цел!»
Юлиан обошёл кепчатого и заскочил в подъезд. Там стоял непонятный запах. Что-то вроде смеси лаванды и дерьма. Зажав нос, Юлиан поднялся.
 
Жены и сына дома не было.
«Нужно срочно поесть», – рассуждал Юлиан, заходя в кухню. – «Заработает желудок, и всё наладится. Так, и что у нас в холодильнике? О, сосиски!».
Взгляд жующего Юлиана задержался на подоконнике.
«Ух, какой низкий! Если встать у распахнутого окна, можно закачаться. А там – бездна…»
Кухонная штора, будто соглашаясь, дёрнулась. За ней кто-то прятался. Юлиан отодвинул правой рукой штору и увидел «мёртвого» гэбэшника. Только целого, не разрубленного пополам. И к тому же злющего.
«Как?!» – изумился Юлиан, роняя недоеденную сосиску.
«А ты думал!» – осклабился гэбэшник и вцепился мёртвой хваткой.
Противостояния как такового не было. Всё произошло традиционно быстро и чётко. Даже голуби не шелохнулись, когда Юлиан выпал из окна. Летел он молча, полуживой. За мгновение до падения он внезапно «увидел» глаза. Те самые, которые должен был написать, «рождая» икону. Ясные глаза Олежки, сыночка-лепесточка…
– Боже, как всё просто! – успел обрадоваться Юлиан.

Разглядывать труп сбежались всё – автолюбители, бабки, мамаши, детвора. Только кепчатый дядя отошёл в сторонку. Ему, видимо, было жалко смотреть, как растекается на асфальте художник-иллюстратор Юлиан Топорков.