Двое

     Старый лайнер, поднимаясь со вздохом на крутые холмы воды и опускаясь с них в сырые, темные долины, чтобы затем вновь и вновь взбираться наверх, не спеша перемолачивал воду винтом и, поскрипывая бортами, продвигался вперед. Работа эта ему знакома уже не один десяток лет, знакома настолько, что все известно на десять ходов вперед, без каких либо неожиданностей и фокусов, и потому можно было подумать о чем-нибудь своем. А подумать старому морскому трудяге было о чем: этот рейс был последним для него. Еще до отплытия со слов капитана корабль узнал, что по возвращении в порт приписки его, как прослужившего все мыслимые и немыслимые сроки, отправят в утиль. Заодно с капитаном. Но сейчас лайнер чувствовал на своем штурвале еще крепкие руки давнего друга. Друга, с которым они знакомы кажется всю жизнь. «Ну что, старая посудина, - услышал корабль такой знакомый голос капитана, внезапно изменившийся, непривычно  дрогнувший- отходили мы с тобой свое по синему морю? Не нужны, выходит, стали». Помолчав минуту, другую кэп многозначительно протянул:»Да-а-а… А помнишь?» - « Еще бы!!!»- хотел ответить корабль, но не смог. Потому, что за долгие годы их общения он так и не научился говорить. Конечно, он все отлично помнил. Словно это было  лишь вчера. Из недр старого лайнера, из самых темных закоулков его трюмов, куда редко заглядывает даже въедливый боцман, стали подниматься воспоминания. Не измочаленные, словно старый корабельный канат, не выцветшие, как стяг на флагштоке, а свежие, переливающиеся всеми цветами, сохраненные заботливо и бережно…
 Ясное утро, наполненное до краев солнцем, упругим ветром, запахом моря, шумом его волн, криками чаек. Корабль, недавно спущенный со стапелей, стоит у причальной стенки и ждет своего первого капитана. Ждет с волненьем, словно невеста на выданье. Глядя на свое отражение в воде, видит красивые и плавные обводы корпуса, сверкающие свежей краской, в котором заключена могучая турбина, наполненная дремлющими пока тысячами лошадиных сил. Борта и надстройки сверкают чистыми стеклами, за которыми можно рассмотреть прекрасные, уютные каюты, рассчитанные даже на долгое плавание, способные стать на какое-то время домом для пассажиров.  И вот в рубку вошел капитан! Молодой, крепко стоящий на ногах, уверенный в себе. Когда его сильные руки легли на рукоятки штурвала, душу корабля захлестнула волна радости от киля до клотика. Не верьте, если вам кто-то скажет, что у кораблей нет и не может быть души, потому что это лишь водонепроницаемые стальные  конструкции  для перевозки грузов и людей по воде. Не верьте, ибо так может сказать только человек, никогда не любивший море и корабли. И еще надо проверить, как у него самого обстоят дела с этой хрупкой и трудноуловимой субстанцией, называемой «душа».
   «Ну, что, друг?- чуть звенящим голосом, в котором угадывалось с трудом скрываемое волнение, сказал капитан. - Походим мы с тобой! Может и там, где не ходил еще никто…» И лайнер в ответ затрепетал еще не стиранным шквалами и солеными брызгами, не опаленным горячим южным солнцем флагом. А в душе вспыхнула и загудела ровным, сильным пламенем надежда и вера в то, что с этим капитаном они   в силах обойти все океаны. Увидят айсберги и пальмы, тропические атоллы и суровые фьорды, бурное, рвущееся в небо и умиротворенное штилем море, подслеповатое полярное и  бесконечно щедрое на тепло и свет на экваторе солнце. Увидят далекие и близкие порты, наполненные незнакомыми запахами, чужой, непонятной речью, кораблями со всех портов земли. Ведь впереди и у корабля, и у капитана была целая жизнь! Лайнер чувствовал, что в душе кэпа творится то же, что и в его собственной. Потому, что оба они стояли на пороге, от которого веером разбегались тысячи и тысячи путей. Все существо наполнялось хмельной силой и, казалось, путям этим не будет конца! Лайнер представлял счастливые, удивленные глаза детей и взрослых- пассажиров его кают, которым он с капитаном покажут весь мир: грозный и прекрасный, ласковый и безжалостно-жестокий, ревущий шквалом и молчащий штилем. И эти люди еще сильнее полюбят свою Землю. Свои Океаны, Свой корабль. Который поможет им узнать мир, в котором они живут.
   Но…  Прошел год. Следом - еще пять. И еще… Лайнер поставили на ходовой маршрут, туда, где он мог дать наибольшую прибыль. Из года в год, из рейса в рейс за бортом проплывали одни и те же берега с похожими друг на друга, как близнецы- братья, серыми кварталами городов, закопченными заводскими корпусами с гребенками чадящих в небо труб, либо пустеющими полями с одиноко разбросанными селениями, все больше поглощаемыми ненасытными песчаными дюнами. Вновь и вновь лайнер заходил в одни и те же порты, заполненные суетливо- гудящими, вечно куда-то спешащими кораблями , барахтающимися в покрытой толстой мазутной пленкой воде с одним только желанием: как можно быстрее вырваться отсюда. Хотя каждый из них отлично понимал, что следующий порт будет ничуть не лучше этого.
   Пассажиры, заполнявшие из рейса в рейс каюты корабля, тоже были почему-то удивительно похожи друг на друга, независимо от возраста и пола: сытые, переполняемые чувством собственной значимости, скукой и безразличием, эти люди испытывали лишь одно чувство- гордость, что только им по карману билеты на столь роскошный лайнер. Днем пассажиры либо лениво перебрасывались словами, либо просто спали, развалясь в шезлонгах на палубах. Шум волн, просоленный морем ветер, крики чаек и тому подобное они воспринимали как неудобства, которые приходится терпеть. А когда наступал вечер, они дружно спешили в ресторан, чтобы в привычной атмосфере табачного дыма и женских духов, винных паров и запахов изысканной еды предаться своим обычным занятиям и забыть о том, что за стальными стенами- заполненное ночью море без конца и без края…
   Сначала корабль думал, что это - ненадолго. Что он, в конце концов, лайнер, а не трамвай, и поэтому не должен годами бегать по одному и тому же маршруту. Капитан тоже не испытывал небывалой радости от своей роли извозчика. Но год шел за годом, а ничего в их жизни не менялось. Капитан не раз просил, требовал, убеждал, чтобы его корабль перевели на другой маршрут, доказывал, что им обоим по силам далекие, трудные плавания, что они могут сделать гораздо больше…  Однако руководство компании либо отказывало, либо предлагало ему принять другой корабль. Не раз капитан, возвратясь из правления компании, то взрывался из-за пустяка, то уходил в свою каюту и долго сидел молча, сжав виски руками и уставившись невидящим взглядом в стол. Но на следующий день все было опять по-прежнему. Что-то уже связывало капитана и корабль невидимой нитью, которая становилась крепче каната, и не давало ему уйти.
 А время, беспощадное, неумолимое Время летело, и с каждым годом все стремительней. Однако и лайнер, и капитан продолжали надеяться и верить вопреки всему на то, что впереди их ждут еще новые маршруты, новые порты, новые пассажиры. Кораблю на стоянках снились далекие,  еще не пройденные моря, известные и неизвестные еще никому острова и материки, сотни по детски удивленных глаз пассажиров, увидевших наяву то, о чем они грезили давным-давно. И даже во сне душу корабля наполняла радость…
 Несколько десятков лет исчезло в бурунах за кормой, оставив белый налет на висках капитана. Да и лайнер уже стал не тот: он это явно ощущал, особенно при крутой волне. И вот - последний рейс. Темно-синие тучи, подгоняемые резким, колючим ветром, быстро неслись на запад, низко-низко, едва не задевая серо-стальные волны. А лайнеру вдруг вспомнились вновь далекие солнечные моря, которых он так и не увидел. И уже никогда не увидит! Внезапно в его недрах возникла неожиданная, «шальная» мысль. «А что, если…?». Впервые корабль оказался самой жизнью поставлен перед необходимостью сделать выбор самому, принять решение без капитана! А это оказалось ох как нелегко. Но он понимал, что другого шанса не будет. Просто не может быть. И сознание этого помогло справиться с нелегкой задачей.
   Турбина взревела и, быстро набрав максимальные обороты, неожиданно легко и быстро понесла лайнер вперед. Осторожно освободив свой руль от штурвала, сдерживаемого рукой капитана, корабль круто изменил курс. Старина кэп заволновался, стал вертеть штурвал влево и вправо, кричать в переговорное устройство, дергать рукоять машинного телеграфа, безуспешно пытаясь вернуть прежние скорость и курс. «Ну, что ты, дружище? - слышал лайнер голос капитана. - Что с тобой?! Брось…  Не стоит. Поздно уже нам с тобой выкидывать такие номера». Но лайнер молчал. Молчал и надеялся, что друг поймет его. В конце концов капитан оставил бесплодные попытки обуздать вдруг пробудившийся норов прежде такого послушного корабля. Быстро отдал приказ радисту вызвать спасателей. А пассажирам объявил, что курс изменен по указанию компании. Корабли-спасатели остались далеко за кормой, не выдержав безумной скачки по волнам. Тогда капитан смирился и доверился старому другу, лишь делая вид, что он им управляет.
 А старый лайнер летел по волнам, словно за кормой выросли крылья. Уже не замечая ни успокоившегося колючего ветра, ни нависших над мостиком тяжелых, готовых сорваться вниз туч, он с удивлением чувствовал в себе пробудившееся, давно забытое ощущение силы, уверенности в себе, безоглядной смелости. Могучая турбина на самых высоких нотах пела гимн молодости! Давно ушедшей, но, оказывается, еще не забытой. И неожиданно вернувшейся. Корабль расправил переставшие скрипеть борта, выгнул гибко и упруго киль и, с радостью слыша, как яростно затрепетал на флагштоке видавший виды флаг, ринулся еще быстрее вперед, легко и небрежно вспарывая полотнище океана. И стоявший в рубке капитан испытывал те же самые чувства. Изборожденное морщинами, задубленные морскими ветрами щеки его покрыл юношеский легкий румянец, глаза заблестели и в их прищуре появилось что-то озорное, сердце гулко и часто забилось и стук его, казалось, заполнил всю рубку. Капитан потянулся к рукояти машинного телеграфа и установил ее на «Самый полный», хотя нужды в этом уже не было. Оглянувшись на тающие за кормой силуэты кораблей-спасателей, безнадежно отставших,  он с волнением стал всматриваться вперед, чуть выше форштевня, туда, куда устремился его верный друг.
 Дни, стремительно сменявшие друг друга, становились настолько непохожи, насколько день не похож на ночь. Наверное потому, что они до отказа наполнялись новыми, неизвестными раньше, впечатлениями. Северные широты сменились средними. Потом тропиками. Солнце засияло, как сто свечей, и все пассажиры высыпали на палубы,  удивленно вбирая в себя то, что они видели вокруг. Лайнер пересек Атлантику, и пошел вдоль берегов незнакомой никому из бывших на корабле Бразилии. Вскоре показалась белая россыпь домов Рио-де-Жанейро на берегу отливавшего лазурью океана. Потом- Сан-Паулу. Буэнос-Айрес. Пройдя еще немного вдоль берегов Аргентины, корабль повернул вновь на зюйд-вест, вновь пересек Атлантику и приблизился к берегам Африки. Затем обогнул мыс Доброй Надежды и вошел в Индийский океан. Как сон, промелькнули Мадагаскар, Сейшельские острова. Позже показались берега