В субботу 19 июля 1941 года лейтенант Кузовкин прогуливался по парку Сокольники в ожидании Риты Пчелинцевой. Кузовкин явился на свидание заранее, ровно в семнадцать ноль ноль, и маялся от безделья в предвкушении романтической встречи.
Погода выдалась солнечная, прекрасная, по лицам неспешно гуляющих парочек и мамаш с грудными детьми совершенно не чувствовалось, что проклятый враг второй месяц топчет советскую Родину и объявлена всеобщая мобилизация.
Кузовкин купил у мороженщицы вафельный "кругляшок" и стакан ситро. Продавщица, приятная женщина с формами, бросила на него быстрый лукавый взгляд. Кузовкин гордо расправил плечи и достал из кармана галифе пачку "Казбека".
- Товарищ военный, здесь курить нельзя! - томным голосом произнесла мороженщица.
- Есть! - Кузовкин приложил ладонь к пилотке и бодрым шагом направился к лавочке.
"До чего жизнь хороша! - он взглянул на наручные часы. - Мадемуазель должна прибыть через полчаса. Если не опоздает, конечно".
Лейтенант Кузовкин был не вполне окончательный. Выпуститься из артиллерийского училища он должен был в сорок третьем, но случилась война и весь их курс срочным порядком подготовили к отправке на фронт. Позавчера выдали лейтенантскую форму и построили в актовом зале:
- Поздравляю, товарищи офицеры! - гаркнул добродушный усатый подполковник Сыпаренко, начальник училища, до невероятности похожий на маршала Семена Михайловича Будённого. До назначения в Москву Сыпаренко служил на родной Харьковщине, характером отличался незлопамятным, за что получил от благодарных курсантов ласковое прозвище "наш Сёма". - Через неделю на фронт. Не посрамим чести училища. Позади Москва, отступать некуда. Ура, товарищи! Родным, близким и знакомым ни слова. Военная тайна!
- Ура-а-а-а! - рявкнули в ответ сто двадцать румяных физиономий.
Признаться откровенно, лейтенант Кузовкин не слишком стремился воевать. Он и в училище поступил скорей по настоянию матери, чем по велению сердца. "В армии всегда сытно, - сказала мать, будто отрезала ломоть хлеба. - Мне ещё двоих поднимать. Отец покойник одобрил бы".
Отец Кузовкина, начальник смены на заводе "Компрессор" погиб восемь лет назад в результате аварии. Кузовкин был школьником, а младший брат и сестрёнка пешком под стол ходили.
- В работяги не пойдешь, - сказала мать. - Не из таких мы, чтобы с гегемоном за одним столом щи хлебать.
С происхождением у Кузовкина действительно имелись некоторые затруднения. То есть по отцовской линии всё было правильно. Дед из курских крестьян, после Освобождения подался в Москву и устроился подсобником на завод Дангауэра. На этом же заводе, переименованным в "Компрессор", начался трудовой путь и отца Кузовкина, поднявшегося от простого слесаря до начальника смены.
Анкетная нестыковка присутствовала по линии матери. Пока отец был живой, эти разговоры в семье очень не любили, крохотную иконку с лампадкой мать поставила в "красном углу" только на поминках. Кузовкин, хоть и несмышлёнышем был, хорошо запомнил, как тогда поморщился дед. Дед не был партийным, но как крепкий пролетарий искренне сочувствовавшим народной власти, в Гражданскую записался в рабочее ополчение и готов был с винтовкой наперевес бить деникинцев на подступах к Москве.
В общем, дед у Кузовкина был героический, а мать, что выяснилось по мере взросления, поповской дочкой. Отец Кузовкина закрутил с ней в разгар революции, тогда всё летело кувырком, про деда по материнской линии Кузовкин младший так и не смог ничего доподлинно выяснить. На расспросы мать всегда отвечала скупо: "Ушёл на вечернюю службу и не вернулся". Родственников по материнской линии он никогда не видел, мать, когда расписалась с отцом Кузовкина, со своей семьей порвала.
"Где однако мадемуазель? - Кузовкин взглянул на часы с нарастающей тревогой. - Неужели не придёт?"
Невдалеке оркестр заиграл "Рио-Риту".
КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ФРАГМЕНТА
