Случай на проходной мясокомбината
Забойщик мясокомбината, Никита Скорняк, был личностью известной, так как обладал плотной борцовской фигурой и силой равной силе двух-трёх обычных мужиков.
Когда к воротам скотобойни мясокомбината съезжались грузовики-скотовозы из колхозов, то ночная и предутренняя тишина заканчивалась, и монотонное мычание быков и бурёнок заполняло всё свободное пространство на расстоянии не меньше километра.
Никита на протяжении многих лет изо дня в день ранним утром вразвалочку проходил вдоль этой ревущей очереди, твёрдо ступая своими сапогами сорок седьмого размера на годами протоптанную тропинку. И из года в год повторялось одно и то же: скотина замолкала и косилась в его сторону, опуская голову, как будто понимала, кто он и зачем сюда идёт. Он тоже искоса поглядывал на этих животных, покорно ждущих свою кончину. А так как Никита был балагур-весельчак по натуре, то просто, молча, пройти мимо этой вереницы с мычащими животными он не мог, и через одну-две машины начинал хмурить брови и делал резкое движение в сторону кузова со словами:
- Вот, я вам! – и показывал коровам обеими руками «две козы». Обречённое животное окончательно замолкало и шарахалось к противоположному борту. Никита, улыбаясь, продолжал свой путь к проходной.
У калитки так же изо дня в день его встречал старший охранник - довольно таки вредный и нудный старик:
- Ну, что, Никита, опять на работку плетёшься, чтобы кусок мясца уворовать?
- Да, нужно оно мне, «мясцо» твоё!
- Мясцо-то, допустим, не моё, а скотское, да притом ещё и государственное, а ты вон какую морду-то отъел, уворовывая государственное!
- А ты что видел, как я ворую, или поймал меня на этом деле? Или поговорить охота, да напраслину на меня нагородить!
- Не поймал?... Не поймал, но поймаю всё равно! Теперь вона, в выходные-то сетку натянули, так что через забор-то не перебросишь – отошла лафа, да и дыры в заборе все залатали. Закончилась медведю малина-то!
- А я и не переживаю про это! – Буркнул в ответ Никита, сплёвывая смачно в сторону. – Вредный ты человек, всё всех подозреваешь!
- Я-то на то здесь и поставлен, чтобы вот такие как ты не воровали!
- Какие такие?
- А вот такие самые!
- А как вы? Не такие ли - самые? не больше ли нас, работяг, воруете?
- Иди-иди, работай… Ишь, разговорился!
- Да, ели мне надо будет своровать, то ты и не заметишь, … хрыч старый! – проворчал Никита, удаляясь от проходной.
После того разговора Скорняк в течение двух дней в перерывах между забоями прогуливался и внимательно присматривался к своим бывшим «лазейкам». Заделано всё было на совесть. Сетка, натянутая поверху забора, тоже была высокой, что даже при его силушке вряд ли получится перебросить не то что три, а и пару килограммов. «Обложили…суки…» - мысленно возмущался Никита. А чтобы не привлекать внимания к своим обходам, он устроил возле забора в удобном закутке «место для курения» из трёх «столетних» досок, подобранных в кустах. Из «курилки» в обе стороны метров на двести хорошо просматривалась территория, прилегающая к ограде.
Ещё два дня ушло у Скорняка на полное изучение ситуации, но вариантов выноса мяса становилось меньше и меньше, приближаясь к одному – вынести на себе. Он всегда был противник такого метода: маловато будет, уж не говоря о том, что риск попасться - был большой, если не делиться с охранниками! А делиться с этими «дармоедами» и «стукачами» - ох, как было не охота! Да, не то, что не охота, а это вообще было бы «западло»! Это бабёнки там разные, из обдирочных и фасовочных цехов, могут поделиться: сунет каждая в урну возле проходной шматок в грамм триста-четыреста, и идёт себе «птаха» в свободной пляске через проходную. Ну, а коли не сбросила «пайку», то пощупают они её с коленок до плеч, пощекочут, заберут припрятанное, да и отпустят ни с чем. Возмутится поначалу немного на это «дурёха», да в другой раз, чтобы нещупаной быть, возьмёт да и привяжет под юбку полкило или кило мясца, а маленький свёрток с «данью мясной или колбасной» в урну бросит для этих фраеров-охранников, собака их задери! А сама, трясясь как лист, и пройдёт на выход. Так и привыкают к платежу оброков…
А Никита делиться ни в жизнь с этими «вертухайчиками» не хотел и не будет! Нет-нет! Пусть полопаются от злости, чем он им «пайку» сунет! Ни от жадности – из принципа! Он-то килограммов четыре-пять в два дня, бывало, перебросит, так и то не для продажи: мать с отцом больные, сестрёнка непутёвая - нарожала троих от этого «гаврика», а он всё в тюрягу смотрит, хорошо, говорит, там – понимают его. Вот опять «к понимающим» ушёл на семёрку! Сука! А где она, без мужика, троих одна прокормит! Им-то расти надо, им-то питание хорошее нужно! Да! Вот, суки, обложили! Это значит, чтобы я на поклон к нему, вертухайчику хренову, пошёл! Да, ни в жизнь! А может заложить их, гадов! Нет, это вряд ли. Они и с ментами явно делятся, вон ППС-ка каждый вечер к концу смены подчаливает. Прикормились… сволочи ментовские! Что делать? Может к главному ветврачу напроситься, вдруг да поможет! Нет, это вряд ли. Ну, один раз поможет, а потом…
Нет, видимо, всё-таки придётся на себе выносить! Не хочется, а надо!
Прошла ещё одна долгая неделя. Время двигалось к зиме, начались осенние дожди, предвестники, скорого снега. Больные мать с отцом, нуждающиеся в постоянном хорошем питании, чахли на глазах, племяши тоже посматривали с надеждой в его сторону. А тут ещё и осень со своими промозглыми и моросящими дождями, хоть и кратковременными, но всё же давила на психику.
И Никита Скорняк всё же решился вынести мясо на себе. После окончания смены он поместил под рубаху холщёвый пояс, похожий на большой патронташ, в отсеки которого опытные «несуны» помогли ему разложить мясные ленты, и пошёл своей грузной, размеренной походкой, меся грязь огромными сапогами, к проходной мясокомбината.
Метров за двадцать до будки ненавистного охранника, он увидел его силуэт в окне с приложенной рукой ко лбу.
- Засёк, наверное! – Как-то просто подумал Никита. Но обратной дороги у него уже не было и надо было идти вперёд, не показывая вида. Надо, авось всё и обойдётся!
Через пару минут дверь проходной перед Скорняком отворилась и на пороге, с ореолом вокруг головы от тускло светящейся лампочки, стоял улыбающийся старший охранник.
- Проходи, дорогой мой, давно тебя жду, голубчик!
- А чего ждать-то! Чай каждый день хожу утром, да и вечером на твою физию любуюсь! Уж больно она у тебя остроносая да ехидная.
- А это, мил человек, ничего! Каждому ворюге всегда так некрасиво видится его поимщик! Это, ничего! Проходи, родной ты мой, посидим, потолкуем как старые друзья!
- Чё-то, я тебя не пойму. То – ворюга, то – потолкуем! Да, и не друзья мы с тобою, вроде! Так, знакомые.
- Шуткуешь! Это хорошо. Да, ты проходи, проходи, а то дождичек на улице, неудобно как-то!
- Да, ничего, мне тут до трамвайчика не далёко, не промокну.
- Подождёт твой трамвайчик, Никитушка! Подождёт. Может быть. А нет, так на чём-нибудь другом уедешь! Да, ты присаживайся, пока…
Никита понял, что попался. Глупо так! Глупо-глупо-глупо! Он вразвалочку подошёл к столу и сел на единственную, обшарпанную за годы, табуретку.
Старший охранник сиял как новый месяц.
- Ну-с! Начнём-с!
- Чего, начинать-то? - прикинулся непонимающим Скорняк, всё ещё надеясь на какую-то справедливость, которая должна где-то быть. Ну, хоть когда-то! Садиться в тюрьму из-за трёх килограммов не хотелось. Да, и мать с отцом, тогда – всё! Никиту аж передёрнуло от нехороших мыслей о судьбе отца с матерью…
- Освобождайся от груза своего, от лишнего веса, так сказать! – с ехидной улыбкой произнёс старший охранник.
«Странно, я даже имени-то его не знаю. Столько лет работаю, а ни имени, ни фамилии его и не знаю. Чудно!» - опять откуда-то странная мысль всплыла в голове Никиты.
С улицы донёсся чей-то голос:
- Аристарх Наумыч! Выйди скорей, тут вот водитель багажник не хочет открывать!
Охранник быстро подошёл к двери, обернулся:
- Я сейчас, голубчик, скоренько вернусь! А ты не стесняйся, выгружайся на стол!
Охранник упорхнул, прикрыв за собой дверь. Скорняк огляделся. Комната охраны была пуста: дверь, окно, стол на четырёх ножках и стул хозяина коморки, облезлая табуретка на которой он, Никита, сидит, да рогатая металлическая вешалка с дождевиком охранника. Всё! Ни шкафчика, ни тумбочки маломальской, куда можно было бы засунуть свёрток с мясом, и форточка закрыта, даже заклеена. Намертво!
Никита встал, вытащил тугой свёрок с мясом, покрутил его в больших руках, и неожиданно увидел, что дождевик-то с капюшоном. Он быстро, не раздумывая, шагнул к вешалке, опустил свёрток в капюшон и быстро сел на табурет. Буквально тут же открылась дверь, и в помещение вошёл охранник, Аристарх Наумович, и ещё двое незнакомых ему людей.
- Ну-с, голубчик! Не вижу товара на столе. Вот и товарищи из ОБХСС хотели бы тоже посмотреть на твой груз.
- Так, у меня ничего и нет! Я вообще не понимаю, что тут и как!
- Ну, что же, тогда извиняй, дружок. Придётся тебя обыскать. Ты уж не обессудь.
- Это, конечно, не очень-то приятная процедура, но что же сделаешь. Такая ваша службишка. Обыскивайте. Только аккуратней, я щекотки боюсь, могу ненароком рукой махнуть. Не обессудьте, еже ли что!
Обыск был выполнен профессионально, но закончился полным обломом.
- Странно! – озадаченно произнёс Аристарх Наумович, почёсывая костлявыми пальцами затылок. – Должен был быть свёрток, кило так четыре, не меньше. Странно всё это, очень странно!
Два незнакомца отошли к окну:
- Ну, на нет и суда – нет! Иди мужик, да смотри, не балуй с этим делом. Свободен!
С гордым видом свободного человека Никита Скорняк вышел из проходной, прикрыв дверь ногой. Выйдя за ворота мясокомбината, Никита снял кепку и подставил своё лицо к струям дождя, как бы желая смыть с себя всю грязь, которая была прилипшая к нему до сегодняшнего случая. До вот этого самого случая в проходной, который перевернул всё его понимание самого себя и того, что происходит вокруг, и на мясокомбинате в частности. «А ведь я – вор, получается! Простой вор. И со стажем! Господи, как же это так всё вышло-то! Ну, родители болеют, ну сестра с детьми там…, ну не умирают же с голоду! А я – вор! Нет, всё! С завтрева начинаю новую жизнь! Что я мало зарабатываю? Нормально зарабатываю. А почему же это я тащю украдкой то, что я могу купить? Вот завтра пойду к главному ветврачу и выложу ему всё, что у меня давно наболело, и пусть он решает этот вопрос с начальниками разными. Пусть они магазин открывают при мясокомбинате и продают своим рабочим разные эти мясные продукты хотя бы раз или два в месяц, да дешевле чем в магазинах да на базаре. Тогда и воровать мы не будем! Я-то теперь точно – ни в жизнь! Факт!» С этими чистыми мыслями и чистейшей совестью шагал от проходной мясокомбината к трамваю обычный забойщик скота – Скорняк Никита. Одна мысль, всё же, не оставляла его: а, вдруг, как найдут тот свёрток в капюшоне? Найдут-то точно! Только вот доказать, что это его свёрток они, конечно, не смогут. Не поймали! Да и воровать он теперь больше не намерен. Хватит! А этот, как его там, Аристарх, и имечко-то, какое у него, прямо поповское, пострадает он - как у него мясо-то в капюшоне найдут! Да, и нехай с ним, ворюга-то он ещё тот! Похлеще
