78.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 33. МАМА. И ПРОЧИЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ РАССУЖДЕНИЯ.

78.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 33. МАМА. И ПРОЧИЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ РАССУЖДЕНИЯ.

Я очень хотела любить маму, но получалось и так, что она этому существенно мешала всегда, и когда я была ребенком, и когда вошла в зрелый возраст. И тогда, когда я не знала еще Бога, Бог Указывал мне на качества родителей, то, что неизменно повторяется и неумолимо поддерживается философией человека, его пониманием себя и принятием себя, как личности правой, так имеющей право мыслить и проявлять себя, находясь в неком оправдывающим себя коконе поведения, где никак нет места раздумью над собой, корректировке своего выбора, речи, поведения… Это была догма проявлений, как отца, так и мамы, отвергающая все мои детские ожидания, где никак не возможно было рассчитывать на снисходительность, ибо это было вне их правил, может быть унизительно, но попытаться вникнуть в своего ребенка и извлечь хоть малые причины – был для каждого труд утомительный и не представлял собой ценности.

При наличии меня - меня ругали или били, или достаточно строго говорили со мной, при отсутствии меня – меня предоставляли самой себе, не утруждая себя по мере возможности более деликатным и старательным выяснением, что же собой представляет их дочь. А потому, я была накормлена, была  в свою меру одета, знала крышу над головой и чистую постель, меня купали ребенком, мама исправно со мной ходила в Одесскую баню, и для пущей важности контролировали мою учебу. Все как со всеми детьми. Но только любви родительской я не ощущала никак…

Для материального человека это бич, плохо. Был бы бич и для меня. Но особая опека родителей Богом отводилась на основании все же моей кармы и их ступени материального развития, я предоставлялась самой себе и познавала другую радость – радость свободы и погружения в себя, ибо это было привлекательно, успокоительно, и даже наслаждало.

Вообще, погружение в себя – это не дар, это естественное состояние многих детей и взрослых. Но тяготеть к этому - это уже что-то большее. С материальной точки зрения это считается как не правильным состоянием человека, но с религиозных позиций – это есть уже путь к Богу, азы сосредоточения на Боге, Который присутствует в человеке, это то, без чего не обходится на духовном плане. А направляет внутрь себя Бог именно по Плану Бога, ибо это есть начало медитации духовной. Вкус к этой медитации  знают в своей мере все, но когда это сильно проявлено, то можно сказать, что Бог посмотрел на этого человека и непременно поведет его к Себе, ибо он уже не привлекается настолько материальным миром и его проявлениями, его природой и его взаимодействиями, связями и зависимостями… Все это  уже отработало свое в прошлых рождениях.

И в свое время человек начинает тяготеть к Богу в себе, не ведая о том, и далее к религии и духовным практикам, и далее уже стоит вопрос о его выходе на духовный план в свое время через путь преданного служения, который может занять одну или две жизни.

Я уходила в себя достаточно часто, и Бог провоцировал такую практику чаще всего через именно моих родителей (позднее – через общение с другими людьми), которые чисто формально выполняли свои функции и тем помогали мне к ним не привязываться, но очень часто печалиться и погружаться в себя… И этому способствовала в немалой степени именно мама, ибо от нее  я ожидала много тепла, а оно нежданно оборачивалось безразличием ко мне, не желанием  защищать меня от отца, не желанием говорить со мной по душам, но выполняла свои функции мамы чисто автоматически и здесь неукоснительно. Но… чтобы интересоваться миром  или душой другого, надо быть в себе наполненным этим чувством проникновения и понимания других, надо быть серьезно битым человеком или многострадальным, как и религиозным.

Думаю, что о душе на тот период мало кто рассуждал в семьях. Все вопросы выяснял ремень. Не помню, чтобы когда-то в обществе поднимался вопрос о детских психологах, о подходе к ребенку… А потому все было топорно и дети преимущественно Волею Бога становились от боли мудрее и понятливее своих родителей, в том и преуспевали в своем развитии и уже сами начинали в свое время копаться в мирке своих детей… Как и я. И все же многое, многое упуская, ибо Бог для каждого сохраняет его толику недоступности и не досягаемости, как и не понятности, ибо многое и много дети должны решать только с Богом в себе.

У мамы была особая ступень высокой духовной нравственности; она, эта нравственность, не очень пересекалась с моей нравственностью и почти совсем не пересекалась с нравственностью отца. Мама жила по достаточно упрощенной схеме, но была в ней незыблема и другой жизненной философии не проявляла никак. Суть ее понимания никогда не оформлялось в устойчивый мыслительный процесс, никогда не формулировалось ею, никогда не выдвигалось ею на первый план ни в каком диалоге. Ее нравственность проявлялась в некотором убеждении, что так надо, и другие понимания в нее могли входить только  как насильственным путем.

Для мамы было главное, чтобы в семье был порядок и еда. За эти вещи она ложилась плашмя, но их не проповедовала, не облекала в диалогах со мной ни в какое требование или наставление. Это было просто ее кредо, незыблемое, на которое никто не мог посягать, ибо оно ни от кого ничего не требовало, но только обставляло уютом, но достаточно простого порядка.

Также, для мамы было важным накормить в ее доме людей, кто бы то ни был. Она в своей незамысловатой добродетели могла одалживать деньги человеку, не осуждая его, не углубляясь ни в какие причины и следствия. В домашний труд она толком никогда не вовлекала меня, но просто ругалась, обзывала меня, но исправно и начинала и заканчивала любое дело по хозяйству сама.

У отца была несколько другая истина, его нравственность была нравственностью бывалого человека, который считал, что никому и ничего не должен, кроме своей семьи. Далее его нравственность не распространялась никак и имела при этом свою философию. Также, нравственность отца была основана на простом или очень простом, аскетическом образе жизни, который он замыкал на природе, с нею связывая и развитие и отдых и любопытство. Но борцом за природу и ее сохранность не был никогда, и это ему, кажется, и в голову не приходило.

Отец особо не понимал смысл семьи, ее назначение по большому религиозному счету, не особо в этом направлении и напрягал себя, но, тем не менее, здесь находил свою паству, которой без устали и собственным примером проповедовал непрерывно аскетический образ жизни и очень отдаленное понимание имел касательно добродетели. Она упиралась только в маму и меня и то потому, что это была его семья, и такое понимание невесть откуда, но в нем теплилось и поддерживалось, но в очень экзотическом или тоталитарном виде… И, тем не менее, имея конфликты в понимании нравственности, мать и отец держались Богом, и хотела мама или нет, но эти отцовские некоторые нормы жизни все же впитала в себя Волею и Планом Бога, а отец все же усваивал науку семьи и того комфорта, который все же семья в той или иной мере ему создавала, как и определенность, и таким образом как бы оцивилизовывался от постоянного ощущения себя вечным и ни от кого не зависящим бродягой. Ибо быть ему йогом было еще рано и рано. Надо было усвоить просто уроки семейных отношений, обязанностей и долгов и кое в чем поднять мыслительный процесс мамы на более высокий уровень, граничащий пока с примитивизмом. Ибо она была из деревенской простой семьи и никаких наук по развитию интеллекта в своей изначальной среде не проходила.

Если бы ни Бог, я бы никогда не поняла, что удерживало этих двух людей. Но Бог Указал мне, что это было необходимо по их обоюдной карме, по качествам каждого, по тому, что и один и другой имел ко мне отношение в прошлых рождениях, и они оптимально подходили  для того, чтобы развить во мне те качества, которые были необходимы, дабы можно было со мной заговорить в свое время Богу, и также, для того, чтобы передать друг другу частично те качества, которые были необходимы каждому на его ступени материального и духовного развития, т.е в маме посеять семя аскетизма, а в отце преломить его бунтарский от природы дух, успокоить  нормальным бытом и дать ему устойчивое пока отношение к семье в противовес  к  его постоянным устремлениям к свободе и независимости в любом виде.

В июле 2002 года во второй половине дня в нашу коммуналку раздался звонок. Звонила Светлана. Она сообщала, что сейчас находится у бабушки Нади, что бабушку парализовало, и она не может ходить. Это был действительно удар, никак не ожидаемый мной, который перекрывал все мои планы надолго… Это был поворот в новую жизнь, полную печали, проблем, потрясений. Это был период, когда я начинала метаться между мамой и Туласи, а также Светой, где порою надо было и забирать Славика из детского сада или просиживать с ним достаточно долго, когда он болел, ибо Света должна была работать. Тагир ей помогал только продуктами и одеждой для Славы, почти никогда не выдавая деньги наличкой. А они были нужны всегда.

Начинался период больниц, лекарств, посещений мамы врачом из поликлиники и непременно ухаживания за мамой, что было непросто и вследствие ее достаточно неугомонного характера и в связи с тем, что отказываться от активной жизни она вовсе не собиралась и потому была и в этом положении крайне требовательная и вокруг нее нам с Леной надо было вращаться постоянно.

Мама наотрез отказалась, чтобы ее кормили через зонд, но настаивала на том, чтобы любую пищу толкли до приемлемой жижицы и так могла съедать хорошие миски еды в надежде, что именно отсюда у нее возьмутся силы, чтобы начинать вставать. Мама была парализована частично. Однако, у нее была отобрана речь и правая рука не слушалась, так что свои требования она озвучивала или просто криком, как могла жестикулируя, или корявым почерком пыталась донести до нас, свои требования, которые порой было и невозможно донести, от чего она нервничала, гневалась и махала рукой, с болью пытаясь отвернуться от нас к стене.

Однако, болезнь протекала так, что время от времени, по возвращению с больницы, она начинала потихоньку ходить, неимоверно радуясь и пытаясь в этом направлении себе помогать. Но рука правая почти не слушалась и речь не возвращалась. До конца 2002 года, весь 2003 год и до марта 2004 года мама была в непроходимом состоянии страдания. Все облегчения оказывались временными, и ее попытки начать ходить, хоть и радовали ее, но не на долго. Болезнь не отступала, вводя ее и нас в отчаяние, где карета скорой помощи столь часто стала подъезжать к нашей калитке, что уже полулицы знало, что мама тяжело больна, но никто не наведывался, ибо не та была ситуация, но почти ситуация мрачного прогноза…

В последние дни своей жизни мама уже окончательно слегла, потеряла аппетит, исхудала столь стремительно, что уже почти не оставалось никакой надежды на ее излечение. Дни потянулись полные печали, недобрых предчувствий и глубокой боли… За день до смерти мамы Бог Сказал мне, что завтра утром в восемь часов утра это начнется. И далее Сказал, что и как будет происходить. Все именно так и произошло. В восемь утра мама впала в кому.