На диктофон 8

Слово о Максиме Горьком.
Сложный, противоречивый как сама русская классическая литература. Шекспир выстроен в одну линейку и понятен как пионер, который неизбежно «вырастет» в комсомольца; а Горький, столь презираемо забытый ныне, он как бельмо не только во времена «Фомы Гордеева», но даже чувствительнее и очевиднее, пророчески дальновиднее в возможности поставить правильный диагноз уже нашему времени.

Алексей Максимович Пешков… О, писатели чёрно-белой Руси, пока чадит и смрадствует необъятное наше Отечество, даже самая-самая одиозно неприглядная фамилия будет содержать в себе свет самобичевания, и пусть публика, пёстрая и разношёрстная, скалит свои «красивые» клыки, на того или иного арапа аль еврея, но у публики этой – ошмётки её собственного народа, кровь дальних и близких родственников, ведь они тоже убивают души, как самые обыкновенные террористы, но убивают с ухмылками и издевательским смехом, входя в каждый дом всем известным способом. Разве они скажут, что им люб Толстой, Пушкин, Горький, Мандельштам? А ведь они их понимают как никто другой, потому что совесть не изгонишь из своего сознания, и пусть эта совесть забита и затюкана на потребу современной публике, голос народной совести, неразрывная связь с ней через прошлые страдания и мучения, не пресекается никогда, и пусть для НИХ Горький плох и косноязычен, потому что был никем и вовсе не аристократ, как Набоков и прочие, пусть, но он писал чтобы быть понятым и для современников, и для потомков, и ВСЕ его очень хорошо понимают, ибо «пока чадит и смрадствует необъятное наше Отечество, даже самая-самая одиозно неприглядная фамилия будет содержать в себе свет самобичевания за этот самый смрад и чад».