в небольшое кафе, неподалёку от их дома. Все гости уместились за один продолговатый стол. Меня прислали организовывать эту церемонию, и поэтому я встал и заговорил первым о том, какое важное место Мария Ефимовна занимала в жизни своих детей и близких, о том каким сильным и благородным человеком она была, я всё продолжал и продолжал говорить, как вдруг поймал на себе, чей то взгляд. Это был Лев. Он смотрел на меня всё с тем же зависшим между нами вопросом. И я замолк, оправдав свою паузу тем, что поднял рюмку и пригласил всех выпить за упокой. После меня заговорил мой главный редактор, который знал Марию Ефимовну на протяжении всех тридцати лет, что она работала в редакции. За ним взял слово ещё кто-то, но я уже не слушал кто. Я видел трёхлетнего мальчика, беспокойно бегающего за спинами присутствующих с одним единственным вопросом. Наконец, какая-то бабушка обернулась на его голос. На секунду у меня появилась надежда на то, что вот эта седая, умудрённая опытом женщина объяснит ему всё то, чего я тогда не смог, но единственное, что я услышал, было горестное всхлипывание и фраза: «Лёвушка, зайчик, нет больше мамы».
На этом терпение моё оборвалось. Я встал из-за стола и подошёл к Алексу.
- Возьми, пожалуйста, брата, - тихо сказал я, - и выйди на улицу. - Я не знал, что ожидать от него, но, к моему изумлению, он молча повиновался, встал и, взяв брата за руку, направился к выходу. На улице было уже сумрачно. Он застигнул под шею куртку малышу и сам съёжился от холода.
- Пойди, возьми что-то накинуть, - попросил я его. – А я поговорю немного со Львом.
- Но, он может испугаться, - робко начал Алекс.
- Ничего, - успокоил я его. – Ты ведь ненадолго.
Когда Алекс ушёл, я присел на корточки перед малышом и спросил:
- Лев, а где твоя мама?
Он выглядел явно уставшим. Такое количество событий и людей было утомительным для трёхлетнего ребёнка. Но всё же, его блестящие от усталости и нервозности глаза, внезапно вспыхнули живым интересом.
- Она ушла, - ответил он.
- Кто тебе это сказал?
- Аликьшь, - прошепелявил малыш.
- А ты любишь Алекса? - спросил я.
- Да, - робко ответил он. – И маму люблю, и папу.
- А ты будешь теперь брату помогать, пока мама не придёт?
- Да, - охотно закивал он. – А где моя мама?
- Она придёт, - тихо ответил я. – Вот только теперь вам с Алексом придётся сесть и подождать её. Ты сможешь подождать её? – спросил я, совершенно не понимая, чего я жду от этого вопроса. Лев ничего не говорил, но в его глазах, мне показалось, вдруг появилось нечто большее, нежели детское любопытство. В них появилась глубина. Ещё совершенно незначительная и едва заметная неопытному глазу, но всё же она была. Теперь Лев не просто смотрел на меня. Он меня слышал. Он, мне так этого хотелось, понимал меня. И этот чистый, уже незатуманенный обидой взгляд, проникал вглубь меня, давая надежду на то, что он вот-вот поймёт, что нужно ждать. Я видел, как секунда за секундой, кусочек за кусочком его покидает горесть от того, что мама, так до сих пор и не пришла к нему, хотя на улице уже темнело, и скоро нужно было спать.
- Но ждать, - продолжил я, - тебе нужно будет до завтра. А когда придёт завтра, ещё до вечера. И ещё денёк, и ещё, пока вы не встретитесь с мамой? Ты сможешь подождать маму целый день?
Он устало смотрел на меня, долго-долго и тихо-тихо. Я понимал, что чуда не будет, как вдруг он кивнул.
- Вот и молодец, - с облегчением выдохнул я. – Ты такой молодец, Лев, - погладил я его по голове, и, уже хотел было встать, как вдруг он тихо позвал меня.
- Дядя.
- Что, малыш? – я знал, что н спросит, и от этого не мог смотреть ему в глаза.
- А мама придёт?
Тишина.
- Нет, - послышался за моей спиной детский голос.
