Ночь «чумазая» какая-то была.
Казалось, что всё вокруг, снизу доверху, тщательно выбелено сажей. А звёзды на потолке аккуратно замазаны тушью. Иногда в разрывах облаков вскрикивала толстомордая луна, плеснув жёлтым, будто расплавленный жир, светом на всё, что внизу. Но её тут же кто-то «за ноги» снова втаскивал в чернильную непроглядь .
Так никто и не узнал, на что она хотела пожаловаться.
И Надька хотела кому-то поплакаться, да поздно уже: ночь на дворе, а завтра – в загс. И там, значит, в загсе том, запишут её новое гражданское состояние: будет она замужней. Женщиной, стало быть, уже стала. Давно. Пять месяцев назад, когда Серёжка пьяным к ней пришёл и начал глумиться. Развалился на кровати её в комнате общежития, башкой об стенку опёрся и заговорил, забуровил про то, что все нормальные девки вообще считают за честь, если он на них внимание обратит.
А эта, Надька, то есть, приехала из своей тмутаракани и туда же: принцессу из себя строит. Нет бы, радоваться, что мужик нашёлся, который на ней свой выбор остановил. Да не просто мужик, а парень хоть куда! Серёга же у них на объекте человек известный. Про него даже в газете написали. Один раз.
Потому что из озера свой бульдозер вытащил. Правда, он сам же его в озеро и загнал, когда вздумал пьяным девок на нём катать. А наутро проспался и – вытащил. Витькин трактор из гаража угнал, зацепил за него тросом свой агрегат и вытащил.
Да и вообще Серёга парень отличный: статный, плечистый, с огромными такими ручищами, чуб русый из-под кепки торчит, и очи синие, бесстыжие из-под того чуба сияют, весь мир вокруг себя словно бы ощупывают. Ему даже бригадир с соседнего участка Николай Ильич говорил:
- Эх, Серёга! Не будь ты таким забубённым, я б Нинку свою за тебя отдал.
А сама Нинка на Серёгу-то давно уже засматривалась и краснела, когда он с нею здоровался.
Это всё Надька и сама знала. Но в тот раз Серёга ей рассказывал, а сам улыбался, глупо и нахально как-то, а потом и целоваться полез.
Надька заорать хотела. Потом передумала, чтобы не позориться перед всем общежитием: стеночки-то между комнатами тоненькие. Услышат крик – набегут. Вот она и молчала. Только руками его от себя отпихивала.
И не отпихнула. Не смогла. Серёжка же здоровый и жилистый.
Противно было. И больно. А потом – всё кончилось. И Серёжка ушёл.
С тех пор, когда на стройплощадке встречались, он ей всё время подмигивал нахально так и говорил иногад:
- Приду опять, при случае, жди…
А когда Надьку тошнить начало и фельдшерица в медпункте ей сказала, что беременных всех тошнит – токсикоз называется, Серёжка подмигивать перестал. Не замечать начал.
Анна Ивановна, Надькина бригадирша, в столовой как-то к ней подсела и, хлебая свой борщ из миски, на Надьку не глядя даже, спросила:
- Серёгина работа?
Надька не ответила, а застыдилась вся, слезой к себе в тарелку капнула. Анна Ивановна и продолжила тогда, искоса глянув на неё:
- Вижу, что Серёгина. Вечером сама к нему схожу. Если жениться откажется, яйца оторву, хоть и жаль легчить такого жеребчика.
Наверное, не обманула. Сходила. Потому что у Серёги назавтра здоровенный синяк под глазом образовался и светил даже сильнее, чем его расчудесные глаза.
Вот и засуетился после этого случая Серёга. Вот и засобирался жениться…
Как на ком? На Нинке, конечно! Николай Ильича дочери. Нинка даже похудела от счастья в предсвадебных хлопотах. Они с Серёгой Митю замордовали прямо всего.
Митя – это шофёр у Николая Ильича. Возит его по объектам, ну, или там, если какие-то детали небольшие и нетяжёлые привезти. Митя всё время молчит и улыбается только. А что ему остаётся-то?
Митя маленький, щуплый даже. И через левую бровь у него шрам. Это, Надьке девки как-то рассказали, с детского дома у него. У них на стройке бывших детдомовских полно было.
Он к собаке в будку на хоздворе полез щенят посмотреть, вот она его и цапнула. Мите тогда сорок уколов в живот от бешенства делали. А он даже не пикнул ни разу. А когда Жульбу пристрелить хотели, чтобы не кусала сирот, он прямо из санчасти прибежал, обнял её за шею и не дал стрелять. Молчал просто и улыбался.
Все тогда тоже молчать стали. А потом и разулыбались в ответ. Кажется, Жульба – тоже.
На Серёгиной с Нинкой свадьбе Надька тоже была. Потому что Николай Ильич велел обе строительные бригады звать в полном составе. Было весело. Серёга даже не напился, а только всё метался от стола к столу и подливал гостям, пламенея красным галстуком, который для него в магазине для новобрачных Нинка сама выбрала.
Надька сидела в самом дальнем конце стола и только воду пила. Из-под крана. Потому что опять тошнило её.
Вот тут и подошёл к ней Митя.
Подходит, улыбается опять и садится рядом. А сам на Надьку будто даже и не смотрит. Потом и говорит:
- Ты, Надь, выходи за меня. Это потому, что нельзя ребёнку без отца. А я его любить буду, потому что как отцом быть, хорошим, я знаю. Мы дом построим. Николай Ильич обещал со стройматериалами помочь. Построим и собаку заведём, чтобы у ребёнка животное было, чтобы добрым рос…
Надька когда этот разговор вспоминает, то всегда улыбается почему-то.
И луна продолжает хохотать, как пугачёвский Арлекино, и, кажется, даже всхлипывает…
|