Достоевский очень тяготился своими эротическими поползновениями к фееричной, открытой всеми фибрами души к нему Аполлинарии Сусловой. Фёдор Михайлович, только в книгах старался быть сам с собой, а в жизни он был скорее глубоко задумчивым наблюдателем, человеком со стороны, оберегая себя, по причине болезненной ранимости, от уколов чужого мира, в котором он больше видел плохое, он принимал человека как что-то лучшее, чем он есть на самом деле. В стремление понять самого себя, он примерял свои грехи к ошибкам других, и ВЕРИЛ что красота души (изначальная, от создания Богом, может быть, в период Эдема) может спасти людской род от ящика пандоры - жажды наготы и зрелищ. Именно это - сластолюбивый эротизм и стремление "жить как все" - постоянно тяготило его в Апполинарии Сусловой, и она сама в этих своих увлечениях видела скорее порок, чем свободу своего естества, недаром её тянуло к сектам, к тем же бегунам, где аскетизм был единственным спасением от тлетворного "французского духа". |