РУС И СЛАВЕНА
Крылатый жеребец опустил Кия на землю рядом с дорогой, по которой шли когда-то на север два друга в поисках чуди белоглазой.
- Мир тебе, человече, – сказал он и, превратившись в грозовую тучу, неспешно поплыл к горизонту.
- Прощай, Буривой! – закричал вслед ему Кий.
Оставшись один, он огляделся. Воспоминание пришло не сразу. Той долгой бесснежной зимой всё здесь выглядело иначе. Он стоял на небольшой, заросшей дремучими травами полянке, возле поваленного бурей дерева, из-за корней которого когда-то давным-давно, может быть даже в прошлой жизни, выскочила юная поляница и стала его незаживающей раной.
- Росвита, - тихо позвал он, и всё громче и громче: - Росвита! Росвита!
Ответом ему была тишина. Нет, ни та мёртвая тишина, что была в тёмные времена, а шуршащая, жужжащая, стрекочущая – живая.
- Зачем я здесь? Почему Перунов конь опустился именно сюда? Что это, шутка непослушного жеребца или указание Кумира? Значит, и Росвита где-то здесь, но где?
Откуда-то, из зелёной листвы плакучей берёзы, выскочила на голый сучок белка и удивлённо уставилась на него чёрными бусинками глаз.
- Приветствую тебя, маленькая векша, - Кий поправил сползшую с плеча суму Егишны и, пошёл по давно не хоженой дороге. Иногда он останавливался и звал свою любимую, долго прислушиваясь, в надежде получить ответ. Иногда осматривал местность, стараясь отыскать хоть какие-нибудь, самые незначительные следы её пребывания здесь. В сердце его была пустота. Он победил зло и потерял двух друзей своих, он спас человечество и потерял нечаянную свою любовь. Дорога была пустынна, как и в те давние времена. Это тяготило Кия, и когда появилась долгожданная тропа, он с облегчением свернул на неё. Идти до родного селища оставалось не больше двух суток.
- Ох-хо-хо, спаситель человечества! Наконец-то он решил вернуться! Когда бедное дитя уже все глазоньки себе проглядело.
Голос звучал откуда-то сверху. Странный голос, певучий и одновременно какой-то пришепётывающий, он казался явно знакомым. Кий поднял голову, чтобы увидеть хозяина. Над его головой, на толстой ветви древнего дуба, сидела старая знакомая, птица Гамаюн. У Кия ёкнуло сердце, и пустота ушла из него.
- Это ни ты ли то дитя, что проглядело все глаза? – радостно спросил он.
- Он ещё и издевается, – скорбно ответствовала она, - конечно, где ему помнить о бедном дитяти, брошенном им, если он общается с богами. Конечно…
- Что ты здесь делаешь, птица Гамаюн? Скажи же мне, где Росвита? – непочтительно перебил её Кий.
- О люди! О человеки! Что я здесь делаю? – Возмущению девы-птицы не было предела, - а не ты ли оставил меня с этой больной, очень больной девицей, называющей себя Росвитой? А не ты ли бросил на меня своё несчастное дитя и ушёл спасать человечество? А не из-за тебя ли я должна была, покинув светлый сад Ирийский, прозябать в этой глуши? - Она с отвращением оглядела окрестности. - Он ещё спрашивает, что я здесь делаю. О люди добрые, поглядите на него!
Сзади раздался смешок, и Кий резко оглянулся. За его спиной стояла маленькая девочка, одетая в какое-то странное белоснежное и пушистое одеяние. Перевёртыш. Раньше, в прошлой жизни своей, Кий не задумываясь убил бы её. Теперь же, когда в небе светил податель всех благ Сотворь, и напитавшееся голубизной небесной сварги озеро отдавало эту голубизну хмельно шумящим деревам, и каждая травинка тянулась к Сотворю… Нет, Кий никого больше не хотел убивать.
- Ну что ты стоишь, старый болван? Обними же, приголубь свою дщерь.
- Дочь?
Кий недоверчиво стал разглядывать ребёнка и вдруг сердцем понял, это действительно его дитя. У девочки были голубые глаза Росвиты, русые волосы Росвиты, и смеялась она так же, как Росвита. Держа руки за спиной, она доверчиво смотрела на него, и не было в ней страха. Сердце его заполнилось теплом и любовью, и перехватило горло щемящей нежностью, и к глазам подступили непрошеные слёзы. Теперь ему было для чего жить.
- Ну что ты стоишь? Забирай её и уходи! Уходите же, наконец! – надрывно закричала Гамаюн. – Я устала от неё. Она ничего не понимает и ничего не умеет. Она глупа и капризна. Она отвратительна! Она ужасна! Она… Она!.. О, зачем мне светлый Ирий без этого чудовища! – И она разрыдалась.
Лицо девчушки сморщилось, она тоже громко заплакала и побежала к дереву. Гамаюн, слетев на землю, подхватила ребёнка и прижала к себе, полностью укрыв её своими белоснежными крыльями. Кий, не зная как ему поступить, молча топтался на месте. Вскоре рыдания затихли, и Гамаюн запела чистым, красивым, дрожащим от нежности голосом:
- Спи-засыпай, маленькая птичка, спи, засыпай. Пусть тебе снятся прекрасные сны. Спи-засыпай. Скоро ты уйдёшь в мир людей. Скоро ты оставишь меня тосковать в одиночестве, и буду я многие лета ждать встречи с тобой.
Когда девочка заснула, Гамаюн, положив её на аккуратно уложенную кучку хвороста, на которой белела мягкая подстилка, прикрыла снежно-белым покровом, должно быть вытканным из своего же пуха. Девочка повернулась на бок и улыбнулась сладко чему-то, наверное, своему хорошему сновидению.
- Правда, она славненькая?- умильно проворковала дева-птица. - Я назвала её Славена. Проснувшись, она уже не вспомнит меня, так что будь рядом, и ты станешь для неё самым первым, а значит самым родным человеком. А теперь мне пора улетать, но сначала я покажу, где нашли себе приют бренные останки твоей Росвиты.
- Она выздоровела, – начала рассказ свой Ирийская птица, когда они подошли к бел-горюч-камню, стоящему у развилки двух тропинок, - и решила искать твой мир, ибо поняла, что на сносях. Я бы вынесла её в леса дремучие, да и бросила там, но оставить ребёнка спасителя миров не смогла. К людям я тоже идти не решилась, поэтому, найдя вот эту землянку, мы решили дожидаться тебя здесь.
- Росвита, Росвита, вот я и нашёл тебя. – Кий прикоснулся к камню. - Что же случилось с ней?
- На нас напал чёрный зверь, тот, кого никто не называет по имени. Она погибла, защищая своё дитя.
Простившись с Гамаюн, Кий ещё некоторое время сидел, прислонясь к камню. Уходить не хотелось, но у землянки спала маленькая беззащитная девочка, и надо было идти туда.
- Спасибо тебе за дочь, Росвита. - Кий низко поклонился белому камню и ушёл не оглядываясь. Девочка ещё спала, и Кий долго любовался её милым личиком. Наконец она проснулась и, открыв глаза, улыбнулась, а её ручки доверчиво потянулись к нему.
Всю дорогу до своего мира он нёс её на плечах. Она радостно и испуганно попискивала, крепко стискивая его голову своими ручонками, потом освоилась. Кию даже пришлось напоминать ей, чтобы она не забывала держаться. Они часто останавливались, поэтому продвигались вперёд довольно медленно, и Кию нравилось это, потому, что было похоже на большую прогулку, а не на долгое возвращение домой. Один раз они набрели на ягоду краснику, и Кий дал девочке вволю полакомиться ею. Да и сам он азартно лазил на коленях по траве, а потом протягивал дочке руки и с удовольствием наблюдал, как она набирает полную горсточку вкусных ягод и засовывает их в рот. Вскоре и рот, и щёки, и даже нос её были покрыты липким красным соком.
На ночлег они устроились на высоком берегу реки, и когда Славена уснула, Кий смастерил её куклу из пучка сухой травы. Кукла получилась неуклюжей, но когда девочка проснулась, восторгу её не было предела.
На следующий день, в самое жаркое время, они вышли на родные ухожья. Кий остановился и оглядел знакомые с детства места. В поле колосилась рожь, но людей видно не было. Обычно в это время, боясь встречи с Полудницей, они уходили поближе к жилью. Недалеко паслось несколько коров, и Кий порадовался, что родичи сумели сохранить животину. Славена радостно затеребила его волосы.
- Посмотри, посмотри, какие большие.
- Кормилицы наши, - ласково сказал ей Кий, – скоро и ты молочко их попробуешь.
«Попробует ли? - Кий усмехнулся. - Как примет племя его, ушедшего в самые трудные времена, да ещё и с ребёнком, который может оказаться перевёртышем?»
Из кузни послышались слабые, неравномерные удары. Кто-то неопытный пытался работать с металлом. Кий вздохнул, снял с плеч дочку и, держа её за руку, медленно направился туда. У кузни играл какой-то ребёнок. Увидев их, он поднялся и, поставив к глазам ладонь, долго вглядывался, потом нырнул внутрь и через некоторое время появился с женщиной. Она тоже подставила ладонь к глазам, потом всплеснула руками и, подхватив подол рубахи, побежала к ним. У Кия радостно и тревожно забилось сердце. Ему навстречу бежала сестрица его милая, Лыбёдушка. Сейчас ему придётся сказать ей, что он нарушил данную ей когда-то клятву – вернулся один.
- Киюшка! - Она кинулась к нему на шею. - Наконец-то ты вернулся! Мы давно уж ждём тебя, родный мой! – Она погладила его по лицу.
- Я не выполнил клятву…
- Я знаю. Мне было видение. Да и сказал ты, что вернётесь вдвоём.
Она оторвалась от него и присела перед девочкой.
- Здравствуй, маленький человечек. Кто ты такая? - Лыбёдушка протянула к ней руки.
- Я птичка, - застенчиво сказала Славена и прижалась к отцовской ноге.
Лыбёдушка засмеялась и, подхватив девочку на руки, повернулась к мальчишке.
- А это Рус, мой…
- Не надо, - сказал Кий, - я вижу, чей это сын.
Он поднял мальчишку и подкинул его высоко-высоко. Рус взвизгнул и радостно засмеялся. Кий поймал его и, подняв на вытянутых руках, закричал в высокую сияющую сваргу:
- О Кумир наш, Перун! Погляди ты на нас со своих горних высей. Здесь родился сын Бога! Здесь родился твой внук! Здесь родился сын человеческий!
На чистом небе появилась тёмная туча, и послышался гром, и посыпалось на дольний мир множество синевато-зелёных созидающих молний. Необыкновенно красивым было это зрелище, и людям не было страшно, ибо ни одна молния не задела их. А потом полил дождь. Туча не закрывала сияющий щит Сотворя, должно быть кумиры любовались юным полубогом. А дети с радостным смехом бегали под тёплым дождём.
Кий с Лыбёдушкой зашли в кузню. Это было любимое место Кия, это был почти дом. По этому месту он тосковал в долгих своих странствиях. Здесь пахло огнём и металлом, и руки Кия, соскучившись по работе, сами потянулись к мехам. Огонь, чуть тлевший в горне, яростно вспыхнул, и Кий, поглядев на заготовку серпа, который пыталась выковать его сестра, взялся за молот.
Дождь кончился, и когда они вышли из кузни, Рус и Славена были уже далеко. Взявшись за руки, юный полубог и последняя поляница уходили, казалось, прямо в арку радуги, ярко расцветившей полуденное небо. А вокруг, там, где упали с неба животворящие Перуновы молнии, расцветали цветы перуники.
