Давно это было, еще при Царе-батюшке. Жил на свете мальчик-сиротка, именем Пафнутий, но все звали его Пафнуша, потому, как характер он имел незлобивый, даже можно сказать, очень добрый. Да и как злобиться, если ты сирота и тебя защитить некому? Себе дороже выйдет.
Дома у Пафнуши не было и жил он, как и некоторые другие бездомные, на Ваганьковском кладбище, в семейном склепе купца Степана Утробина. Утробин разбогател недавно и склеп этот возвел для себя и своих домочадцев впрок. Но, видимо, здоровье имел отменное и заселяться в склеп, к радости местных бездомных, не спешил.
Летом-то в склепе хорошо, а зимой безрадостно. До того безрадостно, что ночью можно уснуть, замерзнуть и утром не проснуться.
И еще потому безрадостно, что по ночам по кладбищу бродили какие-то тени, светились непонятные огоньки и слышались какие-то невнятные звуки, вроде как бормотанье. А иногда бывало, что, проснувшись ночью, Пафнуша видел над собой чью-то фигуру или фигуры, вроде как человеческие, но, на самом деле, нет. Все это было, конечно, страшно, но фигуры его не обижали, и, молча постояв, медленно уходили или растворялись в воздухе. Так и рос Пафнуша.
Но однажды зимой, когда он, скрючившись от холода, лежал в утробинском склепе, к нему завалилась компания пьяных бродяг с непотребными бабами, выпивкой и закуской. Это случалось не впервой и обычно Пафнуша, не споря, вставал и уходил, но в тот день стоял лютый мороз и выходить было просто опасно. Пафнуша стоял в углу, не зная, как ему поступить, а пьяная компания пребывала в отличном настроении, пила из горла водку, гоготала и давала Пафнуше всякие гадкие советы.
Вдруг у входа в склеп появилась темная фигура, навроде той, которая иногда виделась Пафнуше около него по ночам. Фигура зашла в склеп и начала увеличиваться в размерах и светиться голубоватом светом. Причем, все ярче и ярче. Ему, почему-то, не было страшно, а незваная компания замерла на месте, и, от страха, начала медленно трезветь. Фигура, тем временем, продолжала светиться все ярче и увеличиваться в размерах и вдруг зашипела, протянула к бродягам руку, как будто хотела схватить всех их своими длинными костлявыми пальцами. Бабы дико завизжали и бросились вон, за ними орущие от ужаса мужики.
— Не бойся, Пафнуша. Они больше не придут, — сказала фигура, бледнея, уменьшаясь в размерах и принимая человеческие черты.
— Я не боюсь. Правда не боюсь. А ты кто? —спросил мальчик.
— Я? Мамка твоя, — сказала фигура.
Получилось так, что мать сироты умерла при родах и была похоронена на Ваганьковском, и это она приходила в склеп по ночам, скучая по сыну и стараясь оградить его от неприятностей. Папка Пафнуши пил горькую и, через пару лет после рождения сына, как-то зимой, напившись до бесчувствия, насмерть замерз в сугробе. Воспитанием Пафнуши занималась бабушка, но скоро и она преставилась по старости, а Пафнуша попал на улицу и постепенно прижился на Ваганьковском кладбище.
— Ты, Пафнуша, если захочешь меня увидеть, приходи к моей могилке, а если что случится срочное, можешь о помощи попросить любого из наших – все знают, что ты мой сын, а мы тут все дружны, неважно, генерал или прачка. Кладбище всех уровняло. Но только – ночью. Днём можешь позвать Лизу Барятинскую – у нее перстень с черным камнем, который, говорят, позволяет ей выходить в любое время - что днём, что ночью.
Долго сидела, обнявшись, эта парочка и вела задушевный разговор, пока не начал приближаться рассвет и им пришлось расстаться. На душе у Пафнуши был светло и радостно, как не было еще ни разу в его жизни. И вдруг он заметил, что в склепе стало тепло и чисто, как будто снаружи не выла пурга и никогда в нем не было компании пьяных бродяг.
Заснуть он смог только под самое утро.
