Исцеление

могли бы…
Гаюс достал из личных запасов ивовый настой от бессонницы и объяснил Вандее, что три капли на стакан воды хватит, чтобы пропасть до утра. Девушка поблагодарила и тихо вышла из его кабинета.
А утром  Гаюс узнал, что принцесса Адель – жена Ронана не проснулась.  Целителя вызвали уже к трупу.
И Гаюс не сразу даже подумал что-то дурное – смерть молодой женщины – это трагедия, тем более принцесса была очень вежливой, добродетельной и милостивой. Каждый, кто хотел милости от Ронана – шел к ней, зная, что будет хотя бы выслушан.
К тому же, принцесса была абсолютно здорова.
Что-то точило сердце Гаюса, но Вандея и двор погрузился в траур. Упрекнуть было не в чем – все скорбели. Вандея и вовсе ходила заплаканная…
Ровно три дня.
На четвертый день Гаюс, возвращаясь от раннего визита к королю – у короля ужасно раскалывалась голова после поминального пира по Адели, увидел, как из покоев Вандеи, оглядываясь, выходит Ронан (тогда он еще не знал, что Вандея станет официальной фавориткой принца меньше, чем через две недели от смерти принцессы).
Гаюс, со смутным предчувствием, пришел к Вандее уже к вечеру. Он понимал, что сам сотворил убийство, хоть и не знал, не мог предположить о последствиях.
-Леди Вандея, я дал вам несколько дней назад ивовый настой, вы не могли бы его вернуть? Флакон был из моих личных запасов, я уверен – у вас он остался, трех капель на стакан воды…
-А как же я? – усмехнулась девушка.
-Я сварю для вас другой настой, - заверил Гаюс.
-Я бы с радостью помогла вам, - Вандея очаровательно улыбнулась, - но флакон я потеряла.
Гаюс мрачно взглянул на нее  и ничего не сказал.
Вернувшись в свои покои, целитель вдруг понял, как ему противна его огромная комната, его большие, подбитые серебром сундуки, сколько в них лишнего! А для чего? Для той жизни, которая не значит ничего, которая ему и не принадлежит?
С того дня Гаюс стал равнодушен к богатству. Что-то надломилось в нем. Он пошел к королю и попросил уменьшить его жалование вдвое.
-Может – увеличить?– поинтересовался король.
-Уменьшить, – настаивал Гаюс, - я… ваше величество, я целитель. Целитель, который должен быть ближе к природе.
Король пожал плечами.
-И я хочу комнату меньше, - вдруг вспомнил Гаюс.
-Может – больше? – уточнил король. – Ну ладно, я понял, как это работает, странные у тебя пожелания, впрочем, как угодно.
***
Гаюс наказывал себя за то, что делал. Он знал, что если не поможет с ранами или вытравкой плода, то эти люди найдут решение – вопрос лишь в том, насколько качественнее это будет. За себя же Гаюс отвечал.
Он был уверен, что спасет и спасал. Его душа рвалась от горя, когда он видел, что болезнь его пациента не поддается лечению. Его душа рвалась, когда к нему приходила знатная дама и, рыдая, спрашивала – нет ли у ее мужа любовницы…
Но Гаюс молчал о скорой смерти пациента, лишь выполнял свой долг – перевязывал и обрабатывал раны. Сохранял безмолвие пред дамой, хотя пару часов назад ее муж и привозил к нему девушку.
Гаюс наказывал себя отречением от богатства, от благ. Он носил одну мантию, держа другую в шкафу, для особого случая, но случай пока не приходил.
Но этого было мало. Гаюсу начинало казаться, что за все свои грехи он недостаточно платит. Он принялся ходить раз в месяц по деревням, леча крестьян, которые не могли оплатить услуг целителя. И чем страшнее были язвы, что он встречал, тем счастливее был Гаюс. Сталкиваясь с низостью нищеты и полного забвения деревень, Гаюс был счастлив! Он стал проявлять рвение в исцелении самых обездоленных, спасал нищих, к которым боялись прикасаться даже самые стойкие духом благодетели.
Он жил. Чувствовал, что живет.
А когда ему надлежало возвращаться ко двору – плакал, чувствуя себя запертым и обманутым.
Однажды пытался подать прошение королю.
-Спятил? – король даже обозлился. – Нет! ты – лучший. Не согласен с твоим уходом.
-У меня есть ученик, - попытался воззвать Гаюс, - вы прекрасно знаете из моих рассказов  про Огюста. Он будет прекрасным целителем!
-Нет, никаких учеников. Разговор окончен.
***
Гаюс оставался. Томился клеткой, тюрьмой и бессонницей. Он продолжал исцелять, исправно лечил, но тьма, незримая окружающим, подступала к нему.
Ничего не интересовало Гаюса. Женщины, вино. Власть, богатство – все ушло и остался только долг. Он не слушал слухов, не знал шепота стен. Ему стало безразлично даже то, кого он лечит.
Только симптомы, только боль – пара вопросов и микстура. Все.
Подобно тому, как учил его Гифлет, Гаюс теперь стал сам наставником. У Огюста горели глаза от молодости и жажды жизни. Ему хотелось быть в центре жизни.
-Целители самые сведущие люди в замке! – выдал как-то он восторженно.
-К чему нам знание о замке? – возразил Гаюс. – Нам должно быть одно знание – о болезни.
-На знании можно подняться,  - Огюст взглянул на Гаюса с удивлением, поражаясь, как тому это не пришло в голову.
-Целитель не использует знание своих тайн! – Гаюс дрогнул, выдавая впервые за долгое время, странное чувство и понимая, что, возможно, после его ухода, ничего не будет прежним…
-Тогда целитель прозябает в нищете, - дернул плечом Огюст, - я не понимаю, как вы живете в таком состоянии бедности? Когда не думаешь о еде, о холоде и не мерзнешь в одной только бессменно мантии, то тогда можно сделать больше! Можно больше думать о лекарствах и исцелениях…
Гаюс внимательно смотрел на своего ученика, но не мог понять, когда тот из разделяющего его взгляды последователя, стал таким.
А может быть, таким и нужно стать в Царстве Змеином? Может быть, и Огюст прав? Обладая большей властью – больше сотворишь блага? Впрочем, где кончается оно, благо?

-Самое сложное для целителя – это уйти, - Гифлет последний свой урок откладывал, собираясь с духом. Он долго жил, но все еще не мог приготовиться.
-Почему? – спросил наивный тогда еще Гаюс.
-Потому что за тайнами все равно придут, - ответил Гифлет спокойно, - я спрятал десятки бастардов, провел множество излечений, после которых меня заставят либо раскрыть правду, либо умереть. Я предпочитаю сам.
-Что? – Гаюс внезапно начал осознавать страшное, произнесенное его наставником, происходящее…
-Это яд, - равнодушно перехватил руку ученика Гифлет, когда Гаюс рванулся к маленькому блестящему флакончику. – Не надо, Гаюс. Это тоже…часть долга. Яд уже во мне. Это мой последний урок. Ты был хорошим учеником и я надеюсь, ты усвоил мои истины. Запомни, как сложно собраться и как сложно уйти. Запомни до тех пор. Пока у тебя не задрожат руки…
***
Сегодня у Гаюса впервые задрожали руки.
Если бы не Огюст, присутствовавший во время извлечения кинжала из тела хмельного графа, сориентировавшегося, заметившего слабость наставника, пациент бы умер, истек кровью. Но Огюст не замедлил с реакцией, с ней замедлил Гаюс.
И все еще можно было бы спасти, но Гаюс вдруг почувствовал, как его руки предают его – в них пропала точность и чувствительность.
Гаюс достал маленький флакончик, приготовленный уже давно, ожидавший своего часа. Повертел его в пальцах – маленький, красивый и изящный флакончик, таящий в себе смерть.  Помедлив, призвал Огюста.
Когда Огюст пришел, Гаюс уже принял яд.
Огюст понял сразу:
-Пора?
Слабость уже пленяла целителя – он едва смог кивнуть, выдохнул тихо, на пределе своих возможностей:
-Ты…был хорошим учеником.
-Ты был хорошим наставником, - Огюст сжал руку учителя, опустился на колени перед ним. – Я запомню твои уроки и твои истины.
Подмелив, добавил с мрачной усмешкой:
-Но действовать буду сам.