беденьство*.
Молвит бедняжка, а сама вся дрожит, съёжилась. Бледный лик слезьми обезображен. В спутанных волосах паутина и листва. Рукав у исподней рубахи оторван, на плече рана кровоточит. Стесняясь наготы своей, что проступает сквозь рваные края, норовит прикрыться руками да остатками своего одеяния. Ноги в коленях подкашиваются, вот-вот упадёт.
Сочувствием и состраданием отозвалось сердце парня на несчастие девушки.
— Не печалься! Я не оставлю тебя. Вижу, пока маменькин наказ ведёт в другую сторону, провидение пророчит мне иной путь и ставит предо мной выбор, от коего зависит не только моя судьба. Так вот мой ответ! Поживёшь у нас, пока матушка залечит твои раны, а там ты вольна поступать, как знаешь. А сейчас садись со мной на коня, дурно обо мне не думай. Не злодей я, не лихой человек. Мимо сироты не проеду. Видно, судьбой нам предначертано здесь встретиться. Добрая мать-лосиха, хозяйка лесная, неспроста привела меня в это скорбное место.
С этими словами Любим скинул свой серенький зипун, окутал им девицу и подсадил на коня. Среди ветвей орешника мелькнула голова лосихи.
Парень снял шапку в поклоне:
— Спасибо тебе, добрая мать-лосиха, за услугу, тобой оказанную. Спасла ты жизнь человеческую, помоги теперь из лесу выйти.
Немного отъехали они, как за спиной в чаще затрещали сороки, вороны заграяли, лисы затявкали. Чует лесной житель чужака. Девица сжалась в комок, ещё пуще задрожала. Приостановил молодец коня — прислушался. Послышались частые звуки копыт. Кто-то скачет по лесной тропе, коня плетью погоняет, торопится. Любим, взяв лошадь в повод, укрылся за густым кустарником.
На поляну выехал царский холоп. Спешно оглядел место дикого пиршества и, подхватив с земли окровавленные лоскуты девичей сорочицы, опасливо озираясь по сторонам, яростно пришпорил коня и исчез, растворился в чаще. Встревоженный лес успокоился.
Оглядев ещё раз поляну, младший крестьянский сын пустился в обратный путь. Уже ввечеру поклонился он родному дому. Мать, выйдя на крыльцо, ахнула, узрев рядом с сыном девицу, но не осерчала, видя бедственное положение незнакомки. Любим, словно пушинку, снял свою спутницу с лошади и, чувствуя её немощь, пронёс в горницу. Родительница велела сыну истопить баню. Ни о чём не расспрашивая, напарила продрогшее тело девичье с травой мятою, вымыла. Перевязала имеющиеся раны, да обрядила в чистые одежды. Травным сбором напоила и уложила на печи спать. Удивилась, увидев в её сорочице игрушку — куклу Петрушку. «Дитя, оно и есть дитя», — подумала, сажая куклу на лавку.
Тихо ночью в избе, тепло, лишь мышка осторожно за половицей поскребёт, инде сверчок за печкой нет-нет да и нарушит мягкую тишину. А на дворе ветер осенний с листвой свару* затеял, шумит, ярится, пообрывал с берёз наряды золотые да и бросил оземь в грязь. Стоят берёзки голые, нечем наготу прикрыть.
А в избу месяц глянул чрез малое окошко. Серебряный лучик пробежался по половицам и, взобравшись на скамью, коснулся деревянного лика Петрушки. Застывшее лицо куклы ожило. Глядь, а заместо куклы на скамье человек сидит. Сидит и не шелохнется, токмо головой чуть водит, всматриваясь в окружающую темноту. И тут опять лунный свет оказал содействие. Пробежался по избе и отворил каждый уголок. Тьма послушно, будто по сговору, отступила, обнажая предметы и людские лица, что в безмятежном сне улыбались.
Поутру встал Любим, вышел в сени умыться, да так и обмер, будто холодной водой окатили. Стоит в сенях дева, так и сияет, светится, словно ангел пречистый. Глаза небесной лазури полны, власа золотой пшеницей стекают в тугую косу, а сама коса будто колос, зерном налитый. Растерялся молодец, увидав красу, прежде не виданную. Потерял дар речи, стоит каменным истуканом, только что краснеет, да ничего поделать с собой не может.
— Ты не бойся меня, добрый молодец! Али не признал девы, что из беды выручил? За то век тебе благодарна буду,— с поклоном молвила та. — Зовут меня Заряница. А тебя, знаю, маменька Любимом кличет. Мойся, я помехой тебе не стану, — и подставила лохань к рукомойнику.
Тем же часом поведала девица о своих мытарствах со дня, как покинула отчий кров, оставив отца родного. Об одном только умолчала, что не её тайной являлось: о Петрушке, балаганном озорнике и балагуре. Рассудили хозяева, мать с сыном, — раз некуда девушке податься, далёк её дом, то пусть остаётся с ними жить, места хватит. Заряница согласилась. А уж Любим-то как был рад! Запала ему в сердце краса девичья, ввела в задор, досель не ведомый добру молодцу. Вот и стали они все втроём жить.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Правда, первую часть уже подзабыла, но освежу память и чудесная картина повествования сложится как ей и положено. Мне очень понравилось. Как это Вам удается?