Кажется, - сколько-то раз за последние полтора-два десятка лет, - что, вот уже, всё: аллес капут! Всему! Всему, на чём зиждилось прошлое, настоящее и будет стоять нерушимо будущее. Отчего-то произошёл сбой. Система пришла в разлад. Отчаянно визжат нейроны в мозгу. Кипит кровь в висках. Преет горячей росой покрытая редколесьем волос макушка. Тёмные кляксы пота расползаются из подмышек, распространяя вокруг устойчивое амбре одиночества с тонкими нотками пряного перца и бергамота на застиранной ткани старой клетчатой рубашки.
Кажется, - это не то, что есть на самом деле. Одни ради профилактики рекомендуют креститься. Другие советуют плевать через плечо. Третьи вообще не видят в кажущемся критико-эзотерической составляющей и утверждают, что жить нужно моментом, мигом, дыханием, вдохом и выдохом и видеть в этом упрощённо-сложную прелесть бытия.
Последних счастливчиков единицы. Они ловят секунды за тонкие прозрачные крылья и не заглядывают далеко вперёд, старательно уходя от наводящих вопросов о недавнем прошлом.
Основное большинство погрязло в болоте будней и не замечают колющих глаза мимолетных прелестей и особенностей окружающего мира. Слепота поработила их взоры. Они незрячи с открытыми глазами. Им не нужны чёрные очки, чёрная тьма у них внутри.
Да, мне кажется. И я неустанно крещусь. Рот, когда зеваю. Так, на всякий случай. Или когда из руки случайно валится стакан и напиток сладким пятном, блестя растворёнными в нём сахарами, блестит под электрическим светом светильников и расползается экспансивно по полу.
Это не клиника. Мне в последнее время постоянно что-то и определённо нечто, не свойственное нашему материальному миру кажется. То я вижу себя в детских летах: я сижу на толстой ветке старой абрикосы; коленки сбиты в кровь и покрыты коростой; на локтях свежие ссадины; лицо в разводах грязи; я качаюсь на ветке и ем недозрелые и такие вкусные зелёно-бело-прозрачные плоды. Я знаю, буду жестко страдать желудком. Буду болеть. Буду пить горькие противные лекарства и всё равно ем такие вкусные недозрелые плоды.
Волна взволнованности выбивает шар спокойствия из пирамиды шаров, я теряю равновесие. Я качусь по наклонной плоскости. Скорость растёт. Впереди два пункта назначения: лузы левая и правая.
Неожиданно что-то меняется. Незаметно. Некая сила перенаправляет вектор моего движения. Лево… Право… Мимо проносятся ворсинки ткани. Широкое полотно ткани свистит подо мной. Летят маленькие искры. Воздух впереди становится тугим, спрессованным некой силой в плотную массу. Левая луза. Правая луза. Они проносятся. Сливаются в длинные бесконечные канавы. Я взлетаю и на короткий миг ощущаю собственную невесомость…
Что можно увидеть в перевёрнутом вверх тормашками мире?
И снова всё вертится вокруг невидимой оси совершившихся и ещё не произошедших событий. Мир привычный, такой милый моему модус вивенди мир из трёхмерного трансформируется в многомерный. С множеством параллельно-опосредованных возможностей развития одного действия в многочисленную хаотическую развязку с разно-векторными ответвлениями.
Педали крутятся сами по себе. Колёса живут каждое отдельно своей вольно-механической почти роботизированной жизнью. Цепь металлической змеёй путает ноги. Рвётся и острым хвостом хлещет по глазам. Руками не закрыться. Они заняты, держат крепко руль. Крик замороженной сосулькой застывает в горле: металлический хвост обвивает шею, крепко сжимает. Крик проваливается внутрь измельчёнными ледяными иглами. Я вижу сбитые в кровь коленки через рваную ткань брюк. Горят огнём жуткой боли изодранные локти.
Внезапно мой слух улавливает – горячий воздух увлажняет ухо – быстрый шёпот: «Не торопись! Медленней! Так… Так…» Горячие мягкие ладошки прикасаются к моему лицу, гладят шею, грудь, опускаются ниже. «На этом флагштоке может развеваться сразу несколько полотнищ!» Мокрые, упругие губы ласкают напряжённую плоть. Комариный писк вызывает у меня смех. «Тебе это кажется смешным?» - «Что?» - «То, что я делаю». – «Комары», - и снова смеюсь. – «Не понимаю». – «Ай! Кажется, один покусился на мошонку!» - «Больно? Давай, я поглажу!» - «Не стоит, трава позаботилась». – «Ты ведь не гном? Правда?» - «С чего бы?» - «Это они смеются, бегая по траве без трусов».
Всегда казалось, его будет бесконечно много. Казалось, его буду черпать вечно из колодца жизни. Казалось. Только казалось.
Смотрюсь в зеркало. Замечаю ранее отсутствовавшие морщины. Вокруг глаз. На висках. На лбу. Глубокие длинные складки. Ещё одна легла на переносице. Или раньше просто не хотел замечать? Как сейчас вымазанные в синие чернила пальцы. Кляксы на ладонях. На запястьях. Под ногтями. Чернила всюду: на теле, на одежде, на бумаге… Откуда? Взглядом, брошенным вскользь вижу фарфоровую чернильницу. Перьевую ручку. Я пишу? Что пишу? Зачем? Для чего? Для кого? Кто будет читать мои опусы? Да и будет ли вообще кто-то тратить время на мою беллетристику. Кого привлекут изложенные на бумаге мысли? сокровенные или простые, общеизвестные или философские?
Удивительным образом меняется, - сколько-то раз за последние годы, - что вот уже всё: аллес капут; капут всему; чем дольше живу, тем больше кажется, мне недостаточно выделенного мне времени, катастрофически его не хватает, чтобы побольше узнать окружающий мир, насладиться его красотами.
И мне нестерпимо хочется попросить у Того, кто распределяет время, взять дополнительно секунд, растянутых до дней; минут, растянутых до лет; часов, растянутых до десятилетий.
Или Вечности – сжатой до секунд…
