Дарник и Княжна ЧАСТЬ 1 (1)

все-таки женщины умеют из-за пустяков вселенское горе устраивать. Долго прислушивался к ее дыханию рядом, но так и не дождался ни слов, ни рыданий.
Получив столь убедительное доказательство, что его жена, несмотря на свою высокородность, состоит из той же плоти и крови, что и остальные женщины, Дарник почувствовал себя значительно свободней, чем прежде. То, что Всеслава может сильно страдать из-за своей ревности, его не слишком беспокоило. Все свое детство он прожил вдвоем с матерью за пределами родового селища. Но каждое лето он неделями ночевал у дяди Ухвата, чтобы вволю играть с двоюродными братьями. Такое «гостевание» позволяло ему более ярко и свежо впитывать сам уклад жизни селища. Особо его изумляло, почему все женщины изо всех сил держатся за своих мужей, хотя им случается получать от них и побои, и ругань, и насмешливое пренебрежение. Ромей Тимолай из соседней Каменки объяснил любознательному подростку это так:
– Давным-давно, когда люди были еще полуживотными, потеря мужчины означала для женщины верную смерть. Вот и стало их главным законом прилепиться к самому надежному мужчине. В этом их женская слабость и сила.
– А почему сила? – не понимал Дарник.
– Сила, потому что вся их сущность бьет всегда в одну эту точку, чтобы как можно сильней привлечь к себе нужного мужчину. И никакие мужские законы, и своеволия не могут этому противостоять. Самые большие грубияны и насильники и те в конце сдаются и привязываются к одной какой-то женщине.
Дарник не возражал, хотя пример собственной матери говорил ему об обратном. На протяжении многих лет Маланка столь успешно добывала для себя и сына дары леса, что потом, слушая у костра рассказы других бойников о себе, Рыбья Кровь даже стыдился того, что за все детство ни одного дня не голодал.
Но мудрость старого Тимолая пошла впрок, и Дарник со временем накрепко усвоил: коль скоро мужчинам суждено выдерживать массу окружающих невзгод, то вполне справедливо, чтобы и женщины время от времени страдали от несбыточности своей единственной жизненной цели.

4
– Можно посмотреть? – спросила Всеслава, указывая на свиток.
Дарник кивнул. Уединившись в приемном покое, он составлял свод письменных законов. Перед ним лежал один из свитков с ромейскими законами, и он то же самое, только с нужными поправками на словенские особенности переносил в свой пергамент.
Всеслава взяла свиток и внимательно принялась его изучать. Минуту спустя, раздался ее тихий смех. Рыбья Кровь сердито обернулся.
– Зря ты все это. – Жена небрежно положила свиток на стол.
– Почему же? – кровь бросилась ему в лицо.
– Хочешь, чтобы все было как у ромеев, ну и напрасно.
– Я слушаю, – строго потребовал князь, откладывая перо.
– Ты сам себя загоняешь в ловушку, – продолжала она, без всякого смущения. – Если все будут знать письменные законы, то их перестанут бояться. Зато страх перед ними перейдет к тебе.
– Это каким же образом?
– Если преступление совершит твой любимый гридь, ты уже ничего не сможешь сделать для него.
– Ну и очень хорошо. Значит, такая будет и у меня, и у него судьба.
– Ты разве забыл свой собственный суд в Корояке? Если бы у моего отца были письменные законы, разве сейчас ты был бы тем, кем стал?
Напоминание было не в бровь, а в глаз, Дарник и сам часто думал о том, как ему повезло, что три года назад князь Роган не казнил его за полдюжины тяжких разбоев.
– Это все? – угрюмо выдавил он.
– Когда все будет заранее определено и записано, что помешает любому смерду совершать преступление, заплатить положенную виру и открыто смеяться над тобой? Ты хорошо со своей петлей на чурбаке придумал, но с письменными законами все перестанут бояться даже этого. Наши князья иногда бывают поумней ромейских базилевсов.
В ее голосе Рыбья Кровь отчетливо услышал скептические интонации князя Рогана. Можно было, конечно, возразить, что никакие письменные законы не мешают базилевсам казнить и миловать по своей прихоти, но это значило бы, что он воспринимает ее слова слишком всерьез.
Упрямства ради, он еще два или три раза возвращался к написанию своих законов, потом все же забросил это дело – судить всех по обычаям и по своему собственному чувству справедливости было действительно, хоть и труднее, но надежней.
Отличилась Всеслава и при посещении писарской школы. Захотела узнать, чему учатся ученики третьего года обучения. В большой горнице вдоль трех стен тянулись лавки и столы для двадцати учеников. Перед Фемелом на учительском столе лежал список тем из «Стратегикона Маврикия», по которому он на ромейском языке опрашивал учеников. Два года назад Фемел в Корояке уже обучал детей князя Рогана ромейскому языку, поэтому Всеслава немного послушав, по-свойски тоже захотела что-либо спросить:
– Пускай ответят «О войне против незнакомого народа». Вот тот, – указала она на мальчишку с совершенно белыми волосами.
– Если война ведется против незнакомого народа, – с трудом начал подбирать ромейские слова пятнадцатилетка, которого так и звали: Беляк, – а наше войско испытывает перед ним страх, то не следует стремиться к тому, чтобы сразу вступить с врагом в главное сражение, но нужно постараться, не допуская риска, за день до сражения напасть на какую-то его часть, используя для этого опытных стратиотов.
Белоголовый замолчал. Ответ был не полон.
– А зачем? – строго поинтересовался со своего места Дарник.
– Чтобы ослабить врага, – неуверенно произнес Беляк.
– Чтобы свое войско отбросило страх, – явственно раздался шепот подсказчика.
– Десять розог! – приказал Фемел.
Староста класса с помощником вывели Беляка на середину горницы, перегнули через козлы и намочили розги.
– Нет-нет! Я прошу тебя отменить наказание, – обратилась Всеслава к мужу.
– Ладно, все сели на место, – великодушно уступил ромей.
Позже князь выслушал от жены еще и целую речь по этому поводу:
– Ты запрещаешь пороть своих гридей, чтобы они больше помнили о своем достоинстве и чести. Так почему порешь тех, кто потом станет воеводами твоих дружин? Сам говорил, что тебя мать никогда в детстве не наказывала.
– Не мной этот обычай заведен, не мне и отменять, – недовольно ответил князь.
– А можно я тоже буду на эти занятия ходить, – неожиданно попросила она.
– Ну да и насмотришься на голые зады поротых мальчишек. Лучше я сам дам тебе эти свитки и книги.
– Без учителя будет совсем не то.
– Ну что ж, придет твое золото, нанимай Фемела и учись, – пошутил он.
Наблюдая за своей женой, Рыбья Кровь с изумлением отмечал, насколько ладно Всеслава влилась в новую для себя жизнь и приноровилась к Липову. Появляясь всюду не только с князем, но и сама по себе в сопровождении двух гридей-телохранителей, она своим приятным и милым обхождением с окружающими быстро стала всеобщей любимицей. Все женщины вздыхали, глядя на нее, жалея, что такая невинная красотка стала женой их неукротимого князя. Никто не слышал от нее ни разу слова жалобы или грусти по родному Корояку и родителям. Если ровное и спокойное отношение Дарника к воинам и липовцам пугало людей, потому что они не чувствовали за этим к себе сердечной княжеской симпатии, то за доброе к себе отношение княжны, пусть и не приносящего каких-либо благ, они готовы были ее горячо любить и славить.
Фемел, когда Рыбья Кровь осторожно навел его на этот разговор, объяснил странность ситуации просто:
– Все правильно. В любом городе должен быть главный человек, в котором для всех жителей сосредоточились бы большие добродетели. У нас в Романии таким человеком бывает обычно праведный священник или народный трибун, которого преследуют власти. Сам ты на это место никак не подходишь.
– Это еще почему? – обидчиво процедил Дарник.
– Ну, ты сам посуди, как тебя такого скрытного и бесконечно удачливого жалеть и любить можно?
– А Всеславу, выходит, можно?
– Конечно, – у дворского тиуна не было и тени сомнения. – Она еще горькое дитя, вырванное из теплого гнездышка – это раз. Стала женой того, кто открыто продолжает посещать четырех наложниц – это два. Будет всем защитницей перед тобой – это три.
Последний довод больше всего насмешил князя – хотел бы он посмотреть на того, кто заставит его менять свои решения. Действительно, пока что Всеслава ничьей защитницей перед ним не выступала, словно чувствовала, что встретит самый резкий отпор.
Прибывший из Корояка обоз с ее пуховиками, шкатулкой с динарами и любимой каурой лошадкой почти полностью переключил ее на хлопоты по обустройству своего домашнего гнездышка. Заодно подрядила и Фемела обучать ее ромейским воинским премудростям. Вспомнила и про княжескую конную охоту.
Дважды Дарник уступил ей, и они с ватагой арсов выезжали в левобережные леса добывать крупного зверя. Как и положено высокородным охотникам стояли на лучших местах, ожидая, когда загонщики выгонят на них лесных обитателей. В первый день выскочившая из чащи в пятидесяти шагах от них матерая зубриха подняла на рога лошадь одного из арсов и с тремя сулицами в боку умчалась назад в лес. В другой раз княжна даже успела выстрелить из лука по волку, но лишь потеряла стрелу.
– Все, езди теперь на охоту одна, – сказал он, злой за напрасно потерянное время.
– Ну почему ты не любишь охотиться? – упрекала Всеслава. – Все князья должны на охоту ездить. Отец говорит, что для воина охота самая лучшая подготовка.
– Ну да, с медведем на мечах подраться, – усмехнулся муж.
– А все-таки? Я хочу знать. Скажи, – настойчиво потребовала она.
Несколько мгновений он раздумывал, стоит ли пускаться перед ней в объяснения.
– Когда я сражаюсь с людьми – это одно, там приходится все рассчитывать и предугадывать, а простая ловкость и меткость со зверьем, это детворе больше подходит.
– А почему тогда ты сразу прыгнул ко мне в прорубь? Разве мог предугадать, что там мелко? – вдруг вспомнила княжна.
– Зато я мог предугадать, что другие не скоро прыгнут туда за тобой, а за своим князем обязательно прыгнут, – тут же с ходу придумал он. – Хотел тебя хоть больной, да довезти до Липова.
К его радости, Всеслава только один раз самостоятельно выезжала на охоту и, снова ничего не добыв, надолго забросила эту забаву. Получив в свои руки шкатулку с динарами, на которые муж после посольских задатков не собирался покушаться, она всерьез занялась княжескими мастерскими. И вот уже Дарнику докладывают, что княжна попросила делать так-то и так-то, переставила местами отдельных работников, а где-то нашла ошибки в записи.
– Ну и очень хорошо, – одобрил Фемел. – Жена, не умеющая скучать – великое благо.
С приходом настоящего весеннего тепла военные приготовления еще более усилились. Теперь в Липов через день прибывало по 10-15 парней, вооруженные топорами и рогатинами. Дарник сам принимал их на Войсковом Дворище, коротко расспрашивал, из каких они мест и строго предупреждал, что спустит с них три шкуры, прежде чем они станут хорошими воинами. Парни радостно улыбались:
– Мы лишь этого и хотим.
Если прежде новички сочетали боевые упражнения с плотницкими или земляными работами, то теперь про это было забыто. По заведенному порядку больше всего опытные десятские и полусотские упирали на обучение строевым действиям: передвигаться по