Жил-был такой Фима Конторович. Родился в самом конце осьмнадцатого века в местечке недалеко от Могилева, чудом прорвался через черту оседлости и в тридцатых годах уже века девятнадцатого подвизался старшим редактором в журнале "Отечественные записки".
Фима был невысокого роста, лысоват, жадноват, страдал эпизодическими резями в животе и общим вольтерьянством в организме.
В то солнечное утро понедельника господин старший редактор был не в духе. Шаббат он провёл крайне неудачно, натрескался "казёнкой" как последний поц, за воскресный день толком не оклемался и теперь взирал на мир с сарказмом и печалью человека, испытывающего глубокое похмелье.
В дверь робко постучали.
"Войдите", - буркнул Фима, по понедельникам редакцию традиционно посещали пииты.
Дверь распахнулась, в кабинетик несколько боком вошёл юноша в мундире кавалерийского юнкера. Лицо юноши было утомлённо бледным.
"Байроном бредит, - подумал Фима. - Верно, всю ночь читал напролёт. Всё это их поколение по Байрону с ума сходит, англосаксы недоделанные".
"Впрочем, глаза у парня живые," - справедливости ради отметил про себя старший редактор.
- Я стихи принес, - сказал юноша и положил на стол густо исписанный листок.
- Вижу, что стихи, - издевательски произнёс Фима. - Вам, милостивый государь, повезло. У меня как раз есть свободная минутка, так что прочту ваши вирши незамедлительно. Садитесь, - он указал стул с узкой и длинной как штык спинкой.
Однако... Фима перечитал стихотворение вновь и бросил на поэта быстрый профессиональный взгляд. Юноша сидел неподвижно и смотрел в окно. Однако невероятно. В столь юном возрасте и такая глубина и простота одновременно. Несомненно, шедевр. Только вот начало, начало, конечно, ни к чёртовой матери.
- Знаете, что, - Фима помедлил и надел для солидности очки. - Должен сказать, молодой человек, вы написали замечательное стихотворение. Пожалуй, даже гениальное. Вас как звать-величать?
- Михаил Юрьевич, - сказал юноша.
- Так вот, Михаил Юрьевич, всё прекрасно, только первая строчка никуда не годится. Ну что это, дорогой мой, за ерунденция: "Белеет парус одинокий как лебединое крыло". Чушь и белиберда. Вы бы ещё написали "леблединое", прости меня, господи, грешного, - распалялся старший редактор. - Так, знаете ли, голубчик, далеко можно ускакать: лебяжий пух, выцветшая шкурка енота. Нет, так не пойдёт. Здесь требуется нечто устремленное за горизонт и вместе с тем самое обыденное. Хотя бы вот так, - Фима артистично изогнулся и продекламировал:
"Белеет парус одинокий в тумане моря голубом..."
- Не уверен, - задумчиво произнёс юноша. - Мне не очень нравится.
- Да насрать мне, что ты не уверен, - рявкнул Фима и опубликовал стихотворение в ближайшем номере журнала.
Вот так и появился на свет великий русский поэт М.Ю.Лермонтов, зампосолнцу русской поэзии и всё такое прочее. А что Фима Конторович? Да что Фима, кто ж его теперь помнит, кроме разве что автора этих строк. А жаль...
