В воздухе пахло полынью, копыта лошадей мерно придавливали свежую траву на равнинах, через которые мы продвигались в уже более неспешном темпе до самой ночи. Сон под открытым небом теперь не вызывал животного страха, а только чувство свободы и умиротворения. Мы возвращались домой.
Следующий день выдался столь же приятным, если не считать того, что мой хозяин был особенно молчалив и задумчив, и не подстегивал свою кобылу, а, наоборот, позволил ей плестись медленным шагом.
— Тебя чего, укачало? — подъехав поближе, наполовину шутливо спросил Калимак. — Кажется, мы слишком рано из Карнин-гула уехали…
— Думаю, как раз вовремя, — возразил Маура. — Нормально все.
Еще до полудня Эль-Орин, едущий впереди, осадил лошадь и завернул на небольшую зеленую поляну.
— Почему мы остановились? — окликнул его Маура, приближаясь. — Рано для привала.
— Я устал. — Чужак спешился, кряхтя и морщась.
— Так быстро? — подъехал Калимак. — Я думал, вам все нипочем, что метель, что солнце.
— Желаю тебе дожить до двухсот лет, и ты заговоришь по-другому, — не удостаивая его взглядом, отпарировал старик.
— До скольких?! — переспросил тот, почесав в голове, но его собеседник уже повернулся спиной, привязывая поводья к стволу дерева. — Ну и не надо, — Калимак обиженно пожал плечами. — Будто я поверил. То один до восьмидесяти с гаком, то второй до хрена больше… Это уже ни в какие ворота не лезет.
Я принес воды из текущего неподалеку лесного ручья, мы развели небольшой костер и стали готовить еду, а Маура присел рядом на камень, что-то насвистывая себе под нос.
— Смотри, я с кухни захватил и фрукты сушеные, и ягоды, и мед, — хвастался Калимак, засыпая ячменную крупу в булькающий котелок. — Сейчас такая вкуснятина будет, пальчики оближешь!
Закончив обед, во время которого Эль-Орин отдыхал в сторонке, мы, разморенные полуденным солнцем, тоже решили немного вздремнуть.
Проспали почти до заката, а пробудившись, обнаружили, что чужак куда-то исчез.
— Ну и пусть катится, черная бестия, — подал голос Калимак со своей самодельной лежанки из двух одеял, расстеленных на сухой траве. — Никогда он мне не нравился. Вот с первого раза, как я его увидел, так он мне не понравился. То есть, еще больше, чем остальные.
— А вот представь, он стоит где-то за твоей спиной и все слышит, — в тон ему протянул Маура.
— Где? — Калимак оглянулся, как ужаленный.
— Ну, я же не говорил, что стоит, я сказал «представь».
— Тьфу, опять издеваешься, — тот обиженно улегся обратно, но не смог сдержать улыбку. — Хотя так ты больше на себя похож. Слушай, а лошадок-то только две осталось! — воскликнул вдруг он, бросив взгляд на пятачок травы, где животные паслись на привязи. — Он что, украл их и сбежал, что ли?!
— Да ну, зачем ему это нужно? — возразил Маура. — Наверняка какая-то причина у него была захватить их с собой. Вот вернется и объяснит все.
Действительно, совсем скоро мы обернулись на хруст тяжелых деревянных колес о дорожную гальку.
— Вот тебе и сюрприз! — протер глаза Калимак, издали наблюдая за подъезжающим к нам Эль-Орином. — Не сбежал все-таки!
— Не все имеют такую привычку, — поравнявшись с нами и спускаясь с облучка, отметил чужак, давая понять, что его невероятный слух с возрастом не притупился. — Больших трудов стоило с одним смельчаком договориться о цене — другие побоялись выходить из домов, хотя я был один и средь бела дня.
— Так ты, выходит, за двух лошадей сторговался? — понял Калимак.
— Оставшихся вполне хватит, — кивнул чужак. — Можете запрягать.
Он протянул хозяину какой-то плоский темный сверток, до этого лежавший у него в сумке.
— Что это?
— Миáш, Эль-Ронт велел передать тебе. Просто заваривать в кипятке.
— Спасибо, — помедлив, Маура взял сверток, положив в свой мешок; затем одним рывком вскочил на лошадь и натянул кожаные поводья. — В повозке можете сами ехать, надеюсь, вам удобно будет.
— Нет уж, Мау, ты как хочешь, а мне надоело на хребте трястись, — к моей великой радости, вступил Калимак. — Верхом — это, конечно, здорово, но не на такие расстояния. Я, между прочим, ни черта не понимаю, почему ты у Эль-Ронта повозку не взял, когда он предлагал. Я уж было настроился, что со всеми удобствами поедем, а тут ты ускакал сломя голову. Странный ты, вот урожаем клянусь.
Кинув свой увесистый мешок на дно повозки, он сам удобно устроился у бортика, закинув руки за голову.
Я переминался с ноги на ногу, боясь последовать его примеру. Это было бы предательством по отношению к хозяину.
— Черт с вами, — плюнул Маура, слезая с лошади и перекладывая вещи.
— С нами, а как же, — сострил Калимак и тут же испуганно покосился в сторону сидящего к нам спиной Эль-Орина.
Чужак молча управлял лошадьми, Калимак вынул из своего мешка большую круглую лепешку, которой нас на прощание одарили в Карнин-гуле, и принялся с аппетитом ее уплетать. Маура же, так недовольный поступком нашего сопровождающего, очутившись в повозке, почти мгновенно уснул. Теперь, когда ему не нужно было удерживаться на лошади, в новых комфортных условиях он поддался накопившейся усталости, и я был несказанно рад, что хозяин хоть немного отдохнет. Калимак вскоре тоже обратил на это внимание, и громко фыркнул, облизывая пальцы.
— Вот ведь козел упрямый, а? — хохотнул он.
И мы одновременно наклонились, чтобы снять с Маура сапоги. Калимак отпрянул, возмущенный тем, что эта мысль пришла в голову и мне.
— Ты раб, ты и снимай, — с негодованием бросил он, резко отворачиваясь и садясь у противоположного борта.
Я безмолвно подчинился, развязав кожаные тесемки и осторожно стаскивая со спящего обувь. Затем, вынув из своего мешка легкое одеяло, накрыл его, и в дополнение поправил его сумку, наскоро подложенную им под голову.
Вечер перешел в ночь, и мы остановились на привал, расстелив одеяла на дне повозки. Если бы Эль-Орин присоединился к нам, то из-за его роста пришлось бы потесниться, либо спать на земле; но он, к счастью, еще две ночи оставался бодрствовать, сидя неподалеку на своей сложенной накидке.
Наутро я встал пораньше и, спрыгнув с повозки, нарвал в поле букет ярко-желтых одуванчиков. Вернувшись, я осторожно положил букет рядом с головой спящего хозяина и сел на деревянное дно, обняв колени руками. Мне так хотелось сделать для него хоть что-то приятное.
Но вот мы позавтракали и снова тронулись в путь, а хозяин все не просыпался. Меня охватила тревога, и я тайком прикасался к нему, с облегчением убеждаясь, что он очень теплый, а дыхание его, хоть и едва заметное, остается глубоким и ровным. Все же я то и дело бросал взгляды на спину Эль-Орина, не решаясь к нему обратиться.
Тот в конце концов остановил повозку, забрался в нее и присел возле Маура, легко притрагиваясь к его лбу и к шее.
— Он крепко спит, — обернувшись, успокоил он меня и косившегося на нас Калимака. — Нет причин для волнения.
Вскоре Маура наконец шевельнулся, поворачиваясь набок и потянув носом; затем открыл глаза, сразу упершись взглядом в солнечные лепестки.
— Это откуда?
— Это… это я собрал. Для вас…
Ведь я совсем забыл, что он терпеть не может сорванных цветов. «Мне они больше нравятся на лугу, живыми», вспомнились его давние слова.
Я сжался в ожидании его гнева.
Он еще раз понюхал букет.
— Спасибо. Сладко пахнут. — И сел, прислонившись к низкому бортику и сжимая в руках гибкие стебельки.
Невольно я улыбнулся, решив, что ему все-таки понравился мой жест.
* * *
На другое утро мы позволили себе поспать допоздна, и пробудились, когда солнце уже высоко стояло в небе. Калимак громко зевнул и потянулся, оглядывая нас.
— Где этот?
Маура кивнул вдаль, где чужак восседал на плоском камне, занятый изучением какого-то свитка. Почувствовав, что говорят о нем, старец поднялся и подошел к нам, на ходу опуская свиток в свою сумку.
— Хотите продолжать путь?
— Только после завтрака, — решительно сказал Калимак. — Хотя скорее уже обеда.
Быстро сходив к речке умыться, мы расселись на сухой и горячей от солнца траве, доставая свертки с едой. В сумке у Эль-Орина оказался дополнительный запас провизии, который он по большей части предоставил нам. Хранящиеся у него в небольшой коробочке спелые желто-розовые плоды со смешным названием льюни были не только свежими, но и на удивление прохладными, словно сама коробочка обладала чудесными охлаждающими свойствами. Были и сушеные вишни, и уже чищеные соленые орехи. Так же сохранивший свежесть хлеб мы обмакивали в горшочки с медом. Запивали обычной чистой водой из фляжек — пьянящего напитка нам с собой не дали.
Эль-Орин на этот раз к нам присоединился, хотя дня три ограничивался только питьем. Что самое удивительное, он не только за столом, а и на поляне умудрялся есть донельзя аккуратно, пока мы под громкое чавканье обмазывались медом и липким фруктовым соком.
— Так ты будешь доедать второй ломоть? — осведомился Калимак в конце трапезы, облизав пальцы и недвусмысленно поглядывая на квадратик льняной ткани, на котором лежала еще недоеденная порция.
Маура улыбнулся и передвинул все сидящему напротив.
— Возьми.
Его товарищ принялся с аппетитом уплетать добавку.
— Что же вы, хозяин? — огорченно шепнул я. — Эль-Ронт сказал, что вам нужно хорошо питаться…
— А разве я плохо питаюсь? — весело спросил он, беря дольку персика, и решительно вернув мне мой большой кусок хлеба с медом, который я ему протягивал. — Не надо, Бан, я правда сыт.
Вскоре мы ехали по широкой дороге, наслаждаясь теплым днем и резвым чириканьем воробьев, подпрыгивающих у обочины. Эль-Орин сидел впереди, направляя лошадей и не оглядываясь на нас. Уже не так далеко было до нашей родной деревни, которую я не видел почти год.
Калимак переместился на другую сторону повозки, с интересом изучая пейзаж.
— А мы ведь по этим местам не проходили по дороге в Бирель, — заметил он. — Красивые виды.
— Очень, — откликнулся Маура, тоже устремив взгляд на проплывающие мимо поля, цветущие луга и холмы.
Придвинувшись, Калимак обнял друга за плечи.
— Знаешь, что я в первую очередь сделаю, когда вернусь домой? Ну, после того как обрадую родителей?
— Найдешь девку и обрадуешь ее, — без запинки ответил хозяин.
— Правильно! В Рокне такие девки были, но не давались, потому что я там не свой был, а их мужики мне морду били…
— И в этой благородной борьбе ты шрам заработал… — в тон ему продолжил Маура, кивнув на смуглый лоб, перечеркнутый неровной полоской.
— Ну да, ладно, — глубоко вздохнул тот. — От тебя вообще ничего не скроешь. Только дома я все равно расскажу, что был в жуткой битве.
— Конечно. Я буду молчать как рыба. — И они обменялись хитрыми улыбками.
— А потом надо будет уже и женок себе выбирать… Вольные дни кончились, — с тоской прибавил Калимак. — Тебе вот сколько сейчас?
— Двадцать скоро.
— Ну вот, значит, мне девятнадцать зимой стукнет. Эх, ну и быстро же время летит…
Заморосил мелкий дождик, обдавая нас свежими каплями, и мы не пытались укрыться, охотно подставляя ладони и собирая в них чистую и вкусную дождевую воду.
А затем из распахнувшихся над горизонтом туч показалось чудо.
— Смотрите! Радуга! — первым весело заметил Маура, указывая пальцем.
