а потом молча сел у стола, завернувшись в одеяло.
Этим утром хозяин выглядел особенно подавленным и несчастным, хотя он ни на что не жаловался и, как всегда, скрывал свои чувства. Он забыл вытереться после умывания, и лицо его осталось влажным, а с кончиков волос капала вода. И так он сидел, опустив глаза, словно изучая деревянную поверхность стола, испещренную мелкими трещинками и разводами. А я глядел на него, на босые ноги и худые плечи, казалось, с трудом выдерживающие тяжесть наброшенного на них одеяла, и мне все сильнее хотелось заплакать от жалости, защемившей сердце.
Я наклонился к нему, приобняв его за плечи.
— Вы идите во вторую комнату, там теплее и сквозняка нет. Поспите еще, сейчас рано ведь. Там и кровать вроде мягче… А я пойду принесу молока от соседей. У нас уже кончилось, а вам бы это хорошо было…
Маура кивнул покорно.
— Да. Да.
Я поддержал его, когда он поднялся со стула, и он позволил мне отвести его к широкой кровати за занавесью, где он обычно спал, и уложить, накрыв обоими одеялами.
— Я помогу Ками с уборкой, когда встану… — пробормотал он, едва удерживая глаза открытыми. — Ты только разбуди меня. Как только солнце поднимется…
— Хорошо, хозяин, — произнес я успокаивающе, и он наконец расслабился, зарываясь поглубже в постель и почти тут же засыпая.
Тогда я тихо покинул комнату, и до меня донесся голос жены, которая уже встала и напевала веселую утреннюю песенку, прохаживаясь с дочкой на руках.
Простыни и наволочки на кровати, где хозяин спал той ночью, были насквозь пропитаны по́том, и я сменил постельное белье, сильно пахнущее мокрым металлом.
Затем, выйдя из дома, я направился в сторону соседнего имения, где жила богатая семья, имевшая несколько коров.
Я громко постучал в дверь. Ждать пришлось долго; в конце концов внутри послышались грузные шаги, засов отодвинули, и мне открыла полная хозяйка средних лет, с растрепанными волосами, выбивающимися из-под грязно-серого платка. Она поглядела на меня, зевая во весь рот, и спросила недовольно:
— Че надо?
— Доброе утро… — начал я как можно вежливее. — Я молока хотел у вас попросить…
— Ты слуга в Лабин-нег? — спросила она резко, почесывая голову.
— Да, я… Меня хозяин послал, — соврал я на всякий случай.
— Ну вот пусть он сам и придет. Тогда поговорим, — заявила она, высокомерно задирая лицо с упитанными румяными щеками и уже собираясь захлопнуть дверь у меня перед носом.
Почувствовав прилив гнева, я уперся локтем в дверь, не давая ее закрыть, и воскликнул:
— Да не может он прийти!
Маленькие свиные глазки женщины остались равнодушными.
— Тогда и молока дать не могу, — отрезала она.
— Дай ему, мама… — послышался тонкий нерешительный голосок из-за широкой спины хозяйки. Девочка лет восьми стояла, еле удерживая на руках толстого хныкающего младенца и уставив на меня любопытные темные глазищи.
Мать повернулась, отвешивая ей оплеуху со словами:
— Молчи, дура! Ты ли мне советовать будешь?
В отчаянии я развернулся и пошел домой, чтобы захватить мешочек с медными слитками для похода на рынок.
— Постой-ка! — вдруг крикнула она мне вслед, передумав. — Давай двор мне прибери. Мешки вон пустые валяются у сарая, весь мусор соберешь, потом печку нам затопишь. Мужик-то мой ленивый, пьет, шляется по деревне весь день, некому работу наладить. Рабов почти всех перебили эти разбойники проклятые… Вот ты и приступай. Получишь две крынки за это.
Я уже проклинал тот момент, когда решил обратиться к соседям, полагая, что молока у них в избытке и наивно рассчитывая на их щедрость, вместо того чтобы просто купить его. Но было поздно идти на попятную. Засучив рукава, я побрел к сараю за мешками.
— Живее, живее! — бросила хозяйка мне вслед привычным для нее командным тоном. — Ишь, тащится, что больная корова!
Когда солнце взошло уже высоко, я вытер пот со лба и распрямил ноющую спину. Двор оказался больше, чем я думал. Еще некоторое время ушло на разведение огня в покосившейся глиняной печи, так как я по-прежнему неумело брался за это дело.
— Вот никчемный-то! — гоготала баба, уперев руки в бока. — И как только тебя твой хозяин не выгнал!
Наконец она с неохотой сунула мне в руки обещанное молоко, и я вышел за дверь в таком жутком настроении, что хотелось разбить эти самые крынки о землю, или о чью-то голову.
— Крынки вернешь мне! — раздалось за спиной.
Я поспешил обратно, стараясь не расплескать их содержимое и тревожась за хозяина с его такой странной простудой… Простудой, которой он никогда раньше не болел. Только бы жена не разбудила его своими неблагозвучными утренними трелями, думалось мне. А ну как ему что-нибудь понадобится, а меня рядом нет… А Ками неопытная в быту, еще хуже меня оказалась. Ведь шестнадцать лет уже девке, а готовит так, что едва есть можно, пыль выметать забывает. Хорошо хоть, девочку здоровую родила, с этим хлопот не будет… Какие бы у меня ни были к ней теплые чувства, временами я приходил в бешенство от ее нерасторопности и недалекости — трудно было каждый день натыкаться на отражение своих собственных недостатков. Если бы у меня был выбор, я бы, может, и совсем не стал жениться, внутренне вздохнул я. Жил бы себе с хозяином в его доме, помогал бы ему во всем, как раньше…
Больно споткнувшись о камень и выплеснув немного молока на сапоги, я очнулся и понял, что наконец добрался до дома.
Ками я застал сидящей у стола и штопающей свое платье. Корзинку с Эль-Нор она поставила перед собой, то и дело заглядывая туда и нежно воркуя над дочкой. Когда я вошел в комнату, она подняла удивленные глаза.
— Где ж ты был так долго? — спросила она, вдевая толстую нить в ушко костяной иглы. — Хозяин уже спрашивал тебя, на двор выходил, я сказала, что не знаю, куда ты пошел. Он бледный такой, я испугалась даже…
Не слушая ее более, я поставил принесенное на стол и быстро прошел за занавеску, где Маура лежал на смятой постели. Его рука свесилась с края кровати, и он мотал головой, словно ему опять снился кошмар. Я придвинул стул и сел рядом, осторожно подняв худую руку обратно и поправляя одеяло. В голове моей вертелась только одна мысль: привезти знахарку, потому что состояние его не менялось, и моя тревога росла с каждой минутой.
— Что с ним такое? — озабоченно заглянула Ками.
— Не знаю, — обернулся я через плечо. — Побудь с ним, я поеду за старухой Лиа́ни.
— Это которая травница? — уточнила она. — Так ее в Зараке нету.
— Как это «нету»? — вскинулся я.
— Так она в Бирель поехала, там хворь какая-то носится, дети болеют, у них своих лекарей не хватает. Это мне вчера Бени́н сказала.
Рассчитывать мне было не на кого. Я велел Ками принести воды, и положил на лоб Маура смоченное полотенце. Он не очнулся, но уголки его губ приподнялись в подобии улыбки, когда прохладная материя коснулась лица. Ткань быстро нагревалась на горячем лбу, и я снова окунал ее в тазик, обтирая его щеки, покрытые лихорадочным румянцем, и смачивая губы. Он дышал хрипло и прерывисто, часто поворачиваясь, словно никак не мог найти удобную позу. Я сидел рядом, склонив голову и раздраженно слушая непрерывное хныканье Эль-Нор, перемежаемое попытками жены ее успокоить. Мне казалось, что прошла вечность. Но в комнате все не темнело, а хмурый день продолжался.
Неожиданно занавеска отдернулась, и в проеме показалась высокая темная фигура. Я тревожно вскочил.
Пришедший откинул широкий капюшон, скрывающий лицо, и я с огромным удивлением и облегчением узнал морщинистое лицо Эль-Орина. Раньше я и представить себе не мог, что его визит когда-нибудь обрадует меня.
К счастью, Ками как раз перед этим покинула имение, взяв дочку на прогулку. Вероятно, Эль-Орин специально и дожидался ее ухода, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания посторонних людей.
Сев на стул у кровати Маура, он, не говоря ни слова, провел ладонью над лежащим, прикоснулся к его лбу, затем опустил руку и, кажется, глубоко задумался. Я не решался прервать тягостное безмолвие.
— Давно у него жар? — не оборачиваясь ко мне, спросил внезапный гость.
— Со вчерашнего вечера… Он сказал, что простудился…
Правитель Сейи вновь прижал основание ладони к центру лба Маура, и тот медленно открыл глаза, несколько раз моргнув, словно не веря увиденному.
— Эль-Орин? — пробормотал он слабо. — Что вы здесь делаете?
— Меня попросили проверить, как у тебя дела, — ответил чужак, доставая что-то из своей наплечной сумки. — Вижу, Эль-Ронт не зря волновался.
При упоминании этого имени Маура виновато съежился.
— С тех пор, как ты уехал, его мысли слишком часто заняты тобой, и это мешает нашей работе, — продолжал тем временем Эль-Орин. — Мне пришлось покинуть Сейю, чтобы я смог передать ему нужную информацию. Он просил заехать к тебе, когда я буду в ваших краях. Хотя скоро он и сам здесь будет.
— Здесь?..
— На пристани. Через два дня мы вместе отплываем на остров.
— Я… хочу его увидеть, — вдруг взмолился Маура, пытаясь приподняться. — Помогите мне…
Эль-Орин будто только и ждал этих слов. Он поднес к губам моего хозяин маленький тонкий брусок чего-то черного и непонятно пахнущего.
— Разжуй это, не глотай сразу, — велел он.
Маура подчинился, но, едва взяв лекарство в рот, сморщился и чуть не задохнулся, борясь с желанием выплюнуть его.
— Воды… можно? — пробормотал он, и я метнулся было за водой, но голос Эль-Орина резко остановил меня:
— Нельзя. Продолжай.
И под его пристальным взглядом Маура дожевал и проглотил, крепко зажмурившись.
— Остальные — так же, три раза в день, — добавил Эль-Орин. — Это поставит тебя на ноги. Почему ты не сообщил ему, что у тебя кончились лекарства? Их доставили бы тебе.
— Не мог… его позвать.
— Или не хотел, — подытожил Эль-Орин. — Ты все это время закрывался от его попыток. Не сомневайся, что твое беспробудное пьянство и курение дурмана очень этому способствовали.
— Я… жил своей жизнью, — сквозь зубы процедил лежащий.
Эль-Орин втянул носом затхлый воздух комнаты, окинул презрительным взглядом грязные ветхие стены, покосившуюся мебель, подтекающее корыто в углу и кое-как заштопанные покрывала на кровати.
— Это твое представление о хорошей жизни? Эль-Ронт возлагал на тебя большие надежды. Ты мог стать идеальным посредником.
— Не вам судить, кем я мог стать, — резко ответил Маура.
Вместо ответа чужак вдруг крепко взял его руки в свои и некоторое время сосредоточенно держал их; затем встал, собираясь уходить.
— Я за тобой зайду перед тем, как отправиться.
— Не надо. Я сам доберусь.
Эль-Орин не стал его отговаривать.
— Мы будем тебя ждать у западного берега, это в двадцати йин отсюда, тропа только одна, по обе стороны ориентиры — круглые серые валуны, так что не заблудишься. Ты понял?
— Понял.
Кивнув, Эль-Орин снова накинул капюшон и быстро вышел.
Чудодейственное средство Эль-Орина и вправду вернуло силы моему хозяину. Жар спал, и Маура вновь передвигался по имению, наводил порядок в своих вещах и вел себя, как обычно, хоть и часто уставал, что было неудивительно после лихорадки.
— Вы уверены, что сможете ехать верхом? — только и спросил я на утро второго дня, когда он собрался в дорогу.
— Уверен, — коротко кивнул он, без моей помощи забираясь
