(история шестнадцатая из серии «Воспоминания из будущего»)
Проснулся под утро. С первыми лучами солнца, когда просыпаешься скорее по привычке, чем по звонку будильника. Через открытое на ночь окно хлынула духота: липко-влажная, жарко-удушающая, она крепкой хваткой костлявой сильной руки вцепилась мне в горло. Удушье на короткий миг едва не разорвало лёгкие и грудь. Открываю инстинктивно рот, стараясь вдохнуть воздух.
Остатки сна, запутавшиеся в ресницах, упорхнули потревоженными птицами, нервно и возмущённо галдя.
Открываю глаза, но в мир яви не вхожу. Я стою на её пороге, придерживая дверь ногой: я всё ещё нахожусь под гипнозом сна. Фрагменты сновидения плещутся в его водах, отражая из другого мира взошедшее солнце.
Мне снилось небольшое мелкое озерцо с чистым галечным дном, без водорослей, вокруг лежит золотое кольцо песчаного берега, на границе песка и земли колышется зелёная трава, поодаль в сизом тумане тонет лес. Я стою по грудь в озере, вода приятная и тёплая, всматриваюсь в таинственный мрак соснового бора, пестревшего тёмной хвоей и прозрачно-стеклянными просветами между стройных золотисто-коричневых стволов.
Помню моё последнее действие во сне: не сводя с застывших красавиц сосен взора, медленно набираю в грудь воздух. Не закрывая глаз, с головой погружаюсь под воду…
Собственно, это было пробуждение. Переход из одного мира в другой без расщепления на атомы моего тела и кратковременной потери сознания.
С открытыми глазами лежу на спине. Неподвижно. Дышу носом, ровно, стараюсь делать дыхательную гимнастику: вдох – задержка – выдох и так далее. В глазах слегка рябит. Моргаю; рябь не проходит.
Небо за окном стремительно меняется: тёмно-синие, глубоко-лиловые облака переливаются изнутри наружу, вплоть до последнего невесомого клочка, в бездонно-влажную, - влагу ощущаю белками глаз, - иссиня-чёрно-серую ледяную массу. Дождевую, готовую пролиться сильным ливнем.
Встаю – сетка кровати не скрипнула – осторожно. Шлёпая босыми ступнями, линолеум приятно холодом покалывает стопы, подхожу к окну. Прислушиваюсь: на улице тихо, замерла в некой прострации ожидания чего-то листва, выпрямились солдатами на параде стебли травы, в благоговейном усердии молчания пребывают птицы; полная тишина – нет вообще никаких звуков.
Открываю вторую створку окна. И неожиданно удивляюсь. На дворе вторая половина июня, а в окно хлынула сентябрьская сырость, остро запахло первым октябрьским снегом, откуда-то потянул едкий запах гари и сырой опавшей листвы и почему-то сверху, с крыши здания, с неба, со звёздных вершин обрушился недовольный кашляющий звук не желающего заводиться движка авто. И тотчас меня спеленала та непередаваемая пьянящая свежесть осени, которая случается за несколько дней до первого листопада.
В носу зачесалось. Прикрыв ладонью нос, чихаю. Так сильно, что стрельнуло что-то в затылок. Поток воздуха через окно усилился. Образовался сквозняк. Кто-то вошёл из медперсонала.
Слышу голос пожилой дежурной медсестры: «Вот к чему приводят воздушные ванны нагишом».
Поворачиваюсь. Замечаю у сестры усталое, с серыми мешками под глазами, лицо, красные от бессонницы глаза.
«На мне…» - договорить не дают. Сестра сразу зашикала, указала головой на опутанного проводами приборов и капельницами тяжело дышащего соседа. Его привезли в палату из операционной далеко за полночь.
«Что же это вы сами не спите, - шепчет она, - и другим мешаете!»
В её голосе красной нитью прослеживается глубокая укоризна.
«Мне под землю от стыда провалиться?»
Сестра бесшумно подходит ко мне; отстраняет от окна. Закрывает и проверяет прочность лёгким похлопыванием по раме. Я ложусь на кровать. Со скрипом сетки.
«Вот так-то лучше, больной, - говорит сестра и суёт мне под мышку градусник. – А под землю всегда успеете. – Она поворачивается к соседу, он во сне заскрежетал зубами. – Всему своё время».
Медсестра с усталым лицом и мешками под глазами некоторое время постояла возле соседа. Проверила показания приборов. Вынула из вены иглу. Сняла со штатива пустую бутылку. Затем она совершила над соседом некие пасы руками.
«Крестит его, что ли? Особым медицинским крестом?»
Сестра тихо уходит. Дверь оставила приоткрытой. В щель из коридора в палату потянуло сырым полом и больничными запахами, въевшимися в стены, требующие покраски, в облупившийся потолок, потянуло специфичными запахами лекарств, хлорки, дурно-пахнущих больных тел, тяжёлого смрадного дыхания пациентов, застарелыми и свежими ранами и ощущением какой-то неведомой пугающей неизвестности, обдающей меня своим ледяным дыханием.
