Выступление было долгим. Говорили скучно, много и неразборчиво. Зал стал засыпать. На сцену ввалился неординарный человек: на голове сиял капюшон. "Он так нарочно, - говорили дамы (они ещё не спали). Стали просыпаться другие и, наконец, проснулись все: слишком интересен был "экспонат" – так выразился молодой человек, не снявший шляпу (его бы не заметили, не скажи он это слово), он продолжил:
- Как интересно он говорит, совсем как моя баба.
- Тише, вам тут... – на него стали шикать, хоть и подхватили слово "экспонат".
- Да, завидный экземпляр, - сказал стареющий господин, он обратил внимание на "слово", сказанное молодым человеком, но повторять его не стал – придумал своё, - вот бы ему было родиться на век, скажем, раньше, его бы понимали, а здесь... – он осмотрел зал, пристально всмотрелся в человека в шляпе, - он ему родня.
- Почему? – спросила интеллигентного вида женщина, явно ему не подруга.
- Как почему? – вдохновлённый вопросом соседки, начал отвечать внимательный господин. – Посмотрите на одного и на другого: видите разницу?
- У одного... – женщина перевела взгляд, внимательно всмотрелась в обоих мужчин, - вы правы, есть общее: нас как будто нет – есть он и, - она ткнула пальцем в молодого мужчину, - а "экземпляр", как вы только что выразились, ему, возможно, отец или старший брат: чертами схож.
- Не только... – внимательный мужчина хотел продолжить, но на него зашикали, - умолкаю-умолкаю, ради бога... – но договорить ему не дал голос со сцены.
- Пройдите сюда, прошу вас. Вы хотите что-то сказать? Прошу, отсюда можно.
Он хотел одёрнуть невнимательного слушателя, но он вышел и громко, внятно, разборчиво начал:
- Вот я сижу и думаю: все мы собрались послушать исповедь, - он ткнул пальцем в трибуну, где стоял седовласый докладчик (волосы рассыпались по плечам, капюшон сполз с лица), сейчас он выглядел старше, чем когда выходил на сцену – это заметили и зрители, - нас угнетало то, что "прелюдия" затянулось, и мы спали, и вдруг это! Посмотрите! – он показал на парня в шляпе, он выглядел ещё моложе, усы только пробивались (люди оглянулись, парень мгновенно исчез). – Что вы на это скажете? – он простёр руку, давая высказаться стареющему на глазах докладчику.
- Я вынужден...
И вот горстка пепла лежит на сцене и лёгкий ветерок (неизвестно откуда взялся) разнёс (его) по залу. Выглядело, будто дым, двумя клубами, перекатываясь, устремляется к выходу, но не дойдя, исчезает.
Люди несколько мгновений молчали и издали вздох (общий, похожий на животный).
Господин сошёл со сцены и, не произнося ни слова, удалился вслед за клубами пепла, только он вышел в фойе, сразу закурил.
- Здесь нельзя, - "пропела" женщина-администратор зала.
- Вы таких приглашаете, - он махнул в сторону зала (первые зрители уже стали выходить), - что без этого не обойдусь.
Так что же это было? – спросит читатель.
А это трактат нравоучений, высказанный самим... но давайте всё по порядку.
В город приехал отличный режиссёр театра, так было сказано в рекламных проспектах, ему принадлежит театр музыки и танца, а ещё он... вот здесь говорилось о несуразностях, как то... умеет заговаривать хворь (за тем и пришли – все больные) и "обезглавливать" причину страданий, но сказал он "указать", т.е. – укажет на неё. Теперь обманутые болящие зрители покидали переполненный зал и общались друг с другом.
- Понимаете, - говорила одна дама другой, - если бы не этот... сеанс мог бы состояться, он сорвал...
Другие люди дотошно повторяли сказанные слова во время "молитвы" (это её сорвал внимательный господин).
- Одую, одую, - и ещё, но это уже неверно, - проклин, проклин...
Кого-то стало тошнить.
- Ну вот, пошло, - сказал восторженный зритель, - теперь только держись!
Две дамы попадали в обморок, их подхватили мужья.
Я вышел, да, зритель, я был там: что-то мешало оттуда уйти, пока не началось это светопреставление (мужчины матерились, женщины выражались гадко, нашлись и пьяные). Я уже всё это перестал замечать.
- Ну что, получилось? – шутливо спросил мой знакомый.
- Ты был великолепен, что и говорить! Как всегда!
- А я? А я? – юноша, почти ребёнок, перебивая отца, искал одобрения своим словам.
- О! Ты чудесен был! Молод, но чудесен!
Мы смеялись, плакали от счастья, пока не наступил вечер.
- Пора уходить, вам надо отдохнуть, завтра...
- Завтра не увидимся, как и обещали!
Так мы расстались надолго, до самого вечера следующего дня.
Мы рассуждали о смысле бытия, о разных странах, где этого не понимают и что суждено им... (это секрет, ведь сбудется, а вам надо будет знать об этом – лучше молитесь, надеждой сокрушая всё сказанное нами в этот вечер). И ещё: не молитесь, когда душа не успокоена, не тем потоком пойдут мысли: замечали? Думаешь об одном, губы шепчут молитвенные слова – куда мысли, туда и молитва: успокойтесь вначале.
И так, что с этими людьми? Они выздоровели? Узнали причину?
Дамам нужен воздух: зауженный корсет им не даёт дышать (красиво, но не здорово). Кто понял, ослабил, выздоровел. Мужчины сквернословили (и женщины, увы!) – им тоже в наказание болезнь. Пьянство, распутство – ещё причина недугов.
А есть невинные дети, они как? Болеют за всякое, но дети... их жалеют все – от распутников, до преступников. Увы, нет ответа, вернее, он есть, но захотите ли вы слушать? Не будете ли агрессивны: "Это же дети! Как такое можно говорить? Накажи меня, родителя, зачем его – моего ребёнка? Так не честно!".
Не примут родители и упрёка себе, ведь "то обстоятельство" (нельзя было иначе!). "Шарлатан! Вот ты кто!" – вместо признания.
Вылечились немногие, им хватило "облака" пепла, думали они, только причина в другом: им надо было прикосновения – оно коснулось их, и душа ожила. Вдруг стало светлей в глазах, что ли.
Радуги сознания нет, есть только поминанье о ней – подумайте об этом. Ищите "прикосновения", найдите его, испытайте радость сочувствия к себе и окружающим людям, сделайте сознание доступным для откровения.
Послесловие:
Рассказ почти фантастический, но что-то в нём правда – найдите её.
