старался сдержаться, брызнули слёзы.
- Ты это… Ты погоди! – словно приходя в себя, вдруг засуетился отец. – Я ж не хотел. По глупости я, - он попытался обнять, вырывающегося из его рук сына, - ты прости…
На шум из дома вышла мать.
- Это что ж? Это он тебя? – тревожно спросила она, зачем-то ощупывая голову сына.
- Упал, - попытался соврать Серёжка, но не в силах больше сдержать подкативший к горлу комок, всхлипнул и уткнулся ей в кофту.
- Эх, Николай! – прижимая к себе трясущиеся плечики сына, тоскливо сказала Валентна. – Что ж ты делаешь?!
- Да ты погоди, - растерянно повторил отец, - не хотел я, понимаешь?!
- Нет, Николай, не понимаю я тебя. Раньше понимала, а теперь – нет. Разучилась, видно.
Не ожидая, что будет дальше, она развернулась и, прижимая Серёжку к себе, вошла в дом.
- Ужинать будешь? – раздев и умыв сына, спросила Валентина.
- Нет, - глухо ответил тот и пошёл ложиться спать.
- Ты что, будешь на улице ночевать? – через некоторое время донёсся её подчёркнуто холодный голос.
Серёжка не слышал, что ответил отец. Сердито хлопнула дверь. Мать погасила свет на кухни, затем в коридоре. Спустя минуту он почувствовал на своей голове её тёплую ласковую руку. Когда она поправляла на нём одеяло, Серёжка поймал эту руку и с силой, словно боясь потерять, прижал к себе.
- Что ты? Что ты, родной! – тревожно проговорила Валентина. – Спи, мой хороший, спи.
Согретый её теплом и убаюканный словами, Серёжка вдруг почувствовал, как материнская рука стала расти, укутывая и согревая его.
Проснулся он от того, что кто-то осторожно стал поднимать его кверху. Это было не только не страшно, но даже приятно. Он удивлённо раскрыл глаза и увидел отца.
- Тс-с-с! – сказал тот, беря его на руки, и как-то виновато-просительно шепча, - Не разбуди никого. На рыбалку не хочешь сходить?
- Хочу! – радостно прижимаясь к его шее, сонно пробормотал Серёжка.
Отец отнёс его на кухню и посадил за стол.
- Я тут тебе яичницу пожарил, - конфузясь сказал он, - и вот чаю согрел, а то у реки сейчас ещё прохладно. Ты, кстати, не знаешь где дедова военная фляжка? Мы бы в ней чайку с собой взяли.
- Я её выменял, - чуть слышно прошептал Серёжка, готовый провалиться сквозь землю.
Он был уверен, что вот сейчас по его вине отец рассердится, и этот день, начавшийся так прекрасно, растает как утренний туман.
Николай на минуту задумался, потом, видимо заметив испуг сына, погладил его по голове и сказал:
- Ну и ладно. Выменял, так выменял. Обойдёмся без чая.
Когда они вышли, солнце уже золотило верхушки деревьев и телевизионные антенны, торчащие над домами на длинных шестах. Нижняя часть деревни, словно в молоке, купалась в белом тумане. Чем ближе они подходили к реке, тем свежее становился воздух. Серёжка втянул голову в плечи и зашмыгал носом.
- Что, брат, замёрз? – наигранно весело воскликнул отец. – А ну, давай на перегонки до самой речки!
И не дожидаясь ответа, он смешно подскочил и, громко стуча сапогами, побежал по дороге.
- Э-ге-гей! – что было силы закричал Серёжка и, громыхая пустым ведёрком, припустил вдогонку. Разбуженные шумом вдали, в деревне залаяли собаки. Отца он догнал на бугре у речки, тот с трудом одолевал последние метры.
- Ты вот давеча спросил, - тяжело дыша после каждого слова, повернулся он к Серёжке, - что такое счастье.
- Да ладно, пап, - опять испугался Серёжка.
- Нет, нет. Ты послушай! Я сегодня всю ночь не спал, много чего передумал. Не прав я, Серёга, кругом не прав! – сокрушённо покрутил он головой. – Ведь я от чего запил? Гордыня обуяла! Думал, если у меня образование, то на руках должны носить! Думал, что кроме меня начальником мастерской никто и быть не может. Вот и куражился перед людьми. А они потерпели немного, да и выбросили меня за борт. Ждал, что они ко мне кланяться придут, помощи станут просить, отыграться тогда на них хотел. А вышло, что не нужен я им, вроде как лишний – без меня обходятся и ничуть не хуже. А это, оказывается, очень страшно, сынок, людям не нужным быть! Мне бы сразу перед ними покаяться, а я, вот видишь, два года гордыню свою побороть не мог. От того ведь и пил! Но теперь слово даю – тебе даю! – капли в рот не возьму! Верь мне, сынок! Всех обманывал: и мать нашу, и деда с бабкой, и людей, а тебя не могу. Как же я потом в глаза тебе смотреть стану?! Ты меня вчера о счастье спросил. Знаю я теперь, что такое счастье. Это когда ты нужен людям, когда ты вместе с людьми, понимаешь, заодно!
Николай возбуждённо обнял сына за плечи и прижал к себе.
- Руки у меня, Серёжка, чешутся, как хочется работой заняться! Ты тут порыбачь, - словно спохватился вдруг он, - вот на и мою удочку тоже. А я побегу в мастерскую.
- Так ведь воскресенье же, пап, - Серёжке страсть как не хотелось расставаться с отцом.
- Ну и что же, что воскресенье? – искренне удивился тот. – Мы, никак, с тобой в деревне живём. Какой же нам до зимы отдых? Да и должник я большой перед людьми. Они там копаются, а я специалист, я им подсказать должен!
Он суетливо поднялся, отряхивая брюки.
- Только ты не пей, пап, - вдруг неожиданно сказал Серёжка.
- Да ты что?! – вновь опускаясь на землю, растерянно проговорил Николай. – Ты что ж, мне не веришь? Ну, хочешь я поклянусь. Вот скажи, чем? - запальчиво произнёс он, - Вот скажи. Я тем и поклянусь! Ну говори! Чем?
Серёжка обнял возбуждённого отца за шею и тихо сказал:
- Не надо, пап, я верю.
Николай радостно обнял сына в ответ и, опять вскакивая, торопливо заговорил:
- А ты порыбачь тут, порыбачь! Мамка вечером уху сварит. Страсть как давно ухи не ел. Вон уже кто-то из ребятишек бежит, вроде Вовка твой.
- Чего это он у тебя? – усаживаясь рядом и разматывая удочку, спросил Петров. – Опять, что ли?
- Чего опять?! – набросился на него Серёжка. – Ничего не опять! В мастерскую он пошёл, работать!
- Да я ничего, - миролюбиво покосился на него Вовка. – Мой тоже туда пошёл. Опять три трактора из строя вышли.
Он немного помолчал и, видимо, копируя отца, добавил:
- Если так дело пойдёт, совсем не на чем пахать будет.
Домой Серёжка вернулся только под вечер.
- Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не убегал из дома на целый день?! – встретила его упрёками Валентина. – Сижу как привязанная, ребёнка не с кем оставить.
- Вот! – не обращая внимания на суровый тон матери, сказал Серёжка и горделиво поставил на кухонный стол ведёрко с рыбой. – Папа сказал уху сварить.
- Ещё чего?! – вспылила Валентина. – Может ему к столу и сто грамм подать? Или он уже где-то хватил, придёт закусывать?
- Он в мастерскую пошёл, работать, - радостно сообщил Серёжка.
- Знаю я, как он там работает, - устало отмахнулась мать. – Мой руки да садись ешь. Уроки-то, небось, так никакие и не готовил?
- А нам только сочинение задали.
- Ну вот, сочинение! – всплеснула руками Валентина. – Времени уже восемь часов, а сочинение ещё сочинить надо.
- Я уже сочинил, осталось только записать.
Разложив в комнате на столе тетрадки, Серёжка подпёр голову руками и задумался. Вошла мать в накинутом на голову платке и тёплой кофте.
- Женька заплачет, покачаешь его, - сказала она шёпотом. – А я пойду поищу нашего… - она сдавленно замолчала, - может уже под забором где.
- Да нет! Он же в мастерской работает, - как непонятливому ребёнку, снова объяснил ей Серёжка.
- Схожу и туда, - вздохнула Валентина. – А ты чтоб в десять часов в постели был, а то завтра тебя в школу не добудишься!
Когда мать ушла, Серёжка разгладил тетрадный лист и, старательно выводя буквы, начал писать:
«Сочинение. Что такое счастье.»
Проверив по буквам написанное и убедившись, что ошибок нет, он продолжил:
«Я не знаю, что такое счастье. Мама говорит, что счастье - это когда отец не пьяниц…»
Серёжка немного подумал, зачеркнул последнее слово и написал:
«… не пьёт. Бабушка говорит, что это, когда нет войны. Дедушка сказал, что счастье, когда земля родит.»
Он поставил ударение над буквой «О», чтобы слово звучало так, как сказал дед.
«Папа сказал, что счастье, это когда ты нужен людям.»
Он опять проверил ошибки и, собрав тетрадки, положил их в портфель. Немного покачав младшего брата, хотя тот спал спокойно, Серёжка разделся и поёживаясь залез под одеяло.
Он почти засыпал, когда домой вернулись родители. Отец что-то возбуждённо не останавливаясь говорил матери, а та тихонько смеялась ему в ответ. Уже проваливаясь куда-то в небытие, Серёжка почувствовал, как вошедшая мать поправила на нём одеяло и, поцеловав в голову, чуть слышно прошептала:
- Будь счастлив, сынок!
Утром Серёжка проснулся сам. Матери не было. Хотя последнее время, после ссор с отцом, она спала в одной комнате с детьми. Выбравшись из-под одеяла, он прошлёпал босыми ногами к столу и достал из портфеля тетрадь с сочинением. Навалившись грудью не стол и попеременно грея одну ногу о другую, он раскрыл тетрадь и, склонив голову набок, дописал под своим вчерашним сочинением:
«Счастье – это когда всем хорошо и все счастливы!»
Поставив в конце предложения жирный восклицательный знак, Серёжка опять сложил всё в портфель и, подскакивая на холодном утреннем полу, побежал умываться.
