Грации и грешники

Клава в бане («не подходи с плохими намерениями, — веником отхлестаю... Хотя, как выйдем в предбанник оботрёшь меня полотенцем, тогда может быть и дам... Чего? Хочешь посмотреть, что под веником прячу… да там главная приманка мужиков , моя «лохматка»,уж так им хочется ТУДА своим х… попасть Хочешь меня мокрую поебать, ох, уговорил, циник, такой молодой и такой уже наглый и настырный,в какой, говоришь, класс перешёл,ну такому юному впервые даю,да ещё в бане,мокрая,распаренная,ах,пропадай моя «телега» все четыре колеса,поцелуй сначала в губы,а потом уж суй свой х. ТУДА в нижние губы,вот они под веником...ах как это мило: оба мокрые и ты туда своим мокрым х.»)

В пятый класс я и остальные пошли в село Личадеево, жили в интернате, девочки в одной комнате, мальчики в другой, ни о каких шашнях с девочками и речи быть не могло.

Но Генка как-то подрос за лето и не жил с нами, мелкотой, родители пристроили его на постой к одинокой вдове, тёте Клаве. Генка опережал нас во взрослении: уже после третьего класса с интересом посматривал на взрослых тёток, при случае хватал их за груди по-взрослому, они только повизгивали и нехотя отбивались — мал ещё, а то бы... И его пиписька росла с опережением и вполне могла плотно закупорить женскую щёлку, если конечно она не очень свободная. Впрочем, на селе были шутники-приколисты, которые так объяснялись в любви:

Лиза, Лиза, Лизавета,
Я люблю тебя за это
И за это, и за то:
У тя кунка с решето!

Вскоре по школе шептали: пятиклассник-то с тётей Клавой живёт, но свечку никто не держал, а он молчал.
И всё же вот его рассказ в моей литературной обработке. Нет, вы не поймали меня на вранье: мол, как же он мог тебе рассказать, коли не общались?
По окончании десятилетки Генка оказался в городе Красноярске и встретил там земляка, моего старшего брата Сергея, который был туда распределён по окончании РУ («ремеслухи»). Ну а о чём могут беседовать земляки под бутылку водки? Конечно, о бабах.
***
— Первую неделю я вёл себя тихо, даже и не помышлял тётю Клаву совратить, не в моём вкусе, полновата супротив тёти Дуни, да и Дуняшка меня измотала, передышка нужна. Да и рискованно лезть к хозяйке — враз выставит на улицу. Сидел за столиком у окна, делал домашки и зубрил басню «Волк на псарне».

Хозяйка хлопотала по дому, я иногда зыркал: ходит тут по избе в коротком халате, верхняя и нижняя пуговки не застёгнуты, дебелые ляжки видны, сиськи вываливаются; моет пол, пышной попой играет, подол высоко подоткнула. Мелькала мыслишка, а не завалить ли её прямо на мокрый пол; тянет нас, мужиков, не вовремя и не к месту, кровать уж очень пресно. Но чур меня, не глупи.
А она стирку затеяла в большом тазу, опять в той же позе, опять мыслишка, деревенскую припевку вспомнил:

Я иду, она стирает,
Я помог намыливать,
Повалил её в корыто,
Начал запузыривать.

Понятно, не считает меня за мужика, не стесняется или — мелькала мысль — дразнится. Я замечал, есть такое у девок: и не надо им. и давать не собираются, а дразнятся.
В субботу тётя Клава истопила баню, собрала банные причиндалы, собралась идти мыться. Я набрался наглости, будь что будет, была не была: встал на пути, вперил глаза в её глаза и ляпнул:
— Тётя Клава, дай вдуть.
Она оторопела, вытаращила глаза, уронила банные штуки, наконец вымолвила:
— Генка, ты чего, сдурел? Ты ж ещё маленький, думать тебе об этом рано, тем более заниматься этим, взрослые-то далеко не все это могут делать? Откуда такие слова знаешь?
— Не только знаю, но и умею это делать уже полгода.
— И как же так?
— А тётя Дуня обучила, дальняя родня.
— Уж не Мокрова ли?
— Она.

— Вот блядина, здесь, в нашем селе, половину мужиков охмурила, то-то вижу, уже год как не появляется, а она, оказывается, мальцов обучает. Но мне этого не надо, двадцать лет как мужа схоронила, не спала больше с мужиками, нечего и начинать. Впрочем, можешь мне сгодиться, пойдём в баню, спинку мне потрёшь. И не воображай чего! Начнёшь лапать — банным веником отхлестаю и голым выставлю.
— Тётя Клава, вот те крест, и близко не подойду, и пальцем не трону, прости за плохие слова, не подумавши ляпнул.
Помылись, обходим друг друга, даже не смотрим друг на друга. Но тут она как-то нагнулась, и её пышная распаренная розовая попа оказалась рядом с моими причиндалами. Писун среагировал мгновенно, щёлк — и вот уже торчит, гад, колом, но я успел отвернуться и спрятать его, но залупа всё же успела чиркнуть по распаренным ягодицам.
Думаю, пронесло, не заметила. Куда там, заметила, но не стала искать веник, чтоб меня отхлестать, лёгкого касания залупы по ягодицам оказалось достаточно, чтобы она потеряла контроль, опустилась на колени, на локти и дрожащим голосом попросила:
— Геночка, мальчик мой, теперь потри мне спинку.
Но мне почему-то послышалось: «Милый, отъ…би меня». Каждый слышит что хочет.
Конечно, при помывке предварительный контакт случился: пальцы наших рук встретились — и искра пробежала. Я понял: она тоже хочет почувствовать мой конец в себе, и там его ждут новые искры страсти.
Она отклячила попу, и мне открылась её волшебная щель, врата рая. И я с размаху засадил ей туда до упора и почувствовал себя в раю. Она протяжно охнула, ойкнула и замерла. А я обхватил её сзади руками, ухватил за сиськи: мало ли что — начнёт вырываться. Но она лишь тихонько причитала:
— Что ты со мной делаешь? Обещал же не трогать. Не губи, прекрати, пожалей.
А я от этих слов сильнее возбуждался и дрючил её, только яйца стучали.Она застонала, потом заорала от сладострастия, но я уже знал, что это означает.Сели на мокрую банную скамейку, и Клава ударилась в воспоминания. Конечно, мысленно у неё промелькнули молодые годы.
— Рано ты, паренёк, возмужал, но и я в такие годы честь потеряла. Да и был как-то опыт с таким юным партнёром.
Уже титьки появились, на кунке пушок, выглядела не по годам рано созревшей и уже подумывала, кто же сорвёт эту спелую вишенку.
Как-то купалась в укромном местечке на речке Тёше. Никого. И тут на́ тебе — конюх дядя Вася коня привёл купать. Мужик он тихий, живёт один, с нашими разведёнками в шашнях не замечен, видно, бабами не интересуется, чего его бояться, уж точно не ему достанется моё сокровище. Он на меня взглянул равнодушно и говорит:
— Слышь, красотка, приходи завтра на конюшню, на коне покатаю.
Я зарделась и прям выросла, никто так меня не называл, может, ему виднее. Пришла.
— Дядь Вась, на каком будем кататься?
Он в лёгких шароварах, белая рубашка расстёгнута, грудь волосатая. Я залюбовалась, и не старый, оказывается. А он швырь меня на копну сена.
— Дядь Вась, ты чего?
— Не спеши, красавица ты моя, сначала проведём подготовку, иначе конь тебя сбросит.
Деловито задрал мой новый сарафан.
— Трусы снимай.
— Дядь Вась, в трусах нельзя, что ли, на коня?
— Нельзя, нельзя, ножки раздвинь.
Трусы сняла, ноги раздвинула, мелькнула мысль: как бы он не сделал чего с моей кункой. Да нет, не сделает, у него даже ширинки нет. А он немного опустил шаровары, и вывалился здоровенный писун, залупа красная и уже тычет его в моё сокровище.
— Дядь Вась, я этого боюсь, девочки говорили, будет больно.
— Не бойся, красавица, не дёргайся, а я осторожно.
— Неужели такой большой там поместится?
Не успела подумать, а он уже весь там, и по всему телу истома. И начал он туда-сюда-обратно, а я начала его царапать и кусать, а он и не замечает.
Потом уж надела трусы, отряхнула сарафан от сена — и бежать. На другой день прихожу на конюшню — тянет меня туда.
— Дядь Вась, подготовку я прошла, давай катай.
— Нет ещё, нужен второй урок, снимай трусы.
— Чего снимать-то, я и не надевала, ты же сказал, нельзя на коня в трусах.
— Тогда стань на четвереньки.
Стала, юбку задрал, воткнул в мой зад свою залупу и опять всё повторил. Я уже не боялась, и было очень приятно. Закончили.
— Я пошла, — говорю.
— Не торопись ты, погуляй по конюшне, лошадок погладь, вон они как на тебя смотрят уважительно.
Погуляла, подошла вплотную, и что-то на меня нашло. Одной рукой погладила дядю по щеке, впилась в губы, а другую сунула под резинку шаровар и ухватила его писун; он мгновенно напрягся, стал твёрдый и вылетел из шаровар. Я падаю на сено, тащу за собой милого за писун и сама вставляю его в моё сокровище — так мне хотелось скорее повторить.
Поняла я, что значит «покатаю на коне». Все мужики вруны. А может, не все?
Прошли годы, вышла замуж, муж помер, и вот отдалась юному постояльцу.
Был ещё курьёзный случай в моей бане. Только что мужа схоронила. Помер прямо на мне, во время этого, любил очень часто и долго ебёт меня — говорят, это почётная смерть для мужчины.
После поминок все разошлись, я в трауре, собралась под вечер в баню, соседский паренёк подкараулил, пристал, увязался. Он уже год как пристаёт, я отшиваю: замужняя я, говорю, не могу мужа обижать, не дам, и не проси, — но мужу его не выдаю. За год, гляжу, подрос, возмужал... Эх, чего б не пойти навстречу...
— Клавочка, миленькая, — клянчит, — возьми в баню с собой, посочувствую тебе, спинку потру за так.
Знаем мы это «за так», обязательно потребует плату натурой, а в бане скользко, не увернёшься. Вижу, очень хочет, слёзы на глазах.
— Ладно, говорю, возьму, но вместе не пойдём, стемнеет — я пойду, а ты чуть позже.
Разделись, у него тут же встал на меня голенькую; я тогда моложе и лучше, чем сейчас, была.
— Подожди, — говорю, — помоемся вначале.
А самой лестно, и глаза засияли.
— Мыться, — говорит, — с таким неудобно, мешает. Как помоемся — само собой, дай разок перед помывкой.
Посмотрела на его стоячий — ого...
Оказалось, я у него первая, и мы до утра забыли, зачем в баню пришли; а утром не до помывки, крадучись из бани тоже врозь, по домам...
Оказалось, ночью в бане заняться этим вместо мытья, всухую, очень даже здорово — как вспомню, так вся дрожу... Полумрак, керосиновый фонарь «летучая мышь» еле теплится, половицы гнутся и скрипят, я зажмуряюсь от удовольствия, но нет-нет да и пощупаю: не чёрт ли меня е…
За всю ночь мы не проронили ни слова, только я тихонько поскуливала по-собачьи; скользко, пытаюсь держаться за пол, но юный партнёр загоняет меня под лавку по пояс; держусь за край лавки, наружу из-под лавки выглядывают только жопа и п. Да ему с самого начала не были нужны ни мои губы, ни груди, только п…. Пытаюсь повернуться и подставить попу, он не понимает зачем и разворачивает меня передком; ни о каких позах и мыслей нет, только на спине... Всю ночь из-под лавки не выпускал...
Вот такие «поминки» по мужу случились в бане с юным кавалером. Член у него был покороче мужниного, но толще и очень нежно мне тёр канал... Есть что вспомнить...
На другой день хотел он ко мне подойти, я кулак показала: субботы жди — тогда, может быть…
Ровесники, случалось, хлопнут по жопе, да я редко тогда давала, разве что после двух стаканов. Иногда просят в рот взять — могу, но только в резинке…
***
— Да что ж ты, Генка так долго хозяйку ебёшь? Я уж дважды кончила. Да не беспокойся ты, не ускоряй, кончить в себя дам, надеюсь, не залечу, а залечу — так мне и надо, развратнице.
Я не слушал и спросил:
— А можно тебя лицом к лицу?
— Да ты, милёнок, всё прослушал. У меня такая же манда, как у Дуньки. А зачем тебе? У тебя же висит. А, поняла, хочешь, но не можешь. Но это поправимо, ты же месяц говел — значит, накопил силёнок; теперь назвался груздем — будешь